Дорога стали и надежды - Дмитрий Манасыпов

Неожиданность попалась с искрящимися серыми глазами, смуглой кожей и несгибаемым характером. Отправиться к цивилизации отказывалась наотрез, заливаясь хохотом на все доводы Азамата и прижимаясь к нему крепким тонким телом с еле заметным пушком на сильных ногах и родимым пятном над… Где находилось родимое пятно было тайной их двоих.

– Черт, как же хорошо… – она потянулась, подмигнув ему. – Хочешь есть?

– Очень. – Азамат не хотел вставать. Ему хотелось лежать и смотреть на нее, не отпуская от себя. Но встать все же требовалось. – Я сейчас, это…

– Это? Ай, не могу… иди уже, герой-любовник! – смеялась она звонко, радуясь неожиданно теплому дню и солнцу. – Я пока схожу, яйца соберу у кур.

– Ты там это, аккуратнее. Их вообще резать уже пора – месяц-полтора, и они нас сами съедят.

Распогодилось. Пуля, в одних брюках и обрезанных резиновых сапогах, прошел через двор к нужнику. Солнце, такое внезапное, пригревало, парила земля, на душе пели соловьи. Или еще какие-то певчие и давно помершие птицы. Как говаривал в подобных моментах умный и начитанный Саныч, ну прямо чистая пастораль.

Сортир Азамат обихаживал сам, с месяц назад. Даже раздобыл в одном из рейдов в Кинель-Черкассы, жуткое заброшенное место, сиденье в заводской упаковке. Правда, его пришлось-таки обшить тканью, но все равно некоторые из соседей специально ходили дивиться эдакой курьезной, хотя и приятной нелепице.

Прикрывая дверь, он почему-то насторожился. Списал на недосып, расстегивая ремень. И замер, услышав вскрик во дворе и стук копыт – если слух не изменял, к ним пожаловало человек пять, не меньше. Пуля взялся за ручку и снова замер. Звук, знакомый до боли, он отличил бы среди тысячи других – лязг затвора не спутаешь ни с чем. Азамат прижался к двери, всматриваясь в крохотное оконце.

Всадников и впрямь оказалось пятеро. Четверо мужчин и одна женщина. Высокая, рыжая, угловатая, с красивым и неприятным лицом. Самым неприятным в ней был «Грач», уверенно лежащий в ладони. Спутники ничем не отличались от самого Азамата во время войны, самые обычные убийцы, разве что форма была у каждого своя.

Он скрипнул зубами. Глупее ситуации не придумаешь. Пятеро с оружием и он один, в штанах, калошах и с мятой бумажкой в руке и с ножом на поясе. И все. Против пятерых, вооруженных до зубов. Великолепный расклад, как ни крути. Вспомнилась прилипчивая поговорка покойного Сергея Саныча, что тот лепил и к месту, и не к месту:

– Это уж как карта ляжет… Хорошее имя – Карта.

Как ляжет? Хреново легла, что и говорить. Не особо повоюешь в его положении. Что-то не особо верилось в добрые намерения пятерки.

– Выходи, хозяюшка… – рыжая проворковала так ласково, что стало ясно – все очень плохо. – Да брось ты яйца эти, только аккуратно, чтобы не разбились. Ну, иди-ка сюда.

И повернулась к двум, стоявшим справа:

– Дом проверьте, бестолочи, чего ждете?

По ее левой щеке, от глаза и до самого подбородка, расплывалось красное пятно. Пуля насторожился. Его невысокое счастье, пахнущее медом, лечила людей и не только людей – собирала травы, делала мази и отвары. Аптек и врачей в округе как-то и почему-то не водилось. Один раз пропадала где-то, появляясь молчаливой и задумчивой. Где была – не говорила. А случилось это не так давно, всего с неделю назад. Азамат вцепился пальцами в доски, загнав занозу под ноготь. Сердце колошматило, ожидая чего-то страшного.

– Ну, красавица, иди-иди ко мне, не бойся… – рыжая нагнулась, опершись на лошадиную шею локтем. – Что это у меня на щеке? Не подскажешь?

Азамат затрясся, видя только всадников, ждал ответа.

– Это химический ожог. Я же говорила, надо добавлять вытяжку понемногу и обязательно разводить или спиртом, или…

– Сука… – процедила рыжая. – Говорила она, как же. Специально все сделала, а мне теперь как?

Хлопнула дверь.

– Пусто. Но Рябой не наврал, мужик ее здесь. Куртка висит, ствол вот, хороший ствол. И обрез нашли.

– И где твой петушок, курочка ты моя? – голос рыжей ощутимо срывался. Нервно и высоко вибрировал, выдавал прорывающуюся истеричную злобу. – В доме нет, во дворе не видно… В сортире, небось? Хорошо тебе с ним трахается, сука, а? Красавицей себя считаешь?!! Где?!!

«Молчи! – Азамат стиснул рукоять ножа. – Молчи, не отвечай… Пожалуйста, только молчи!»

