Ошибка архитектора - Эйлин Торен

она была приятной и видно, что доброго характера женщиной, а жизнь так жестоко с ней обошлась. А Бэлт — было что-то, но Рэндан не лез.

— Не скажешь, что случилась? — спросил, хмурясь, Бэлт.

— Пивовар.

— Что?

— Это он Эйву исполосовал.

— Он содержатель в прошлом? — уточнил Бэлт, снова возвращаясь к мнению, что Эйва в прошлом продажная женщина.

Рэндана передёрнуло гневом. Он глянул на Бэлта и тот, зная друга, тут же повёл головой и примирительно поднял руки.

— Не была она… — и Рэндан даже выговорить слово это не мог, применяя к Эйве. — У неё этих шрамов… её в детстве изувечили.

— Он не один?

— На шее, на груди, на бедрах изнутри два. Изрезал её и…

И этого он тоже сказать не мог, словно обрекал её на этот кошмар снова, проходя его вместе с ней.

— Пивовар? Уверен? — нахмурился Бэлт.

— Да, — кивнул Рэндан.

— Надо было… — друг выругался. — Надо было его…

— Нет. Нельзя. Не сейчас. Сразу на нас подумали бы.

— Он мог её узнать, — прошептал Бэлт. — Уйдёт.

— Нет. Даже если узнал. Такие как он точно выбирают жертв своих, они знают, что те на них не укажут, бояться будут всю жизнь, если выживут. Да и чего ему бояться? Времени столько прошло.

— Что делать будешь?

— Надо подумать, но я его достану, — и он был уверен в своих словах. — Достану.

— Знаю, — кивнул Бэлт, и он действительно точно знал, потому что это было для Рэндана неприемлемо.

Он и в войне среди своих солдат такого не допускал, карал страшно — одно дело война, когда с врагом лицом к лицу, а другое дело вот так несчастных людей мирных мучить.

Для Рэнда всегда все эти девочки, девушки и женщины были как его сестры, в каждой он видел одну из них и потому готов был отстаивать свою позицию, даже зубами грызя глотки тем, кто переступал через человеческое внутри себя и становился нелюдем.

После того, как Бэлт ушёл, Рэндан остался сидеть в темноте, прижимая к себе Эйву, которая проснулась, словно очнулась от забытья, спустя какое-то время.

Она дёрнулась, не понимая где находится, но он прижал её к себе и она подняла на него потерянный взгляд.

— Тише, тише, — Рэндан поцеловал её в висок.

— Я… — она смутилась, потом с трудом разжала пальцы, которые всё это время сжимали его рубашку. — Прости…

— За что, Эйва?

— Я испортила праздник, — прошептала она и сделала попытку встать.

— Нет, лисичка, нет, — мотнул он головой и не отпустил. — Ты ничего не портила, тебе не за что просить прощения. Ты ни в чём не виновата — не говори так, не надо, и думать так не смей. Слышишь? Эйва?

— Просто… просто… — и он почувствовал, как она снова закрывается, теряется в себе.

— Не надо, не надо, — и Рэндану так стало горько, что она чувствует себя виноватой. — Поговори со мной.

Эйва зажмурилась, мотнула головой, уткнувшись ему в грудь.

— Поговори со мной… — он отчаянно пытался найти что-то, — про дом.

— У меня нет дома, я всю жизнь прожила в театре, — ответила она.

— А какой бы ты хотела? Расскажи какой хотела бы.

Эйва пожала плечами.

— Я не знаю, — и она посмотрела на Рэндана.

— Всё, что хочешь, — ответил он.

— Я не умею жить как ты, — проговорила она, всё ещё смущаясь. — Я ничего не умею, могу жить только в городе.

— Так любой, пусть и в городе. И ты умеешь помидоры сажать, нет?

Эйва захихикала и Рэндана отпустило от её смешков, стало немного легче.

— Меня подруга научила. Это всё, что я могу вырастить. Она была сиротой, её в храм отдали, а она оттуда убежала, — и он почувствовал, как она расслабилась в его руках. — Добралась до столицы, попросилась в театр. Худая была, голодная. Она никогда не унывала. Я очень любила её. И она как-то сказала: “а давай помидоры вырастим в горшках?” И вырастила, и я научилась.

Она замолчала, уходя в себя, потом спросила:

— А на море можно дом? Я правда никогда не была на море. Ты был? — она спросила сквозь слёзы, словно уходя от болезненного воспоминания.

— Да. И можно на море дом, — и Рэндан понял, что надо идти дальше, уводя Эйву от болезненных мыслей. — И помидоры там можно. Что ещё?

— А куриц? Сколько нужно куриц?

— Чтобы мясо?

— Яйца, Рэндан, — улыбнулась Эйва сквозь слёзы. — Я не смогу убить курицу.

— Для яиц несколько, — улыбнулся он.

— Три? Четыре? — предложила горничная.

— Да, нормально. Дом на море, четыре курицы, — перечислил Рэнд.

— Огород с помидорами, — добавила она.

— Да, помидоры.

И они рассмеялись оба.

— А петух? — спросила Эйва.

— Что петух? — нахмурился Рэндан.

— Ну, он нужен?

— Куриц развлекать?

— Да ну тебя, — она уткнулась в него лбом, хихикая. — Знаешь, у нас в театре были куры, и петух, а потом оказалось, что одна из куриц не курица, а тоже петух, только какой-то странный. И повар решил сварить из него суп и, когда хотел зарубить, тот вырвался и убежал.

Рэндан усмехнулся, а Эйва снова захихикала:

— И мы его все ловили, все, даже примы и ведущие актёры. И не могли поймать. Он прям сражался с нами. А потом в гримёрку забрался к моей бабушке, а она сказала, что не даст его зарезать. Так он у неё до старости своей и прожил.

— Серьёзно? — удивился мужчина.

— Да. Он за ней по пятам ходил, как собака. Сначала был такой ободранный, а потом холённый стал, звезда, — и Эйва снова рассмеялась. — А деревья?

— На море?

— Да.

— А какие ты хочешь?

— Ну, персик можно? — нахмурилась горничная.

— Можно.

— А гранат?

— И его, — кивнул Рэндан.

— О, и виноград, — отозвалась Эйва. — По стене.

— Он крышу может испортить.

— Ну и ладно.

— Хорошо, виноград.

— А, и коза.

— Коза? — заглянул ей в лицо Рэндан, удивляясь.

— Я правда не умею их доить, но думаю, что это не сложнее, чем платье сшить? — Эйва встретилась с ним взглядом.

— Не знаю, я не умею платье шить, но козу не сложно доить.

— Я просто молоко люблю, а ещё сыр умею делать.

— Уже не плохо. Кто ещё?

— Собака, конечно. И кошка, чтобы мышей ловила. На море же тоже мыши есть? — слегка нахмурилась горничная.

— Есть, и ящерицы. Их ты тоже, как мышат, боишься? — спросил он, улыбаясь, припоминая ей историю с мышатами в сене.

— Я не боюсь, ну, просто… перестань!

— Ещё?

— Лодка, чтобы рыбу ловить. Папа меня учил, правда в реке. Но разница не велика же, да? — и во взгляде Эйвы было столько надежды, почти детской, наивной. Такой восхитительно чудесной.