Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

Эта запись в дневнике – единственное свидетельство достоверности одного из множества других подобных эпизодов, которые в конце концов убедили Ирода в том, что на царство в Иудее его назначил не сенат Рима, а помазал Сам Предвечный, не найдя никого другого из среды коренных евреев, достойных этого высшего в стране сана.

Глава четвертая

ОКОНЧАНИЕ ДНЕВНИКА ИРОДА

1

Следом за ранней осенью наступила такая же ранняя зима. Из-за тревожной обстановки, сложившейся в Иудее, земля осталась не вспаханной. Обычная в это время года картина, когда поля заполняются людьми, сеющими пшеницу и ячмень, выглядела теперь угрюмой и вымершей. Ирод, чтобы поддержать дисциплину в своей разросшейся армии, разослал солдат по окрестным местам и приказал им вспахать и засеять землю. Солдаты были недовольны, но ослушаться приказа не посмели. К концу месяца мархесван [202]работы были закончены, и солдаты снова заскучали. Старослужащие воины все дни напролет играли в кости. Хуже дело обстояло с молодыми. В лагере появились женщины, участились случаи пьянства с драками и поножовщиной. Центурионы жаловались Ироду на резкое падение дисциплины среди подчиненных и просили его принять меры для исправления этого явно ненормального положения. С первым снегом Ирод объявил о начале больших маневров с возведением крепостей и земляных валов и обучению новичков правилам ведения наступательных боев. Выпавший снег вскоре растаял, по утрам на поля опускался густой туман, и это радовало Ирода, поскольку усложняло задачу обучения солдат.

В начале месяца тебеф из Александрии пришло письмо от Ревекки. Из него Ирод узнал о размолвке, случившейся между Антонием и Октавием. Октавий выражал недовольство тем, что его товарищ по триумвирату слишком долго пребывает в Египте в обществе распутнойКлеопатры (он так и написал в своем письме – «распутной»). Между тем, продолжала Ревекка описание недовольства Октавия, Антонию следовало бы вспомнить о своем мужнином долге перед своей законной женой Октавией и государственных обязанностях по укреплению позиций Рима на Востоке, где взбунтовалась Армения. К своему письму Антонию Октавий приложил золотую монету, на одной стороне которой был отчеканен профиль Антония, а на другой профиль Октавии. Антонию этот недвусмысленный намек младшего по возрасту товарища на то, что в сложившейся ситуации ему одному приходится думать как о благополучии семьи своей сестры, так и государственных делах, не понравился. Он выбросил монету, которую Ревекка подобрала и отослала со своим письмом Ироду, а сам, сообщала Ревекка, морем отплыл в Киликию [203], где возглавил римские легионы и отправился усмирять Армению. Закончила Ревекка свое послание тем, что поскольку у Клеопатры своих слуг и служанок предостаточно, она отказалась от услуг Ревекки, и ее в числе других женщин, всегда составлявших значительную часть свиты Антония, триумвир взял с собой.

Из последующих писем Ревекки Ирод узнал, что зимний поход Антония в Армению не принес ему ни славы, которая обыкновенно сопутствовала всем его военным начинаниям, ни примирения с Октавией, на что рассчитывал ее брат, отправив в Александрию гневное послание и отчеканенную в укор ему монету. Вместо того, чтобы дать возможность солдатам передохнуть после длительного пешего перехода, Антоний, уже тоскуя по Клеопатре, которую он оставил беременной, приказал армии двигаться форсированным маршем, чтобы поскорее покончить с непокорной Арменией. Легионы Антония продвигались настолько быстро, что за ними не поспевали тяжелые осадные машины и обозы с провиантом, и уже при штурме первых армянских крепостей, встретившихся Антонию, он испытал серьезные трудности. Обходной маневр также ничего не дал: усилившиеся морозы и отсутствие продовольствия стали союзниками армян и противниками римлян, так что на подступах к Арарату [204]Антоний потерял в горах, сплошь покрытых снегом, до 25 тысяч солдат.

Октавия, узнав о несчастье, постигшем мужа, продала все свои драгоценности, наняла две тысячи самых опытных солдат, вооружила их и отправилась вместе с ними на встречу с Антонием. Тот, однако, получив от нее из Афин ободряющее письмо, послал гонца с требованием к жене не сметь приезжать к нему и вернуться в Рим. Оскорбленная женщина выполнила его приказ, а Антоний, лишившись значительной части своего войска, заключил с Арменией мир и, взяв в качестве гаранта соблюдения этого мира царского сына Артаваза со всей его семьей, возвратился в Египет. Следующее свое письмо Ревекка обещала прислать Ироду уже из Александрии.

