40 австралийских новелл - Вэнс Палмер

Тела сдавили меня со всех сторон. Я вдыхал бесчисленные запахи.

«Посуда, изделия из стекла, скобяные товары».

Не то.

«Верхняя одежда, платье, манто. Дамская комната…»

Все не то.

«Шелк, бумажные ткани, шерсть…»

Вот наконец. Я вышел из лифта. На этом этаже было почти пусто. Осмотрелся. Вынул из кармана кусочек бумаги с приколотой к нему полоской материи. За длинным прилавком трое продавцов мерили сукно. Я вручил образец нужной мне материи белобрысому юноше с веснушчатым улыбающимся лицом. Он взял его, пробормотав:

— Клетчатая шотландка.

— Четыре ярда, — сказал я.

— Хорошо, — ответил он.

В электрическом свете волосы его казались светлее, чем были на самом деле. Полки из темного дерева за его спиной, заполненные рулонами материи, тоже были ярко освещены. Солнце сюда не заглядывало…

— Прекрасная погода сегодня, — заметил я.

— Да? — сказал он и улыбнулся. — Мы здесь этого не замечаем.

— Верно, — согласился я.

Он начал рассказывать, какая жарища была в магазине в прошлое воскресенье. С полки за своей спиной он снял штуку материи и положил ее на прилавок.

В сводчатых дверях в конце зала появился продавец постарше. Он встал за прилавком в нескольких шагах слева от нас. В волосах его проглядывала седина. Он тоже положил штуку материи на прилавок и начал отмерять, туго натягивая ткань обеими руками и прикладывая ее к двум медным кнопкам, вбитым в прилавок.

Обслуживавший меня молодой продавец поднял голову и сказал:

— Если такая погодка продержится, в субботу поеду купаться.

— В газетах пишут, что продержится, — заметил я.

— В газетах… — он презрительно засмеялся.

Я тоже засмеялся.

Юноша стал искать свои ножницы. Продавец постарше, что стоял слева от него, вдруг сказал ему спокойным, безразличным тоном:

— Кларки умер.

При этом он даже не поднял глаз от материи, разостланной на прилавке. Он стоял, расставив ноги, не двигаясь, только голова его поворачивалась вслед за руками и глаза следили за пальцами, перебиравшими ткань.

Молодой продавец растерянно смотрел на него.

— Что такое? Что вы сказали? — быстро спросил он.

— Кларки умер, — повторил старший.

Юноша недоверчиво улыбнулся, боясь, что его разыгрывают. Он приподнял кусок шотландки, готовясь отрезать.

— Ну, неправда.

Продавец постарше сделал на ярлыке отметку.

— Да. Умер. Покончил с собой… Застрелился.

Молодой человек так и застыл на месте. Ножницы повисли у него в руке. Он бессмысленно уставился на старшего.

— Что… — начал было он. Но пожилой продавец уже двинулся назад вдоль прилавка.

Молодой продавец посмотрел на отрез клетчатой шотландки, словно ища в нем ответа на какой‑то вопрос. Он расправил материю рукой. Потом резко повернулся и обратился к темноволосому, задумчивого вида человеку, который стоял справа от него, рядом с автоматом, ожидая, пока оттуда выпадет патрон со сдачей.

— Кларки умер, — сообщил ему юноша.

Он сказал это приглушенным голосом: в отделении, кроме меня, находилось еще несколько покупателей.

Темноволосый так и ахнул. Патрон со сдачей выскочил из автомата и упал в проволочную корзинку. Продавец машинально схватил деньги; на лице его отразилось недоверие.

Юноша снова взялся за шотландку. Он отрезал отмеренный кусок. Потом положил всю штуку на полку. Все это он делал бессознательно. Он думал о Кларки.

Он взял приготовленный отрез шотландки и бережно переложил его на другое место. Потом пошел влево, миновал пожилого продавца, который неторопливо свертывал свой отрез, и остановился у дальнего конца прилавка рядом с человеком, который записывал что‑то в квитанционную книжку. Юноша наклонился к нему и сказал:

— Кларки умер. — Голос у него был тихий, грустный.

— Умер?! — громко воскликнул тот, роняя карандаш. — Умер?

— Да… Умер… — повторил молодой продавец. — Покончил с собой.

Оба стояли молча, смотрели в пол и о чем‑то думали. Человек с квитанционной книжкой не задавал никаких вопросов. Лицо его было грустно и сосредоточенно. Белобрысый юноша повернулся, чтобы уйти. Человек сказал:

— Хорошую он штуку выкинул.

— Да, — сказал юноша.

Он вернулся на свое место за прилавком. Темноволосый человек, все еще держа сдачу в руке, ждал его.

— Послушай, неужели это правда?

— Ну да. Покончил с собой. Застрелился…

Темноволосый медленно пошел прочь.