Она ответила. В сраную, ненужную, глупую рифму. Так, как он и ждал, смело и безрассудно. Выстрелы, слившись в один, раздались сразу же за ответом. Пуля прижался лбом к доскам, еле слышно засопел. Вдохнул-выдохнул, понимая – времени практически нет.

Всего всадников пятеро. Двое спешились, идя к нему. Еще двое закрывают рыжую, а ее сбрасывать со счетов нельзя. Из оружия – нож и он сам, Азамат. Нырять в дерьмо не стоило: сам Пуля, встретившись как-то с вонючим, но от того не ставшим безопасным человеком с острым клинком, научился бросать в дырку гранаты.

– Сортир проверьте, – рыжая не успокаивалась, истерика в голосе не проходила. – Хотя… сначала расстреляйте, потом проверьте.

Выстрелы ударили сразу, в два ствола. Хрустели доски, пахло легкой гарью и щепками. Строчили из обычных «семьдесят четвертых» АК, пули все же вязли в плотной древесине.

– Вот теперь и проверяйте… – рыжая сплюнула, зазвенела удилами. – Вперед, вперед.

Боец в вытертом бушлате осторожно подошел к изрешеченному деревянному коробу, протянул руку, открывая несчастную дверь. Свет упал косо, осветив пустую будку. Усики вышли легко, высвобождая чеку. Азамат, вися под потолком, похвалил себя за добротно сколоченный сортир. Упал вниз, ударив коленом в нос. Хрустнуло, боец не успел даже закричать.

Азамат прикрылся им, слыша выстрелы и чавканье пуль, подхватил гранату, ребристую «эфку», и метнул в сторону всадников. Грохнуло, жахнуло по ушам, дробно застучали осколки по злосчастному сортиру. Дико заржала лошадь, заорал, плюясь и булькая, раненый. Пуля метнул нож, успев заметить движение за поленницей. Вскочил, полоснув от бедра очередью из автомата погибшего. И, кувыркнувшись, ушел в сторону.

Лошадь, и не одна, чалая с пегой, продолжали хрипеть. Подгибаясь на перебитых ногах, волочили за собой склизкие змеи кишок, месили грязь вперемешку с собственной кровью. Оба всадника лежали поодаль, еле заметно вздрагивая и хрипя. Третий, тот, в кого попал нож, молчал, не двигаясь. Азамат выругался, заметив блестящий след, ведущий за ворота. Ринулся следом, стараясь не смотреть вправо, на покрасневшее белое платье и рассыпавшиеся золотистые волосы.

Из домов, не удивив его, никто так и не выбрался. Лошадь рыжей лежала сразу за околицей, сама она, запинаясь и оглядываясь, хромала к леску. Азамат побежал следом, петляя, делая рывки в разные стороны. Бежал по ассиметричной дуге, старательно считая выстрелы. Сам не рисковал, хотел взять ее живьем.

Рыжая занервничала, выпустила подряд чуть ли не всю обойму, споткнулась, запутавшись ногами в высокой траве. Азамат не дал ей шанса, в несколько прыжков оказавшись рядом, рубанул прикладом по голове.

* * *

Уколова, сжавшись в комок, смотрела на него. Пуля чистил обрез, говорил не останавливаясь, ровным и спокойным голосом.

* * *

– Ты кто?! – рыжая болталась на… крюке? – Эй, ты!

«Эй, ты» отвечать не торопился. Ходил рядом, что-то перебирал, звякал и стучал. Рыжая покосилась, насколько позволила длина шеи. Знакомое место, как показалось сразу, обернулось коптильней Рябого. Сам хозяин, привязанный к столбу, поддерживающему кровлю, нашелся рядом. Избитый, постанывающий и что-то бормочущий. Рыжая дернулась, забилась, захлебываясь собственным ужасом.

– Эй, урод, эй!

– На эй – зовут лошадей… – задумчиво ответил Азамат, остановившись напротив и примериваясь к стамеске Рябого. – Меня же зовут Пуля. А тебя?

– Я Анна Клыч! – плюнула рыжая. – Ты знаешь, кто я такая?!!

Азамат кивнул. Расслабился, зажирел, не почуял сразу, откуда ветер дует. Кто такая Анна Клыч – он знал.

– Если отпустишь, то…

– Ты оживишь ее? – он кивнул на брезент, закрывающий что-то в углу. – Сможешь?

– Ты останешься живым… – злости в ее голосе стало заметно меньше. – Даю тебе слово.

– Я и так останусь в живых дольше тебя. – Азамат пожал плечами. – Это же так просто понять. И еще, прежде чем мы приступим, мне стоит сказать тебе пару вещей.

Он нагнулся, чиркнув спичкой. Загудело, Пуля встал, показав Анне Клыч разожженную паяльную лампу. Та закричала. Азамат пожал плечами, встал на табурет и споро, умело, засунул кляп. Ор стал тише.

– Когда перебиваешь кого-либо вот таким образом, теряешь самое главное, суть сказанных тебе слов. Это нехорошо. – Пуля накинул ей петлю на правую ногу, натянул прочный канат, замотав вокруг столба подпорки. Мышцы и сухожилия рыжей тут же заныли, наливаясь болью. Чуть позже к ним присоединились их собратья с левой ноги.