Поколение одиночек - Владимир Бондаренко

Я абсолютно уверен в том, что беспощадная жизненность Эдуарда Лимонова связана с его провинцией, с харьковской окраиной, с деревенским прошлым его родителей. Обычно москвичи сдаются куда быстрее. Все в Москве, от фундаментальной науки до чиновничьих контор, от издательств и газет и до армейских штабов – определяется провинциалами. Вся динамика развития нации, все жизненные соки страны – оттуда же. Отсюда и лимоновский стиль жизни, «крутой замес ухваток шпаны и привычек богемы, абсолютного индивидуализма и пиетета перед государственностью, лихой российской отчаянности (не бэ, прорвемся!..) и невероятной литературной работоспособности». Его нонконформизм формировался в барачных условиях, вырабатывая невероятную стойкость, ибо он не имел ничего общего с уютными интеллигентскими кабинетами и фрондирующими застольями. Когда чистоплюи из критиков и критикесс хотят видеть ухоженного Эдичку в размышлениях о чужой культуре, о разбитой любви и уж так и быть, о сексе (модном сегодня в профессорских салонах, где и матом уже не грешно пробавляться), но протестуют против его плебейства, против его злобного антибуржуазного оскала, они оскопляют его. И доказывают свое полное непонимание природы лимоновского таланта. Им в Лимонове дорог лишь «контекст разбитой любви и отверженности, все краски чужой культуры», как пишет в «Независимой» О. Давыдов, а все остальное в его прозе – это «пустые претензии». Без красок чужой культуры они в прозе видят лишь «обычного сукина сына… с харьковской окраины… Типичный люмпен».

Они ненавидят не конкретно Эдуарда Лимонова, а миллионы таких, как он, «типичных люмпенов» с рабочих окраин, с промышленных поселков, из общаг и бараков, в этом они ненавидят и Владимира Максимова с «Прощанием из ниоткуда», и Виктора Астафьева с «Последним поклоном», ненавидят всех нас чуть ли не классовой ненавистью. Да, Лимонов – почвенник барака и коммуналки, он стал выразителем люмпенизированного народа, и в этом он всегда искренен и правдив.

Критик из «Независимой газеты» считает, что автор выдумывает это люмпенство, эту барачность своих героев, и что ныне, в поездках по России он собирает новый материал, героями которого станет «вся эта компания – чикины, бондаренко, Жириновские, макашовы». Критик бедный и не понимает, в какую историю попал, что говорит о его феноменальной наивности и неискушенности в литературе. Ни Давыдов, ни Макашов, ни Чикин не попадут в герои никакого романа.

Герои его прозы – это, как всегда и бывало в русской литературе, все те же обычные люди, часто не в лучшую свою пору. Он и сейчас в своих поездках ищет именно своих героев.

Любители социологии могут обратить внимание на место рождения – Дзержинск Горьковской области – значит, земляк столь ценимого им Максима Горького. Детство и юность провел на окраине промышленного Харькова. Начал писать стихи в пятнадцать лет. Читал их с эстрады, пробовал печатать в Харьковских газетах. Обо всем этом написал в трех повестях харьковского цикла «…У нас была великая эпоха», «Подросток Савенко» и «Молодой негодяй». С 1967 года жил в Москве без прописки, нелегально, у своих друзей – художников и поэтов андеграунда. Зарабатывал портняжничеством. И сейчас в Москве есть масса людей, рассказывающих, что они ходили в брюках, сшитых самим Лимоновым, а то и хранящих эти самые брюки. Занимался в литературной студии, руководимой Арсением Тарковским. Еще в Харькове взял псевдоним – Лимонов, сознательно нелепый, искусственный. Впрочем, в кругу знакомых его и звали – «Эди» и «Лимон». Подросток с кликухой «Лимон» стал писателем Эдуардом Лимоновым, но паспорт менять не стал. Во всех документах и здесь, и в Америке, и во Франции «проходит» как Савенко. Московский период жизни описан в рассказах, в до сих пор неопубликованном московском романе. В 1974 году, устав от неухоженности и неуютности, завоевав, наконец-то сердце любимой Елены Щаповой и женившись, поверил в «американскую мечту» так искренне, как привык верить русский человек, отправился в США спасать себя и свою прекрасную Елену. Также искренне – разочаровался в Америке, и с той же неистовостью, с которой бунтарил в Харькове и Москве, предпринял штурм Америки. За любовь к свободе, за бунт и нонконформизм вылетел из «Нового русского слова», где одно время считался наиболее перспективным журналистом, расстался с женой, и уже в одиночку, без всякого литературного опыта, без поддержки эмигрантских организаций, без славы диссидента и политического оппозиционера – он доказал право на свое существование в этом мире. Он бросал вызов всегда и всем, кто хотел его смирить. В Америке он стал гордиться и тем, что он сын офицера НКВД и никогда не был репрессирован.

«Счастливый человек, который не был репрессирован», – говорил он, меняя профессию за профессией – каменщика, землекопа, официанта, живя в самых дешевых отелях, а то и вовсе бездомничая. Ему претило ради куска хлеба предавать Родину, заявлять о своем антикоммунизме, вспоминать о московских мытарствах, выдавать себя за жертву режима. Он никогда не был ни коммунистом, ни вообще сторонником системы, но он любил свое государство и свой народ и не желал притворяться. Надо сказать, власти он всегда недолюбливал, и они платили ему тем же. Думаю, так будет и в будущем. Он не человек компромисса, не человек системы (любой), но он – человек действия, дела и долга.

С эмигрантами ему всегда было тяжело. «Я никогда не любил диссидентов и никогда не скрывал этого. И они меня не любили… В Нью-Йорке, например, это были какие-то похожие на крыс и мышей, серые люди, шмыгающие по улицам, вечно затравленные, замученные и забитые. Я никогда не хотел быть таким».

И тем не менее, Америку он победил. Победил своим нашумевшим романом «Это я – Эдичка», победил своей русской энергетикой, направленностью на дело. Победил, уже уехав из нее. Он был одним из первых эмигрантов, написавших русский Нью-Йорк, русскую Америку и вообще – Америку, которую он знал и чувствовал своей кожей чернорабочего, кожей бродяги и отщепенца, сидящего на велфере. Такую литературу официальная Америка признавать не хочет, в этом мире плюрализма ругать Америку не позволяет себе ни одно крупное издательство. И пришлось Эдуарду Лимонову, по существу, эмигрировать еще раз – в Европу, где выходили его антиамериканские романы и сборники эссе.

Его первый роман, прежде чем завоевать мир, был отклонен в тридцати шести издательствах и в конце концов вышел на французском языке в 1980 году в издательстве «Рамсей». Лишь спустя годы, обойдя мир, книги об Америке вернулись в США. Еще спустя годы они достигли России. В Америке происходит действие «Эдички», «Дневника неудачника», «Американских каникул» и многих рассказов. Уже около двадцати книг вышло у Эдуарда Лимонова, из них на родном русском – всего семь. Такое недовольство вызывает прозаик и у левой, и у правой эмиграции своей независимостью, антиамериканизмом, бунтарским вызовом нонконформизма, сформированного русской провинцией.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});