Дорога стали и надежды - Дмитрий Манасыпов

– Старлей хочет не только выполнить задание, но и отомстить?

– Да. – Женя натянула одеяло на самый нос. – Это разве плохо?

– Нет. – Пуля отложил небольшую отвертку. Достал из мешка флягу и кусок вяленого мяса. – На-ка вот, сделай три глотка, больших, боль уберет и заживлению поможет. Ухо тебе Митрич обработал какой-то местной мазью, она прямо чудодейственная. Но действует только на открытые раны, поэтому и с ногами ничего сделать не смогли. И поешь.

– Ты не ответил на вопрос. Хотя у меня есть еще один, куда как важнее.

– Хм… небось, про меня и Клыча?

– Откуда ты знаешь?

– С чего ему тебя так мучить-то надо было? Зря молчала… хотя хрен знает. Клыч не дурак, и все это только из-за злости и любви к искусству, как он сам говорил.

– К искусству?!

– Для него – да. Очень обожает искусство войны, что и говорить. Исповедует путь воина, как говорит сам, извращенец. Почитает особо сильных противников и страстно желает получить их в свои руки живыми. Некоторых получал.

– Где же здесь искусство?

– Да нигде, только для него самого. Путь воина для Клыча, как истинного самурая заключается в достижении победы и полного уничтожения противника. И это тоже входит в искусство. Для него оно делится на два вида: панорамное и камерное. Для красоты собственных панорам может спалить к чертовой бабушке село, предварительно понатыкав жителей на колья в шахматном порядке. Очень любит лесопилки и цех одного дробильного заводика, до такой степени, что разобрал и вывез на базу. Камерная часть еще хуже, от его натюрмортов и полевой хирург блеванет не задумываясь.

– Да он просто душка, еще милее, чем мне показалось при нашей встрече. Опасный противник, так?

– Обратила внимание, что на судне только Зуич с Митричем? Он третьего отправил в поселок. Клыч явно понял, откуда ты взялась, водникам стоит ждать гостей.

– Почему сам Зуич не ушел?

– Он мне должен. Долги надо отдавать.

– Разве вы не друзья?

– Если у тебя станет выбор между спасением друга и своей большой семьи, что ты выберешь? То-то же. Поэтому и пришлось напомнить про долг. Но ты не переживай, Зуич все сделает до самого конца, и не удерет, если что. И нас не сдаст. Долги у водников – дело серьезное.

– Хорошо. Ты убил сестру Клыча?

– Убил? Да, и не просто убил. Подохла она страшно и больно. Тебе нужно это знать? Для чего?

Женя просто поднесла к его лицу свою руку. Ту, что он сам и забинтовал.

– Хорошо, расскажу. Нам все равно ждать еще несколько часов. Дождь обложной, и пока не закончится – не выйдем на реку.

– Неужели умный Клыч не расставит людей по берегам?

– Расставит. Только людей у него не полк и даже не батальон – полторы роты полного состава. И если он за прошедший год не смог построить целую флотилию из моторок с пулеметами, у нас есть шанс. Попробуй поспать, тебе надо набираться сил. И не забудь глотнуть отвара и съесть вот этот вкусный кусок мяса.

– Хорошо. Расскажи мне колыбельную. Только попробуй упустить хотя бы немного подробностей, касающихся нюансов ее убиения. Хотя… не надо, рассказывай, как случилось. Полностью, а я посмакую подробности, фантазируя о Клыче.

Азамат очень серьезно посмотрел на нее.

– Ты опасна, старлей. Хотя первое время я считал тебя форменной дурой, уж извини за откровенность.

* * *

Пахло медом.

Лугом.

Распустившимися листьями.

Просыпаться не хотелось. Азамат разрешил себе чуть полежать, поглаживая мягкое и гладкое, спящее рядом. Но не получилось – нос защекотало, запах стал сильнее. Чем она моет свои медвяные волосы, почему они так сладко пахнут? Пришлось открыть глаза – и тут же улыбнуться.

По-другому не выходило уже целую неделю. Как пришел сюда, решив больше не возвращаться, так и улыбался. Говорят, что смех без причины – признак дурачины. Какая разница, когда причина сама радостно тебя будит, улыбается только потому, что ты рядом, может без повода обнять или провести пальцами по голове, перебирая отросшие вроде бы волосы?

– Морсу хочешь? – солнечная и теплая причина поелозила сверху, держа в руках жестяной кувшинчик. – Зубы не чистили, а целоваться хочется.

Пуля взял холодный с одного бока, что прижимался к оконцу, кувшин, хлебнул кислого, аж заворотило, морса. Целоваться? Ну, и целоваться тоже… Маленькие упругие грудки коснулись лица, медом запахло просто неимоверно. Нож, всегда прячущийся под подушкой, со стуком упал на пол.

