Смута в Московском государстве - Коллектив авторов

С королем Швеции и пр. царь также заключил вечный мир, а с поляками — перемирие на двадцать один год. Сумел он поладить и с татарами. Он был в крепкой добрососедской дружбе с его королевским величеством Христианом Датским и хотел выдать свою родную дочь за брата его королевского величества, герцога Иоганна и пр. Но после того, как этот бедный господин прожил в Москве шесть недель, он умер от горячки, и его с почестями похоронили в немецкой церкви, где он и поныне лежит замурованный в склепе у алтаря. И хотя церковь была целиком сожжена войсками Димитрия второго (о котором будет речь впереди), княжеская гробница осталась невредимой. То, что его королевское величество привез с собой из Датского королевства в Россию, и то, чем царь пожаловал его здесь, все это царь отослал с людьми его княжеской милости обратно в королевство Данию. Он щедро одарил всех, кто служил князю: рыцарей, оруженосцев, дружинников, пажей и всех других, кто был при нем, так что не был забыт и последний мальчишка на конюшне и на кухне.

Год 1601

Четвертого октября этого года царь явил свою милость и доброту также и изгнанникам из Лифляндии, ибо когда Карл, герцог шведский и пр., в этом году отнял у польской короны и подчинил себе для шведской короны почти всю Лифляндию, заставив присягнуть шведской короне и себе дворян и недворян, живших там до того под властью польской короны (каковых государь их, король польский и пр., оставил без всякой защиты), а поляки, выступив потом в поход, оказали ему сопротивление, одержали несколько побед под Эрлау, Кокенгаузеном и в других местах, отвоевали и вновь заняли сданные замки и города, и счастье, таким образом, изменило Карлу, бедные люди (те, которых он привел к присяге себе и шведской короне) не знали, куда им податься, поскольку надо было бросать свои дворы и поместья и бежать от поляков. Они хотели было уйти в оставшиеся у Карла крепости, но так как замки Сесвегон, Мариенбург и Хирримпе были в плохом состоянии и разрушены, то они не решились ждать там прихода озлобленных поляков; поэтому около тридцати пяти из них, дворяне и недворяне, имевшие собственные земли и крестьян, двинулись к замку Нейгауз (расположенному у самого московского рубежа), рассчитывая укрыться там от поляков. Но управитель этого замка Отто фон Фитингофен, лифляндский дворянин, которого герцог Карл назначил туда штатгальтером, отказался принять их к себе и объявил им, что в замке будто бы нет лишнего места для них, тогда как вскоре,— спустя несколько недель после того, как оттуда уехал я, Конрад Буссов, около четверти году управлявший этим замком по приказанию его высочества герцога Карла, который и мою скромную персону милостивейше назначил одним из ревизоров всех отнятых у польской короны земель, крепостей и городов,— у него нашлось достаточно места для поляков, которым он снова открыл и сдал этот замок, нарушив присягу, данную им его княжеской милости и достохвальной шведской короне, подобно тому как до того он нарушил присягу, данную им польской короне.

Поскольку эти бедные люди оказались из-за этого в бедственном положении и сильно беспокоились, куда им направиться со своими близкими искать убежища от поляков, они осмелились перейти московский рубеж и искать защиты под стенами русского Печерского монастыря, испросив дозволения остаться там на некоторое время. Хотя тамошний настоятель уступил их просьбам и мольбам и разрешил им это, он все же не посмел не послать царю в Москву спешного донесения обо всем этом с просьбой указать ему, терпеть ли их там или нет. На это он получил от царя ответ, что должно не только позволить им там остаться, но даже объявить им его царскую милость и при этом сказать им, что царь их беду принимает очень близко к сердцу. Царь повелел также настоятелю пригласить их от имени царя в гости в монастырь и хорошо угостить, а после угощения сообщить им, что царь милостиво желает,— поскольку они потеряли все, что имели в Лифляндии, и неизвестно еще, на чьей стороне будет победа, а война может продлиться еще довольно долго,— чтобы они поразмыслили и приехали к нему в Москву. Там он даст им втрое больше поместий, чем у них было и пропало в Лифляндии.

Когда настоятель, согласно повелению царя, пригласил их в гости в монастырь и изложил им его милостивое желание и предложение, они были этим больше опечалены, чем обрадованы. Будучи свободными людьми, они не имели охоты попасть в постоянную зависимость. Поэтому они поблагодарили за высокое царское благоволение, христианское сострадание и лестное предложение, а также за обильное угощение, полученное от настоятеля, и, попросив разрешения прожить там еще некоторое время, ушли из монастыря опять туда, где остановились.

