Восемь - Кэтрин Нэвилл

— Это произошло много лет назад, когда я активно занимался торговлей алмазами. Как-то я был в Амстердаме, на фондовой бирже, и, прежде чем вернуться домой, решил заехать а Россию навестить друга. И там мне представили юношу лет шестнадцати. Он зашел к моему другу, чтобы получить инструкции для игры.

— Но Соларин занимался во Дворце пионеров, — перебила его я.

— Да, — согласился Мордехай, снова бросив на меня взгляд. Он понял, что мне известно немало, и я поспешно прикусила язык.

— В России все играют в шахматы со всеми. На самом деле там больше нечего делать. Итак, я сел играть против Александра Соларина. По глупости я решил, что смогу научить его одному-двум трюкам. Конечно же, он разгромил меня наголову. Этот юноша оказался лучшим шахматистом из всех, кого я знаю. Моя дорогая, — добавил он, глядя на Лили, — возможно, ты или гроссмейстер Фиске и могли бы выиграть у него, но мне трудно в это поверить.

Какое-то время мы сидели молча. На улице стемнело, в кафетерии, кроме нас, никого не осталось. Мордехай посмотрел на свои карманные часы, взял чашку и допил чай.

— Ну-с, возвращаясь к нашим баранам…— бодрым голосом сказал он, нарушив молчание. — Вы не подумали, у кого еще может быть мотив, чтобы уничтожить так много людей?

Мы с Лили отрицательно покачали головами, совершенно потрясенные.

— Никаких объяснений? — спросил старик, поднимаясь на ноги и надевая шляпу. — Ну что ж, я уже опаздываю на ветречу, да и вы тоже. Когда у меня будет свободное время, я подумаю над вашей головоломкой. Однако я уже догадываюсь, что даст анализ ситуации. Вам вполне по силам разгадать загадку самостоятельно. Осмелюсь предположить, что смерть гроссмейстера Фиске не имеет отношения ни к Соларину, ни к шахматам вообще.

— Но Соларин ведь единственный, кто присутствовал на месте и первого, и второго убийства! — воскликнула Лили.

— Не совсем так, — не согласился Мордехай и загадочно улыбнулся, — Есть еще один человек, который присутствовал при обоих убийствах. Твоя подруга Кэт!

— Минуточку…— начала я. Но Мордехай перебил меня:

— Вы не находите странным тот факт, что шахматный турнир был перенесен на неделю «в связи с безвременной кончиной гроссмейстера Фиске», а в прессе между тем не промелькнуло ни единого намека на грязную игру? Вы не находите странным, что два дня спустя вы видели мертвое тело Сола в столь многолюдном месте, как здание ООН, а в газетах опять нет ни одной публикации? Как вы можете объяснить такое?

— Прикрытие! — воскликнула Лили.

— Возможно, — согласился Мордехай, пожимая плечами. — Но ты и твоя подруга Кэт не замечаете очевидного. Вы можете мне объяснить, почему вы не отправились в полицию, когда в машину Лили угодили пули? Почему Кэт не сообщила в полицию, что видела мертвое тело?

Мы с Лили заговорили одновременно.

— Но я говорила тебе, почему хотела…— промямлила Лили.

— Я боялась, что…— пробормотала я.

— Прошу вас, перестаньте! — сказал Мордехай, поднимая руку. — В полиции вашему лепету никто не поверил бы. Даже мне он кажется малоубедительным. А тот факт, что твоя подруга Кэт присутствовала при этом, кажется еще более подозрительным.

— Что же вы предлагаете? — спросила я.

В ушах у меня как наяву раздался шепот Нима: «Возможно, дорогая, кто-то думает, что ты имеешь к этому отношение».

— Я полагаю, — сказал Мордехай, — что вы никак не можете повлиять на события, а вот они могут повлиять на вас.

С этими словами он наклонился и поцеловал Лили в лоб. Затем повернулся ко мне и пожал руку. И тут произошло нечто странное. Старик подмигнул мне! После чего спустился по лестнице и растворился во мраке ночи.

Продвижение пешки

Затем она пододвинула ему шахматы и стала с ним играть. И Шарр-Кан, всякий раз, как он хотел посмотреть, как она ходит, смотрел на ее лицо и ставил коня на место слона, а слона на место коня. И она засмеялась и сказала: «Если ты играешь так, то ты ничего не умеешь», а Шарр-Кан отвечал: «Это первая игра, не считай ее!»

Тысяча и одна ночь

Париж, 3 сентября 1792 года

В фойе дома Дантона горела единственная свеча. Ровно в полночь человек в длинном черном плаще позвонил в наружную дверь. Слуга прошаркал через фойе и выглянул в щелку двери. Человек на ступенях был в мягкой шляпе с низко опущенными полями, которая скрывала его лицо.

— Бога ради, Луи, — сказал человек. — Открой дверь, это я, Камиль!

Засов упал, и слуга распахнул дверь.

— Никакая предосторожность не бывает лишней, мсье, — извинился старик.

— Я отлично все понимаю, — серьезно сказал Камиль Демулен, перешагнув через порог.

Он снял шляпу и запустил пальцы в свою густую шевелюру.

— Я только что вернулся из тюрьмы «Ля Форс». Ты знаешь, что там произошло…

Демулен резко оборвал себя, заметив в темноте легкое движение.

— Кто здесь? — испуганно спросил он.

Незнакомец молча встал во весь рост: высокий, бледный, элегантно одетый, несмотря на сильную жару. Он вышел из тени и протянул Демулену руку.

— Камиль, друг мой, — сказал Талейран. — Надеюсь, я не напугал вас. Вот, дожидаюсь возвращения Дантона из Комитета.

— Морис! — воскликнул Демулен, тряся его руку. — Что занесло вас в такой час в наш дом?

Будучи секретарем Дантона, Демулен годами делил со своим патроном апартаменты.

— Дантон любезно согласился выдать мне паспорт, чтобы я мог покинуть Францию, — спокойно пояснил Талейран. — Таким образом, я смогу вернуться в Англию и возобновить переговоры. Как вы знаете, британцы отказались признать наше новое правительство.

— Я бы не стал дожидаться здесь Дантона сегодня ночью,—, сказал Камиль.—Вы слышали, что произошло в Париже? Талейран медленно покачал головой и ответил:

— Говорят, что пруссаки отступают. Как я понимаю, они возвращаются домой, потому что их ряды косит дизентерия. — Он рассмеялся. — Нет такой армии, которая смогла бы на марше три дня подряд пить вина Шампани!

— Это правда, пруссаки уходят, — подтвердил Камиль, не присоединившись к веселью собеседника. — Однако я говорю о массовом избиении.

По выражению лица Талейрана он догадался, что тот еще не слышал новостей.

— Это началось днем, в Аббатской обители. Теперь беспорядки перекинулись на «Ля Форс» и «Ля Консьержери». Убито уже более пятисот человек, если верить подсчетам. Там творится массовая резня, даже каннибализм. Собрание не может положить этому конец.

— Я ничего об этом не слышал! — воскликнул Талейран. — И что же вы предприняли?

— Дантон до сих пор в «Ля Форс». Чтобы хоть немного затормозить волну насилия, Комитет организовал срочные судебные разбирательства прямо в тюрьмах. Мы согласились платить судьям и палачам каждый день по шесть франков и кормить их. Иначе мы вообще не смогли бы их контролировать, Морис. Париж на грани анархии. Люди называют это террором.