Уйти из ОСНАЗа оказалось не так уж сложно: расписка, еще одна, и снова пора ставить подпись. Неразглашение, государственная тайна, снова неразглашение и даже инструкция об ограничении применения специальных навыков и умений, полученных во время действительной военной службы. Ну надо же, как интересно. Азамат смотрел в рыбьи глаза сухого «безопасника», принимавшего подписанные документы и презрительно молчавшего. Он что, на полном серьезе полагает, что ему, Азамату Абдульманову, придется придерживаться этих правил?

Но вопроса задавать не стал – не буди лихо, пока спит тихо. Получил два комплекта формы, зимний и летний, сапоги, вязаную шапку и расчет. В облигациях банка Новоуфимской Коммунистической Республики. Смешно. На службе приходилось экономить патроны, и при увольнении на них, уже бывших бойцах, снова сэкономили. Пуля не переживал, на черный день все давно было отложено.

Потом… потом Азамат помнил не особо хорошо. Пили, пили много, пили несколько недель. Спускали заработанное кровью и кусками собственного тела, похороненными и так и не найденными телами друзей, юностью, закончившейся сразу и навсегда. День за днем, ночь за ночью, на окраинах Демы, в двух кварталах, с зубовным скрежетом выделенных исполнительным комитетом под новых «нэпманов».

Проснуться, непонимающе уставившись на чье-то голое тело рядом. Пинками выгнать шлюху за дверь, растолкать дрыхнувшего на соседней койке Мишку – и вперед, в новый загул. Дым коромыслом, новый, пахнущий казенщиной тельник на груди – в клочья, стакан с мутной спиртяшкой – хлоп, живой огонь закусить головкой лука. Слезы, хрип за соседним столом, где на пока крепком плече татуировка черепа с кинжалом, братишка, за что гибли, за что кровь проливали, выпьем, выпьем, выпьемвыпьемвыпьем…

Порой дрались, молча и страшно, пересчитывая зубы и ребра местной шпане и заново вылупляющимся блатным. Шли на ножи с заштопанным тельником на распахнутой груди, стиснув зубы, как ходили против одних, других, третьих. Хрустела кость, брызгала красная юшка, стонали криком те, кто не понял сразу и не отступил. Милиция, редко когда прибывающая вовремя, материлась и отпускала, видя на выступающих жилах шей металл жетонов. Пока отпускали…

А потом Азамат стоял глубокой ночью, посреди холода и черноты неожиданно очистившегося неба. Смотрел на алмазы звезд, на Мишку, зажимавшего его, Пули, разодранным тельником пропоротый бок, на три мертвых тела на снегу. Смотрел на звезды, слушал крики за спиной, вспоминал собственные мечты о доброй и хорошей жизни.

– Пуля… – Мишка сел, потряс головой. – Что это было вообще?

Азамат пожал плечами.

– Ничего нового, все по-старому.

– Слушай, это…

– А?

– Не пора завязывать?

Азамат не ответил.

Мишке штопали дырку в железнодорожном лазарете. Молоденькая санитарка, мывшая рядом операционный стол, все косилась на него, заливаясь малиновой краской. Пуля, грызя спичку, переживал за дверью, поглядывая через стекло в бокс. Выписался Мишка через неделю, съехав к депо, на квартиру к той самой санитарке. Азамат помог ему перевезти невеликий скарб, пожал руку и ушел назад. Сам ушел по оттепели, сбивая со следа головорезов неожиданно появившегося местного авторитета.

Работы бойцу ОСНАЗ хватило: Пуля исходил, изъездил и исползал те уголки Башкирии, где не бывал даже на службе. Ходил с медикаментами до Калтасов, в обход фонящего до сплошного треска счетчика Нефтекамска. В Ишимбае, нетронутом прямыми попаданиями, месяц держал оборону на бывшем заводе «Витязь». Как ни смешно, но работал на Комитет республики, тративший найденное золото Госрезерва на пушечное мясо в виде наемников. Дрался с ордой низкорослых мутантов, набежавших на уцелевший Бирск. Получив от «боевого товарища» пулю в ляжку за требуемый карточный долг, убил его и снова подался в бега – «товарищ» оказался родственником одного из заместителей начальника Новоуфимской СБ.

На второй месяц вынужденного похода, подарившего ему много нового, Азамат добрался до небольшого, в десять домов, сельца рядом с Кинель-Черкассами. По дороге случалось разное, но лучшим оказалось знакомство со здоровенным бородачом Зуичем. Он-то и рассказал про людей, живших в дне пути от поселения водников. Те, что неудивительно, косились на чужака с недоверием и нескрываемым желанием скормить его рыбам. Пуля, провожаемый далеко не добрыми взглядами соплеменников Зуича, отправился туда злым, раненым и горевшим желанием набить морду первому попавшемуся. Первым встречным оказалась улыбчивая неожиданность, живущая на самом отшибе Покровки.