2

Откуда было знать Ревекке, что с последним ее письмом Ирод получил и записку Антония, в которой тот обозвал его размазней, не способным вступить во власть над Иудеей, дарованной ему сенатом Рима и подкрепленной римскими легионами, направленными в помощь ему наместником Сирии Соссием? Заканчивалась записка Антония обидными для Ирода словами: «Из твоей медлительности я делаю вывод: у тебя, кого я считал своим другом и бесстрашным воином, на уме одни лишь бабы да пьянки и полное нежелание заняться государственными делами».

В месяце адар [205], когда снова зацвел миндаль, границу Галилеи пересек Соссий во главе большого пешего и конного отряда и быстрым маршем направился в Самарию на соединение с основными силами Ирода. Теперь под началом Ирода оказалась армия численностью тридцать тысяч человек, – больше, чем насчитывала армия Александра Македонского в начале Великого восточного похода. Вся эта масса мужчин, разделившись на одиннадцать легионов, шеститысячную конницу и вспомогательные войска сирийцев, двинулась тремя колоннами под командованием Соссия, Махира и самого Ирода на Иерусалим.

На шестой день похода взору Ирода предстала столица Иудеи – «радость всей земли», как называл его псалмопевец [206], и «святой город», как назвал его Неемия [207]. Этот город Ироду предстояло покорить. Взять во что бы то ни стало. И дело тут было не только в том, что двоевластие, сложившееся в Иудее, становилось далее нетерпимым, – Ирод, вопреки мнению, сложившемуся о нем среди евреев, вовсе не держался за царскую власть, во всяком случае, покане держался. Как и три года назад в Риме он готов был уступить ее Аристовулу, благо за это время его шурин превратился из мальчика, не знающего страха, в рассудительного шестнадцатилетнего юношу, который имел еще и то преимущество перед простолюдином Иродом, что происходил из рода Хасмонеев. Антигон же, проводящий явно националистическую политику, обрекал Иудею и ее народ на физическое уничтожение. Всецело поглощенный одной лишь страстью – во что бы то ни стало стать общепризнанным царем, – он никак не мог взять в толк, что мир пришел в движение и стал теперь совсем не таким, каким был при Маттафии. В этом мире происходили невидимые поверхностному взгляду процессы сближения отдельных небольших стран с другими, более крупными, равно как сближения, а в ряде мест и слияния отдельных народов с соседними и образование новых наций. Процессы сближения и слияния разных народов, начавшиеся еще при Александре Македонском, стали теперь преобладающими. Они шли на пользу всем. Греки дали миру великую культуру, которая научила народы понимать и ценить красоту. Римляне проложили первоклассный дороги, которые сократили расстояния и способствовали развитию мировой торговли, что, в свою очередь, вызвало к жизни необходимость разработки общих правил поведения для всех стран и народов, и правила эти легли в основу возникновения новых норм сосуществования различных народов – международного права, одинаково соблюдаемого всеми. Свое слово в этих изменяющихся условиях жизни могли сказать и евреи с их приверженностью к неукоснительному следованию древним законам нравственности, известным как Десять заповедей заповедей Моисея [208]. Могли бы, но не сделали этого. И не сделали по причине своего национализма, искусственно подогреваемого вождями, убежденными в исключительности евреев, в их избранности Предвечным как особого народа, стоящего выше любого другого народа, в праве евреев использовать эти народы для достижения собственных корпоративных интересов и в то же время независимых от кого бы то ни было. С таким положением в меняющемся мире никто из соседей евреев не станет мириться, и рано или поздно неприязнь соседей евреев к их вождям распространится на весь народ. Именно такую неприязнь и испытали на себе евреи со стороны египтян, среди которых они появились и сформировались в самостоятельный народ. Вместо того, чтобы перенять у египтян то лучшее, что у них несомненно было как у древнейшего народа, ставшего основоположником цивилизации, евреи придумали себе миф о своей Богоизбранности и противопоставили себя коренному народу, среди которого жили и которым уже во времена сына патриарха Иакова и первенца Рахили Иосифа управляли. Когда же коренной народ не пожелал и дальше мириться с зависимым от все более разрастающегося по численности и все более замыкающегося в себе народа и указал ему на подобающее ему место рядом с собой, но не выше себя, евреи объявили себя рабами, хотя таковыми никогда в Египте не были, и покинули страну своего происхождения и многовекового пребывания в поисках более удобного для себя места проживания, объявив это место Землей, обетованной им Богом.