В следующие дни их неоднократно посещали монахи и бояре и всячески советовали им ехать к царю в Москву, поскольку он к ним так милостив и предлагает им такие блага, говорили им, что раскаиваться им не придется, а будут они, наоборот, радоваться. Но, несмотря на все эти настоятельные советы и увещания, ни у кого из них не возникло ни малейшего желания последовать им.

Несколько дней спустя явился к ним из Печерского монастыря толмач, московит, который несколько лет был в плену у немцев из шведских земель и хорошо выучил немецкий язык. Он сказал, что от немцев, которые держали его в плену, он видел много добра и уважения и поэтому очень благоволит к немецкому народу и очень дружески к нему расположен.

А поскольку царь всея Руси призывает их к себе в Москву и делает им еще столь щедрые и милостивые предложения, он по совести советует им ни в коем случае не отвергать столь высокую милость и дольше не отказываться, ибо он совершенно доверительно не скроет от них, что дано приказание, в случае, если они отвергнут царскую милость и откажутся добровольно ехать в Москву, не только никого из них не отпускать обратно в Лифляндию, а схватить их всех как лазутчиков, связать по рукам и по ногам и отвезти в Москву. И поскольку с ними поступят так, то следовало бы им понять, что добра из этого для всех них не будет и что более разумно немедля заявить настоятелю, что они не только с верноподданнейшей глубокой благодарностью принимают предложенную царем милость, но окончательно решили и намерены тотчас же собраться в путь и ехать к его величеству в Москву и т.д.

Такие речи толмача и его советы сильно испугали этих бедных людей. Столько пожеланий посыпалось на голову Отто фон Фитингофена за то, что он не пустил их в крепость, что если бы все они исполнились, то вовек не видеть ему было бы в Нейгаузе ни одного поляка. Немало убивались эти бедные люди. Один предлагал одно, другой — другое. В Лиф-ляндии у поляков им места не было, герцог Карл тоже не мог уже защитить их, ибо поляки отвоевали свои крепости и города. А кто попадет в Россию, тому, как они полагали, придется остаться там на веки вечные, а в этом случае хуже будет для них, если, как им втайне сообщил об этом толмач, поведут их туда на гнев и немилость — всего более за то, что они так неуважительно отвергли предложенную им великую милость.

Поэтому они единодушно решили,— ибо, как говорится: «Из двух зол надо выбирать меньшее»,— явиться к настоятелю и сказать, что они вполне готовы отправиться в Москву к царю всея Руси, если только их не будут там держать как пленников и они там не пропадут вместе с женами и детьми. Настоятелю очень понравились эти речи, он стал их всячески ободрять, и, говоря, чтобы они спокойно ехали, ничего не опасаясь и не боясь, он поклялся им своим богом, приложившись к кресту, что не будет им никакого зла, а наоборот, ждут их великие милости и многие блага.

После настоятелевой клятвы и целования креста они отправились (хотя и невеселые) в монастырь. Настоятель и монахи приняли их очень приветливо, поместили каждого с его близкими в гостинице и не дали никому истратить ни копейки на пропитание. Царь приказал безвозмездно содержать их как в этом монастыре, так и в Пскове, Новгороде, в Твери и на всем пути. Вина, медов, пива, а также вареного и жареного подавали столько, что если бы их было втрое больше, то и тогда всего было бы вполне достаточно.

Тогдашний воевода псковский Андрей Васильевич Трубецкой и тамошние горожане приняли их превосходно, записали имена не только их самих, но и их жен и детей, слуг, дворовых людей и девок, записали также, кто дворянского, а кто недворянского звания и какое у кого имущество осталось в Лифляндии, а также — кто к чему был приставлен или чем занимался. Запись эту послали вперед царю в Москву. Целых восемь дней гостили там лифляндцы, их очень хорошо содержали и уговаривали продать своих лошадей и спрятать деньги в кошель, благо у царя достаточно лошадей, чтобы довезти их до места. После этого дали им сколько надо было возчиков и лошадей, а слугам, которые были в плохой одежонке, по теплой шубе. Так отправились они с божьей помощью в путь и прибыли в Москву в добром здравии 21 ноября 1601 г(ода). Царь велел освободить боярский двор у самого Кремля и поселить там немцев, а вскоре им было туда доставлено все, что потребно для домашних нужд: дрова, рыба, мясо, соль, масло, сыр, вино, меды, пиво, хлеб,— и к каждому хозяину был определен в пристава московит, которого можно было посылать за припасами и другими покупками и приобретениями или за какой иной надобностью.