Короли рая - Ричард Нелл

хотя Дала не понимала зачем. И они наверняка стоили бешеных денег.

Как всегда, на страже стояли двое мужчин, одетые в крашенные черным цветом куртки Гальдрийских воинов. Они получали жалованье имуществом и местной торговлей вместо серебра и, в отличие от слуг вождей, одевались и вооружались однообразно: короткие копья и мечи, которые держали в руках или ножнах одинаковым образом, а под шерстяными плащами были кожаный доспех или кольчуга; даже их коротко стриженные волосы, усы и бородки клинышком выглядели одинаково, будто все они родичи.

Этим вечером на страже был их суроволицый предводитель, капитан Вачир. Глянув на заходящее солнце будто в знак неодобрения, он постучал кулаком по решетке, и та, жутко проскрежетав по каменным плитам, открылась.

Приблизившись, Дала кивнула ему, и он изогнул уголок рта и вежливо опустил глаза.

– Зачем ты это делаешь? – прошептала Джучи, как только они вошли. – Если видели другие девочки…

«Если видели другие девочки, что с того?» – едва не сплюнула Дала, раздраженная тем, как плохо думают воспитанницы о своих защитниках. Они называли их «полумужики», «побитые псы» или еще хуже, и Дала прикусывала язык, чтобы не сказать: «Псы, охраняющие вас, пока вы спите».

Гальдрийские воины не имели вождей, которые одаривали бы их наградами или благосклонностью. Они не сражались в поединках, так как драться с ними считалось еретичеством, и потому не пользовались особой честью или шансами, а женщины, которые их Избирали, всегда были бедны.

Дала и Джучи вошли через Восточную арку, ведущую мимо стен общих спален, в кольцо. Строители расположили узкие проходы под углом, дабы охранники и публика не могли заглядывать внутрь – дабы, предполагала она, мужчины не соблазнялись таким количеством юной плоти.

Казалось, три месяца трудов цепями сковали лодыжки и плечи Далы, а теперь, с приближением сна, подступило изнеможение. Она молилась, чтобы ее спальные принадлежности не украли или не испортили, чтобы ее парадное платье оставалось надежно спрятанным под вещами Джучи, куда она его положила. Затем у нее перехватило дыхание, и она замерла как вкопанная.

В кольце обнаружился сущий кавардак. Грязное нижнее белье, измельченные и раскиданные овощи, немытые чашки и тарелки валялись на траве, и даже с яблонь свисала стираная одежда, словно кто-то забросил ее так высоко, как только мог дотянуться.

– Сестра.

Дала обернулась и увидела Табайю – «матриархичку», как ее прозвали в группе. Она встала с ближайшего плетеного кресла; несколько ее подручных, как всегда, были при ней, бездельничая, как будто давно поджидали. На их лицах расплылись ухмылки.

Дала встала на кирпичный внешний круг, окаймлявший траву, Джучи, вытаращив глаза – рядом с ней; усталость смыло холодным потом неминуемой каторги.

Табайя нахмурила подведенные брови и поджала крашеные губы.

– Да, возмутительно, не так ли? Мы с сестрами обнаружили этот кавардак сегодня днем. Но так как утром прибывает жрица, а ты столь превосходная… чистильщица… короче, мы все решили поручить именно тебе заставить все это сиять перед осмотром, ради блага группы. – Она подалась вперед и коснулась руки Далы, как бы в знак благодарности или сочувствия, затем потерла пальцы друг о друга, счищая с них грязь.

Табайя. Дала глядела с неприкрытой ненавистью. Даже имя девчонки звучало богато и вычурно – на Юге ни в одном имени не было больше двух слогов. Дала посмотрела мимо испорченной девицы и ее свиты, потрясенная тем, что они вообще такое натворили, но еще больше разозленная глупостью поступка. Если она откажется принять их игру, тогда ответственность понесет целая группа – невзирая на всю эту иерархию.

Она открыла рот, чтобы ответить, но заметила глаза в одном из окон. Затем оглядела кольцо и нашла еще: затаившиеся во тьме девчонки, по нескольку в каждой дыре, почти соприкасаясь волосами и лицами, прикрыли ладонями рты и хихикали.

Ей только и оставалось, что, как обычно, вытерпеть пытку.

– Если каждая выйдет и поработает, мы закончим быстро.

Презрительная усмешка Табайи опустилась от глаз и гладкого лба к подбородку с ямочкой.

– Уверена, так и есть. – Она развернулась и зашагала прочь, покачивая тонкими бедрами, приспешницы – за ней.

Дала стояла на месте и нюхала теплый воздух.

– Тебе нельзя, – прошептала Джучи, которая рассматривала свои ноги во время обмена репликами, – не когда они все смотрят. Нельзя.

– Если поможешь, мы справимся.

Дала надеялась, ее отчаяние было не заметно – жалкая надежда на то, что Джучи останется страдать вместе с ней, и в этом случае, возможно, пусть лишь сейчас, пусть на одну ночь, Дала не будет столь одинокой.

Джучи покачала головой. Ее глаза увлажнились, и, когда она закрыла их, по ее лицу потекли капли.

– Я не могу, Дала, пожалуйста, я не могу. Не когда все смотрят. – Она развернулась и, не оглядываясь, побежала, глухо стуча крепкой кожаной обувью по кирпичной дорожке, направляясь к самому нежеланному зданию и второй самой нежеланной кровати в спальне, потому что это было ее место.

– Стой! – Ее подруга остановилась, обернулась. Их глаза встретились, и губы Джучи дрогнули. – Оставь свое ведро. – Дала надеялась, ее стыд и злость не заметны. – Оно мне пригодится.

Деревянное ведро с грохотом упало на твердую землю и покатилось, а девчонки по всему кольцу хихикали, глядя на убегавшую Джучи.

Соловьи, еще не улетевшие от наступающей зимы, пели поблизости, уютно устроившись на ветках яблони, безразличные к разбросанной одежде, их красивые трели заглушали девчоночий шепот. Они всегда казались Дале такими счастливыми созданиями, довольными своей судьбой, что позволяла им петь по ночам, полным куда более мрачных тварей. Но сейчас их радость ощущалась как насмешка – будто весь мир следил за Далой из окон и с верхушек деревьев и смеялся, наслаждаясь глупой шуткой в ее адрес.

Она крепко зажмурила глаза, отгораживаясь от мира. Каждый миг жизни казался ей каким-то испытанием или карой, и хотелось лишь отдыха или передышки, дня или даже ночи в безопасности, чтобы собрать силы и встретить рассвет. Взамен – как часто бывало в темноте или во сне – она увидела темный силуэт волка в черноте своего разума. Увидела Мишу, лежащего бездыханным и сломленным на полу возле нее, и мертвого брата у себя на коленях, и в этот раз волк смеялся тоже. «Ты совсем как я, – сказал он, пылая пред ней золотым огнем глаз, – ты уродина, оставленная подыхать с голоду. Ты забыта, брошена, и другие лишат тебя достоинства и покроют его молитвой».

Она сдерживала слезы, застыв на месте, пока весь мир хохотал. «Узрите глупую фермерскую дочь с отхожим ведерком и шрамом!» – раздавался крик девиц