Книга (СИ) - Ефимия Летова

за него заставляет меня стряхнуть оцепенение.

— Рем-Таль! — выкрикиваю я. — Я ваша Вирата, и у меня не меньше оснований вам… приказывать. Уходите. Немедленно!

— Стр-роптивая! — Тельман хватается за стену, пытаясь удержаться в вертикальном положении. — Рем-Таль! Иг-ик-гн… тьфу, Игнор-рируй!

— А я сказала, уходите!

— Нет, он останется!

Рем-Таль переводит несколько растерянный взгляд с меня на Тельмана, а меня неожиданно разбирает истерический смех.

— Уходите, Рем-Таль. Мы с Виратом сами тут разберёмся, насчёт наследника. От кого и когда, и каким образом. Это личное дело. Семейное, так сказать. Вас оно не касается.

— Да какого випирьего выродка ты командуешь моим Стражем?! — почти обиженно и почти чётко выдаёт Тельман, и я зажимаю рот кулаком, чтобы не расхохотаться.

— А ты мне помешай, — насмешливо говорю я. — Запрети, ну, давай! Что ты мне сделаешь? Охрану вызовешь? Чтобы весь Дворец знал? Кастинг осеменителей проведём? Рем-Таль, уходите немедленно. Считайте, что я говорю от лица Вирата Фортидера.

— Вирата…

— Мы разберёмся сами.

— Стоять! Не смей! — в голосе Тельмана звучат едва ли не панические нотки, и я, даже понимая, что вряд ли он может показать себя перед Стражем хуже, чем уже показал, не хочу доводить до предела. А вообще, я тоже могу поиграть в такие игры, если уж они ему нравятся.

Подхожу к Рем-Талю и встаю между ним и Тельманом. Кладу руку на грудь Стража, тяну ладонь к обнажённой шее. Горячая. От него веет теплом.

— А, возможно, вы и правы, мой Вират. Он гораздо лучше. По крайне мере, не шарахается от меня. Не нюхает всякую дрянь. Уверена, дети от него будут лучше. Красивее… Говорят, красивые дети рождаются от сильных мужчин. Оставайтесь, Рем-Таль.

— Нет, это вообще выходит за всякие р-рамки! — Тельман машет ладонью перед лицом, будто пытаясь отогнать невидимых мошек.

— Вы правы, Вирата. Вам лучше разобраться самим. Прошу меня простить… — Рем-Таль пятится, дверь закрывается, а мы с Тельманом остаёмся одни.

Ощущение собственной власти, контроля надо всей этой абсурдной ситуацией пьянит не меньше, чем порошок из золотого скорпиутца.

— Да что ты себе позволяешь?!

— Действительно. Надо позволять себе гораздо, гораздо больше.

— Что?!

— А ведь вы боитесь меня, Ваше Величество. Ты боишься.

Тельман и впрямь следит за мной, как следил бы за випирой, покинувшей еще треть шага назад казавшуюся такой надёжной клеть и теперь извивающуюся перед ним, раздувающую небольшой капюшон с золотистыми кольцами. Я подхожу к нему почти вплотную, вытягиваю запястья вперёд,

— Ты же этого хотел? Ну, давай. Без помощников уже не то, да?

— Не трогай меня, — одними губами говорит Вират, а я смеюсь в голос, уже не в силах сдерживать истерику.

— А если трону? Мне, как ты понимаешь, нечего терять.

— Пожалуйста… Не трогай.

— Что-то меня ты не сильно жалел. Не удивлена, что твой отец ни в грош тебя не ставит. Никто не ставит.

И пока Тельман переваривает услышанное, я почти повторяю его давешний жест — резко толкаю в грудь так, что он подает на кровать, почти не думая, вырываю из его рук восьмёрку-наручники — один из замочков открывается — и пристёгиваю его руку к металлическому бортику кровати.

— Никогда не думала, что моего мужа нужно будет удерживать в спальне исключительно грубым насилием.

— Пусти! — в его глазах паника, а я вдруг вспоминаю про его мифическую — или не мифическую? — болезнь.

— Придёшь в себя — поговорим.

— Ты не понимаешь…

— Объяснишь.

— Мне нужно ещё это золотистой дряни, — облизнув губы, внезапно почти трезвым голосом произносит Тельман. — Через десяток шагов нужно повторить дозу. Иначе…

— Ещё чего. Потерпишь.

— Но так нельзя! Мне будет плохо…

— Мне тоже было плохо, — я приближаю своё лицо к его, и Тельман вжимается в пуховую подушку. — Очень плохо и очень больно, целых два года, милый. Так что теперь я глуха. Как минимум до рассвета.

* * *

В гордом оскорблённом молчании Тельман не продержался и двадцати минут, то есть, простите, четырёх шагов. Начал ныть.

— А вы говорили, что в моём присутствии вам спокойно, как в одиночестве! — я мстительно повернулась к нему спиной, не зная, чем занять себя. Наконец, схватила чистый лист и графитовую палочку и принялась рисовать абстрактные линии, окружности и штрихи.

— Крейне-е…

— Ты мне обещал вести себя прилично. А что вытворяешь?

— Ты сама виновата!

— Я?! — такого нахальства я не выдержала, развернулась и уставилась на него, побледневшего больше обычного. Кажется, его лоб был влажным — хотя в комнате было прохладно, на коже Вирата проступил пот, серые глаза потемнели до черноты. Но его болезненный вид нисколько меня не впечатлил. — Да ты совсем берега потерял! Какой бы дряни ты не обнюхался, это ничего не меняет и ничего не оправдывает! Ты предложил меня изнасиловать, а виновата я?!

— Сначала я обнаруживаю вас полуголой и пьяной в мастерской этого выродка Гаррсама! — вызверился Тельман, дёрнулся и выругался. — Потом мой Страж встречается с вами во Дворце тайно, захаживает в вашу спальню, а потом… Где вы были целый день?! Вместе?

— Это что, сцена ревности, что ли?! У тебя от этой дряни мозги отказали окончательно. Если было чему отказывать. Не собираюсь я ничего объяснять.

— Ты моя жена!

— Шутка удалась, мне уже смешно.

Я снова принялась терзать несчастный лист.

Злые интонации в его голосе моментально сменились жалобными.

— Я не буду так, больше вообще не буду, я обещаю… Я так устал, я пришёл к тебе, и обнаружил, что тебя нет с самого утра, что Рема тоже нет, не знаю, почему, но это было просто убийственно невыносимо. Я знаю, что это всё я, но… Я очень устал, я сорвался, это в последний раз! Но сегодня мне нужно ещё, непременно, я принял только половину того, что нужно. Принеси мне, Крейне, пожалуйста, у меня в комнате есть место, где хранится эта золотая мерзость…

— Тебя же нельзя оставлять одного? — я снова повернулась. Только один раз видела