Восемь - Кэтрин Нэвилл

— Откройте ворота! — кричали мужчины со стен. — Здесь гражданин Давид! Снаружи художник Давид!

Через некоторое время одна из створок ворот распахнулась, и толпа, состоящая из грязных оборванцев, прижала Давида к воротам; затем они ворвались во двор, и ворота снова закрылись.

Тюремный двор был залит кровью. На крошечной полоске зеленой травы, которая осталась от того, что когда-то было монастырской лужайкой, лежал священник. Голова его была пристроена на чурбане. Солдат в окровавленной форме, не выказывая никаких чувств, безуспешно пытался отрубить ему голову мечом. Священник был еще жив. Каждый раз, когда он пытался приподняться, из ран на его шее начинала потоком литься кровь. Рот его был раскрыт в безмолвном крике.

По двору сновали люди, равнодушно перешагивая через тела, которые валялись там, где людей настигла смерть. Сколько их было, сосчитать не представлялось возможным. Руки, ноги и туловища были разбросаны вдоль живой изгороди, внутренности свалены в кучи у цветочной клумбы.

Мирей сжала Давиду плечо и принялась судорожно хватать ртом воздух, тихо постанывая. Однако художник с силой встряхнул девушку и прошипел ей на ухо:

— Держи себя в руках! Иначе мы пропали. Нам надо немедленно отыскать ее.

Мирей попыталась совладать с собой, пока Давид оглядывался по сторонам. Тонкие, артистичные руки художника дрожали, когда он добрался до человека, одетого в порванную солдатскую форму, и дернул его за рукав. Человек обернулся. Рот его был измазан кровью, хотя ран на нем видно не было.

— Кто здесь главный? — спросил Давид.

Солдат издал странный смешок и показал в сторону деревянного стола, стоящего недалеко от входа в тюрьму. За ним сидели несколько человек, вокруг которых толпились люди. Пока Давид помогал Мирей пробраться через двор, на ступени перед входом в тюрьму вытащили троих священников и толкнули на землю перед столом. Толпа глумилась над ними, а солдаты отгоняли людей от служителей церкви с помощью штыков. Затем несчастных подняли на ноги и повернули лицом к трибуналу.

За столом сидели пять человек, каждый о чем-то спросил священников. Один просмотрел какие-то бумаги, лежавшие перед ним на столе, что-то записал в них, кивнул головой.

Священников снова повернули и поволокли в центр двора. Когда они поняли, что их ожидает, их белые от ужаса лица стали похожи на посмертные маски. Толпа во дворе, завидев новые жертвы, оглушительно загоготала. Давид силой заставил Мирей повернуться лицом к судьям, чтобы она не видела толпы, торжествующей в предвкушении казней.

Когда художник подошел к столу, люди на стенах как раз начали выкрикивать приговор в толпу, которая находилась снаружи.

— Смерть отцу Амвросию из Сен-Сюльписа! Раздались одобрительные вопли.

— Я — Жак Луи Давид! — начал художник, пытаясь перекричать шум, эхом отдававшийся от стен во дворе. — Я член революционного трибунала. Сюда меня направил Дантон…

— Мы хорошо знаем вас, Жак Луи Давид, — сказал мужчина, который сидел в конце стола.

Давид повернулся к нему лицом и не смог сдержать громкого возгласа.

Мирей тоже взглянула на этого человека, и кровь у нее в жилах застыла. Такое лицо могло бы привидеться в кошмарном сне, такими представлялись ей злодеи, о которых предупреждала аббатиса. Так могло выглядеть воплощение абсолютного зла.

Человек был безобразен. Его кожа была сплошь покрыта шрамами и гноящимися язвами, лоб повязан грязной тряпицей, смоченной в какой-то жидкости, которая стекала по шее и слипшимся жирным волосам. Когда судья уставился на Давида, Мирей подумала вдруг, что язвы на теле этого человека — это зло, просочившееся наружу из его черной души, ибо он был воплощением дьявола.

— Ах, это вы!.. — прошептал Давид. — Но я думал, что вы…

— Болен? — хмыкнул судья. — Да, но никакая болезнь не заставит меня отказаться от выполнения своего долга перед Родиной, гражданин!

Давид направился прямо к этому безобразному человеку, хотя, похоже, боялся подходить слишком близко. Подтолкнув Мирей, художник прошептал:

— Только ничего не говори! Мы очень рискуем. Дойдя наконец до места, где сидел судья, Давид сказал:

— Я пришел по распоряжению Дантона, чтобы помочь трибуналу.

— Мы не нуждаемся в помощи, гражданин, — ответил тот. — Эта тюрьма — только первая из многих. В каждой тюрьме немало врагов государства. Когда мы закончим вершить правосудие здесь, то отправимся дальше. Мы не испытываем недостатка в добровольцах, чтобы приводить приговоры в исполнение. Скажите гражданину Дантону, что я здесь и потому следствие в надежных руках.

— Прекрасно, — сказал Давид и осторожно похлопал покрытого язвами человека по плечу.

Как раз в это время позади снова взревела толпа.

— Я знаю, вы добропорядочный гражданин и член Собрания, — сказал художник. — Но возникло небольшое недоразумение. Уверен, вы можете мне помочь!

Давид стиснул руку Мирей, и девушка продолжала молчать, затаив дыхание.

— Сегодня днем моя племянница проходила мимо тюрьмы и случайно, по ошибке, оказалась внутри, — сказал он. — Мы верим… Я надеюсь, что с ней ничего не произошло. Она простая девочка, которая ничего не смыслит в политике. Я прошу Помочь отыскать ее в тюрьме.

— Ваша племянница? — спросил мужчина, уставившись На Давида.

Он наклонился к ведру с водой, которое стояло позади него на земле, и вытащил оттуда мокрую тряпку. Затем снял со лба старую повязку, бросил ее в ведро, обмотал голову новой тряпкой и завязал ее узлом. Капли жидкости скатывались по его лицу и смешивались с гноем, сочившимся из язв. Мирей улавливала запах смерти, исходивший от него. Этот запах перебивал даже зловоние крови и страха, которым был пропитан двор. Девушка почувствовала слабость и поняла, что вот-вот потеряет сознание. В это время позади нее раздался крик. Она усилием воли заставила себя не думать, что он означает, — Вам нет нужды беспокоиться и искать ее, — произнес безобразный человек. — Она предстанет перед трибуналом следующей. Я знаю, кто такие ваши воспитанницы, Давид. Включая и эту! — Не глядя на Мирей, он кивнул в ее сторону. — Они благородного происхождения, отпрыски де Реми. Они из аббатства Монглан. Мы уже допросили вашу «племянницу» в тюрьме.

— Нет! — закричала Мирей, вырываясь из рук Давида. — Валентина! Что вы с ней сделали?!

Она метнулась к столу, чтобы вцепиться в этого злобного человека, но Давид оттащил ее.

— Не будь дурочкой! — зашипел он на нее.

Девушка снова попыталась вырваться, когда мерзкий судья поднял руку. Это был знак. Позади стола два тела были сброшены со ступеней тюрьмы. Вырвавшись из рук дяди, Мирей подбежала к ним. Она увидела белокурые волосы кузины, ее хрупкую фигурку, которая безвольно катилась по ступеням рядом с другим несчастным. Это был молодой священник. Он встал сам и помог встать ей. Мирей бросилась к кузине, обняла ее…