Молодой продавец завернул мою шотландку в коричневую оберточную бумагу. Потом обвязал сверток бечевкой. Пальцы его двигались машинально. Не выпуская из рук концов бечевки, он снова обернулся к пожилому:

— Но я ведь только на днях его видел. Он зашел попрощаться, Сказал, что уезжает в Новый Южный Уэльс. Вид у него был хороший. Он улыбался.

Пожилой продавец произнес:

— Да, я знаю. Я тоже его видел. Он и со мной попрощался.

— Я не могу этого понять.

Пожилой продавец, казалось, хотел что‑то ответить, но едва заметная горькая усмешка скривила его губы, и он промолчал.

— Ну, — с глубоким вздохом сказал юноша, — во всяком случае, его уже больше нет.

Он подал мне сверток.

— Четыре шиллинга.

Я дал ему банкноту в десять шиллингов. Он остановился возле автомата и угрюмо уставился в пол, дожидаясь, пока аппарат выбросит сдачу.

Я взял сверток под мышку. Обвел взглядом полки, унылый серый потолок и электрические лампы.

— Вот ваша сдача, — сказал продавец.

Он протянул мне серебро, завернутое в помятый чек, и я положил его в карман.

Я поднял голову, и наши взгляды встретились.

— Кларки проработал в этом магазине сорок лет, — сказал юноша. — Всего несколько недель, как его уволили.

ВОТ КАК ЖИЛИ ЛЮДИ В СПИВО… (Перевод В. Смирнова)

Да что вы мне толкуете о Билле Пекосе, Джеке Колорадо и великане из лагеря лесорубов, который ковырял в зубах стволом ели! Герои американского фольклора просто мозгляки рядом с обитателями Спиво — мифической овцеводческой фермы в Австралии. Да знаете ли вы, что Скрюченный Мик из Спиво, которого хлебом не корми, лишь бы потасовка была, запустил однажды в ворон Айерской скалой! А ведь он был не ахти какой великан по тамошним масштабам.

Нет, по мне, если уж толковать, так только о народных героях Австралии. Рассказами о них полна вся страна от Кейп — Йорка до Отуэя, от Брисбена до Брума. Встретятся ли друг с другом погонщики волов, сойдутся ли вместе гуртовщики, между ними сейчас же заходит разговор о Спиво, а на обратном пути к своим родным захолустьям они божатся встречным и поперечным, что дошли до его границ; иные даже утверждают, что работали там.

«Когда я работал в Спиво…»

«Тоже мне грязь! Побывал бы ты в Спиво…»

«Подумаешь, засуха! Вот в Спиво…»

Да, друзья, удивительные вещи случались в Спиво. Кенгуру там были высотой с гору, а эму клали такие яйца, что люди выдували их и поселялись в яичной скорлупе, как в доме.

Но где находится Спиво, не знает никто. На Дарлинге тебе скажут, что это где‑то за Берком; в Берке говорят, что Спиво на Западе; жители Запада кивают на Квинсленд, а там вас уверяют, что Спиво — это на плато Кимберли.

Том Ронан из Кэтерина, что в Северной территории, писал мне:

«По — моему, сперва это было где‑то чуть — чуть «подальше», «вон за той горной цепью», и скот там чуть подичее, лошади чуть поноровистей, а народ чуть потолковее, чем в любом другом месте. По мере того как в наших глухих углах рождались все новые и новые сказания, приметы Спиво стано — вились все определенней: эго уже страна быстрых потоков, тенистых рощ, сочных зеленых пастбищ — обетованная земля овцеводов, куда переселяются после смерти все достойные люди, и не одни только достойные.

В самом начале века старый гуртовщик по имени Джим Диллом обосновался на клочке земли к юго — западу от Уайндема, что в Западной Австралии, и назвал его Спиво. Так оно значится на карте и по сей день, давая пищу для домыслов, действительно ли это то самое Спиво, о котором рассказывают столько чудес.

Как бы там ни было, легенды о Спиво все же дают кое-какое представление об этой мифической ферме и о людях, вершивших на ней дела. Все эти легенды — а их сотни — вполне согласуются между собой, когда речь заходит о размерах Спиво, но героями в них являются самые различные люди, хотя с двумя — тремя приходится встречаться почти в каждой легенде. Видимо, это как раз те, кто делал в Спиво погоду, тогда как остальные, которым так или иначе приходилось сталкиваться с ними, выступают в роли их славословов.

Первым идет Скрюченный Мик, который пытался удавиться на собственной бороде в Великую засуху. Он был непревзойденный стригальщик: пятьсот овец в день было для него сущий пустяк. Однажды Босс, выведенный из себя его грубым обращением с баранами, пришел к нему в сарай для стрижки овец и рявкнул: «Уволен!» А Скрюченный Мик как раз гнал стрижку вовсю. Он работал с такой скоростью, что выстриг еще полтора десятка овечек, прежде чем смог разогнуть спину и повесить ножницы на крюк.