Пуанты для дождя - Марина Порошина

него на душе. Все будет хорошо, — пели клавиши, — все еще будет хорошо.

Улыбаясь, он положил руки на колени и стал думать о хорошем — пожалуйста. Через неделю Новый год. Завтра, да-да, завтра он поставит елку, то-то изумятся Тихон с Марусей. Будем надеяться, что они приличные коты и не разнесут эту елку вдребезги и пополам. Все постепенно налаживается. Все хорошо у Надежды, она носится, как электровеник и, кажется, впервые в жизни так счастлива. Довольны коты, сидят, ходят и спят бок о бок, и улыбаются. Петя весь в учебе и конкурсных хлопотах, и охотно берется передавать приветы Кате, значит, и у них все не так плохо. А летом он поедет в Непал. Они с Ларисой поедут в Непал. Или он должен поехать один, чтобы вернуться в прошлое, подвести все итоги и начать жизнь с чистого листа? Как она сказала… если Анна вернется, она имеет право.

В задумчивости Моцарт трогал клавиши, и они будто отзывались его мыслям. Анна впрямь может вернуться. Она всегда делает то, что считает нужным. Решила — и уехала. Захочет вернуться — вернется. А он, что будут делать он? Это вопрос его потряс. За прошедшие месяцы он уже прожил целую жизнь без нее, они показались ему такими же долгими, какими короткими вспоминались предыдущие тридцать лет. Все эти месяцы он прощался с Анной навсегда, пытался выстраивать жизнь без нее. А если она и в самом деле вернется, сможет ли он ее простить? Хороший вопрос. Анна и не подумает просить прощения. Она будет жить дальше и позволит ему так же свободно выбирать — жить рядом с ней или уйти, словом, поступить так, как он сочтет нужным. Это и есть, в ее понимании, свобода.

Моцарт вскочил и стал кругами ходить по комнате. Какое-то неосознанное чувство росло изнутри, беспокоило, заставляло дрожать руки. Чтобы не встретиться взглядом с портретом Анны, он подошел к окну и стал смотреть на улицу, как тогда Лариса. С самого утра шел снег. Крупные хлопья медленно, бесшумно, неотвратимо укутывали город, превращая в один большой ватный сугроб. Припозднившиеся прохожие пробирались серединой тротуара, где нет даже тропинки, их следы сразу исчезали. Почти полночь, нет ни луны, ни звезд, но на улице так светло, что, кажется, можно читать. И тишина — как будто нет в мире ни машин, ни трамваев, ни собак. Евгений Германович открыл окно настежь, и тишина, ватная, осязаемая, ледяная на ощупь тишина вползла в дом. Он стоял, слушал, безуспешно пытаясь уловить хотя бы скрип снега под ногами пешехода. И вдруг испугался, представив, что ничего не будет — ни весны, ни Эвереста, ни радости, ни перемен. Только снег, снег, снег до скончания века. И оглушительная тишина.

Ну уж нет! В этом доме больше не будет той мертвой тишины, которая пыталась здесь поселиться. Моцарт захлопнул окно, выталкивая из комнаты тишину и холод, и вернулся к пианино. Лихорадочно перелистал ноты — вот! «Тихо падает снег», страничка, вдоль и поперек исчерканная его пояснениями и заметками. Сперва левая рука: спокойные неспешные переливы звуков, главное правильно поставить пальцы. Один такт, второй, третий. А теперь присоединяется правая: быстрые, высокие, звонкие, как льдинки, от ре к соль и си-бемоль третьей октавы, а потом ре в четвертой, у него аж дух захватывало! Четвертый, пятый, шестой такт! Он играл и не сбивался, и доиграл все три фразы до конца, и стал повторять с начала, сам не веря и удивляясь звукам, которые послушно лились из-под его пальцев. Он играл так, как мечтал, как представлял себе — впервые в жизни.

И был абсолютно счастлив.

Удивительная вещь- елочная мишура и всякие новогодние украшения: до рассвета первого января они полны радости, волшебства, предвкушения, а наутро превращаются в унылые блестки и нелепые стекляшки, до которых никому нет дела, и глаз скользит по ним равнодушно и устало. И елка, пушистая, в разноцветных шарах, серебряном дожде и бегающих огоньках гирлянды — как она нелепа после праздника, после того, как все уже случилось, и чуда опять не произошло, оно опять отложено до следующей новогодней ночи. Елка, огромная, сплошь наряженная в синие шары и золотые звезды, стояла в международном терминале аэропорта, напротив табло вылетов, и все смотрели на табло, скользнув по ней равнодушным взглядом.

— Интересно, у Андерсена есть сказка про новогоднюю елку? — спросил Евгений Германович, поворачиваясь спиной к нарядной штуковине. — Должна быть, я полагаю. Очень подходящий для него сюжет: все было хорошо, и все были счастливы, включая елку, а потом ее пустили на дрова, потому что просто выкинуть было бы не символично и бесхозяйственно.

— Ты знаешь, есть, — кивнула Лариса Борисовна, осторожно трогая пальцем синий шар, в котором отражалось крохотное созвездие светильников. — Именно такая, как ты сказал. Елочка была счастлива в свой самый главный вечер, а потом ее сожгли под пивоваренным котлом, кажется. Там такая печальная фраза в конце: с ёлкой всё кончено, и с этой историей тоже, так бывает со всеми историями… Я недавно внучке читала Андерсена.

— И эту сказку ты ей тоже читала? — заинтересовался Моцарт. Ему важно было услышать ее ответ.

— Не, эту не стала, — вздохнув, призналась Лариса Борисовна и опять украдкой потрогала шар. — Вика еще слишком маленькая для таких историй.

— А я бы вовсе запретил читать Андерсена детям! Это сказки для взрослых. Хотя и им они совершенно незачем, потому что взрослые уже знают, что это никакие не сказки, а чистая правда.

Он перехватил ее руку и нарочно отвернулся, чтоб не встретиться взглядом. Стал изучать табло, уже вдоль и поперек изученное. Екатеринбург-Стамбул, стойки регистрации восемнадцать, девятнадцать и двадцать, терминал А, регистрация уже началась. Лариса руку не отнимала. Смотрела на шар. Наверное, со стороны они выглядели странно: два немолодых человека стоят возле елки, держатся за руки, но смотрят в разные стороны.

— Женя, почему ты летишь один? Как ты там справишься? Все-таки надо было сказать хотя бы ее сестрам.

— Сестры сразу сказали бы Бэлле Марковне. Они не Анна, непременно сказали бы. А у нее больное сердце. Он говорит, что после второго инфаркта ей ставят прогулы на кладбище.

— Узнаю Бэллу Марковну, — улыбнулась Лариса. — Она очень сильная, но в такой ситуации, конечно, достаточно одного слова…

— Вот я и молчу. Приеду, все выясню на месте, а там видно будет. Пока сказал, что поехал в Стамбул, развеяться.

— Но неужели они до сих пор не начали беспокоиться? Уехала, понятно. Но не поддерживает связь?