Стиратель - Яна Каляева

секунд раздумываю, говорить или нет?

— У меня там в кармане деньги лежали, — всё-таки надо сказать, а то потом, как бы поздно не было. Чем раньше заявляешь о преступлении, тем больше вероятность найти злодея, посмевшего.

— Большая сумма? — разговор ведёт Гелий, медсестра только глазками хлопает. Вроде с искренней невинностью. В такие моменты невольно начинаешь подозревать всех вокруг.

— Большая. Из-за нескольких тысяч я бы не переживал…

— Храните деньги в сберегательной кассе, — не удерживается от подколки Гелий, наставительно поднимая палец.

— Не учи меня жить, парниша, — парирую и продолжаю: — Долг отдали. Сразу после смены. А сберегательной кассы в клинике нет. Сто двадцать тысяч.

Медсестра ахает, Гелий серьёзнеет. Дружной группой идём в ординаторскую. Гелиосу надо бумажки оформить и с пропажей ещё придётся разбираться. Ставлю автографы в нужных местах, Гелиал тем временем выясняет, кто меня принимал. Его друг Феликс, который сейчас на обходе находится.

— Наша звезда Михась лоханулся? — На эти слова дружка Гелий бросает на меня вороватый взгляд, но громкую связь на смартфоне не выключает.

— Феликс, ты на громкости.

— Предупреждать надо… — и немедленно переходит в атаку: — Не, но это додуматься надо, такие деньги в кармане держать. У него с головой точно не всё в порядке.

Ещё у них любимая приколка про весенне-осеннее обострение, свойственное определённого рода гражданам. Не помню ни одного демисезонья, чтобы кто-то из них не пошутил бы так на мой счёт. На худой конец про кого-то другого.

— Феликс, он не таскал, ему буквально за пять минут до того долг отдали. Ему что, съесть их надо было?

Надо же, как удивительно. Гелий меня выгораживает. Я щас слезу пущу, всегда считал его безнадёжным придурком.

— Всё равно. Такое могло только с ним произойти…

Видя нарастающее нетерпение с моей стороны, Гелий давит на друга.

— Феликс, давай по существу. Куда халат делся? Медсестра твоя не забирала?

— Ничего она не брала! Зачем ей чужой халат, сам посуди? Его Автандилыч унёс…

Дальше можно не слушать. Огромный камень падает с плеч. Машу Гелию рукой, тот отключает громкость и продолжает беседу. Долго. Через пять минут переходят на обсуждение планов на выходные. Лесбиянки в штанах, блин…

— Подожди! — Гелий останавливает меня, уже открывающего дверь. — Подпиши сначала.

А я-то думал! Точно затупил на ровном месте. Только что сам отказался подписывать бумагу о том, что никаких претензий не имею. Вот он и егозит. Дошёл до того, что заступился за меня! Да перед другом, надо же.

— Нет, Гелий. Днём — деньги, вечером — подпись. Можно и наоборот. Но деньги — вперёд!

Родное реабилитационное.

Хочется есть, но сначала о главном. Стараясь унять излишнюю стремительность, разгоняюсь к кабинету Автандилыча. Киваю на возглас Светочки: «Михал Алексаныч! Вы оч… проснулись⁈»

— У себя, — почти шёпотом отвечает она на вопрошающий кивок в сторону начальственного кабинета.

В него и врываюсь после дежурного стука. Завотделением не тот калибр для тяжеловесных бюрократических церемоний в виде ногастой секретарши и предварительной записи на приём. О, какой пассаж! Почему-то захотелось сказать: «Ну, извините, что помешал вам деньги прятать», хотя куч денег на столе не видать. Всего лишь какие-то бумажки.

Пархоменко и Автандилыч отскакивают друг от друга так, будто их мгновенно напитали одноимёнными зарядами немалой величины. Вернее сказать, Пархоменко отскакивает, Автандилыч только пытается вдавиться в протестующе скрипнувший стул.

— Салют, Гиви Автандилович, привет, брателло! — нуачо, он первым меня так назвал! — Извините, что врываюсь, но дело совершенно срочное. Да, я очухался, но сейчас не об этом. Гиви Автандилович, где мои деньги?

— Михаил Александрович, да что ж вы так врываетесь!

Автократыч старательно накачивает голос возмущением, руки меж тем живут своей жизнью, сгребают бумаги в стол. Глаза тоже ненадолго обретают автономность. Согласно выражаемому ими приказу Пархоменко с совершенно непостижимой для своей туши воздушной лёгкостью, будто мираж, дематериализуется из кабинета.

Некоторое время ошарашенно рассматриваю закрывшуюся дверь. Только что наблюдал невероятное — сродни прохождению слона сквозь посудную лавку, абсолютно не пострадавшую от опасного транзита.

— О каких деньгах вы говорите, Михаил Александрович? — Автократыч на все сто использует предоставленную паузу. — Я же отдал вам всю оговоренную сумму!

В голосе искреннее удивление, готовое перерасти в благородное негодование. Внимательно прислушиваюсь и остро вглядываюсь в лицо Автократыча. Глаза он прячет, а искренность — канис педикулёзис! — хоть убейте меня, всё больше кажется фальшивой.

— Отдали, — не собираюсь спорить с очевидным. — И тут же забрали. В терапии говорят, что когда меня принимали, халат вы взяли с собой. Что абсолютно правильно. Халат, в коем я пребывал, собственность отделения реабилитации. Поэтому ваши действия абсолютно обоснованны. По сему выходит, деньги у вас. Они же в халате лежали.

— В халате? — Автократыч задумчиво трёт лоб. Наращивает мастерство прямо на глазах. Сейчас уже не могу уверенно сказать, что он фальшивит.

— Так он в ординаторской должен висеть! — в голосе неподдельная радость от счастливо найденной разгадки. — Подите немедленно проверьте!

Вскакиваю и мчусь в ординаторскую. А халат мой сейчас не на Пархоменко⁈ Влетаю в ординаторскую. Вешалка! Нет, все карманы пустые. Шкафчик! В одном халате что-то вроде зажигалки, ничего похожего на конверт, набитый купюрами. Канис пенсиос петраполус!

Интерн Вера глядит на меня расширенными глазами. Только у рыженьких бывают глаза такого яркого голубого цвета. Кроме неё в ординаторской никого нет.

— Пархоменко где?

— Так нет его. Сегодня моё дежурство.

А, точно. В кабинете Автократыча брателло был в гражданке. Ещё один камень с плеч… хотя мой халат и любой другой он всё равно не надел бы. У него отдельная спецодежда. В стандартную он не влезает даже внатяжку.

К Автократычу возвращаюсь не так бодро. Эх, неужто придётся в полицию обращаться… останавливаюсь. Мысленно хлопаю себя ладонью по лбу. Да это же идея! Начальству такие истории, как серпом по одному месту! Так-так, значит, позиции мои не так слабы. Захожу в кабинет начальника уже спокойный.

— Ох, и навели вы шума, Михал Александрович! — с подозрительным подъёмом меня Автократыч встречает. — Вот ваш халат!

Пока хватаю докторскую спецовку со стола и вытаскиваю приятно толстый конверт, Автократыч не замолкает.

— Вы поймите, Михал Александрович, дел по горло, не могу я каждую мелочь помнить. А тут вы врываетесь, про какой-то халат шумите, деньги спрашиваете… — успокоительно журчит голосом начальник.

Пересчитываю