Никто мне не верит - Молли Катс

Именно это он и делал сейчас в отношении Линн.

Зазвонил телефон на его столе.

— Делано.

— С Новым годом, — сказала женщина.

— Кто это? — пробурчал он.

— Детектив Абигайль Стерн. Департамент полиции Лос-Анджелеса. Вы, вероятно, хотите продиктовать мне номер вашего факса.

Он выпрямился на стуле.

— Зачем?

— Чтобы получить выполненный с помощью фоторобота портрет Джерарда Джона Сэллинджера. Мужчина, черный/коричневый, шесть-один, один девяносто, дата рождения 11/8/53. Плюс жалоба от 7/2/88, поданная некой Барбарой Элис Хайсмит. Преследование, последовавшее за любовной связью, возможное незаконное проникновение в квартиру, та-та-та, состав преступления не доказан. Постоянные телефонные звонки, та-та-та, и так далее, и тому подобное, а теперь мы переходим к последнему абзацу, из которого мы узнаем, что Барбара Элис получила от этого джентельмена против своего желания несколько комплектов нижнего белья порнографического типа и по его просьбе сделала себе татуировку на бедре.

— Это то, что надо, — сказал Майк, почувствовав, как забилось его сердце. — Именно то.

— Это не все. Компьютер выдал эту информацию после того, как я попросила аналитика ввести в него детали в пяти или шести разных конфигурациях, а портрет прилагался, потому что был составлен для опознания в момент подачи жалобы. Но жалоба была подана не на Джерарда Джона Сэллинджера. Жертва знала его под именем Грега Уолтера.

— Дерьмо собачье.

— А вы думали, что у меня пустая голова.

* * *

В машине, по дороге на Третий канал, Майк настолько остро ощущал присутствие этого факса на заднем сиденье за своей спиной, что эта бумажка вполне могла бы засветиться, как распятие в столовой его бабушки.

Он бросился бегом к аппарату, чтобы увидеть портрет, как только факс появится, и стоял, с яростью глядя на постепенно выползающие из машины отдельные черты лица: брови, нос, затем губы и подбородок… затем снова посмотрел на губы.

Узкая верхняя, очень пухлая нижняя, большой сам по себе рот, такой, какой бывает у кинозвезд.

Он долго не мог оторвать от него свой взгляд.

Мысль о том, чего касались эти губы, причиняла ему большую боль, чем он мог ожидать.

Подошел Говард Ландрау, чтобы посмотреть, что это его так заинтересовало.

— Алек Болдуин? — спросил Говард.

— Иди в задницу.

— Так кто же это?

— Выродок по имени Джерард Джон Сэллинджер. Известен нам под именем Грега Альтера. Онанист, который преследует Линн Марчетт.

— Она его опознала?

— Она сделает это.

Ландрау замолчал, потом осторожно заметил:

— Ты слишком много вкладываешь в это дело.

Майк пожал плечами.

— Большое телевизионное шоу. Начальство давит.

Сейчас, оставшись один и пробираясь сквозь множество машин, как всегда в это время заполнивших бульвар Моррисей, он задал себе тот же самый вопрос.

У него не было необходимости оправдывать тот факт, что он сам лично везет портрет к Линн. Это было обычной практикой — прослеживать реакцию жертвы и быстроту опознания.

Но это было единственное разумное объяснение, которое он мог предложить. Что касается остального, он не был обязан отвечать Ландрау, но лично для себя он должен был кое-что решить.

Он, действительно, уделял делу Линн очень много времени. И энергии: он думал о нем на работе, вне работы, под душем, в супермаркете.

На самом деле, он занимался именно тем, что в разговорах с Линн продолжал классифицировать как невозможное — гонялся за человеком, который официально не считался преступником и совершал преступления, которые таковыми назвать было нельзя.

Даже этот портрет, этот трофей. Теперь, когда он у него есть, что он будет делать с ним дальше? Он с лаем носился по улице, догоняя машину, и, наконец, поймал ее. Но какую пользу он может из нее извлечь? В Департаменте все-таки прислушались к аргументу об угрозе безопасности после случая с енотом и согласились выдать ордер на арест за преследование, но преступление было настолько незначительно, что это не позволило ему отправиться в Лос-Анджелес и произвести арест. Даже, если этот засранец появится у него перед дверью и скажет: «Привет, я — Грег Альтер, а также Джерард Джон Сэллинджер, арестуй меня», ему все равно будет нужно предоставить веские улики и убедить суд.

Безусловно.

Майк остановился на красный свет и посмотрел на свои пальцы, барабанившие по рулю. На углу был магазин 7-Одиннадцать; может, ему следует на минуту остановиться, выпить чего-нибудь холодного и успокоиться, прежде чем проделать последние полмили до здания Третьего канала.

Свет на светофоре изменился, его решение тоже. Он нажал педаль газа и устремился вперед в потоке машин.

Он знал, что он будет делать. Он распространит этот портрет повсюду: в аэропортах, отелях, такси и компаниях по прокату машин; он перекроет любой самый маленький путь, которым этот парень может воспользоваться для переездов между Бостоном и Лос-Анджелесом. Он еще немного надавит на Лос-Анджелес, чтобы они прочесали свое болото. И тем или иным способом он определит местонахождение Сэллинджера / Альтера / Дерьмовского — и поедет в Лос-Анджелес.

И тогда ему не придется оправдываться перед собой или кем-то еще. Он возьмет отпуск и поедет за свой счет. Затем продолжит работу над остальными делами.

А еще он с полной ответственностью скажет, почему он все это делает.

* * *

— Я ненавижу упражнения для плечевого пояса, — сказала Линн.

Элизабет положила полотенце на обитую материалом скамью для упражнений.

— Их все ненавидят. Но мы должны их делать. На этом держатся все остальные мышцы туловища.

— Пояс, подаренный нам природой, — сказала Бернадин с соседней скамьи, на которой она пыталась отдышаться после 150 отжиманий.

Элизабет рассмеялась, но Линн не присоединилась к ее смеху. Она уже не помнила, когда без специально прилагаемых усилий на ее лице в последний раз естественным образом появлялось довольное выражение.

Напряженное состояние, вызванное тем, что она не знала, когда и какую очередную глубинную бомбу подложит ей Грег, плюс давящая на психику необходимость сохранять вид вечносияющей личности — все это приводило к резким головным болям и вибрирующему напряжению в спине и шее.

Совсем рядом на стене висел телевизор, и в данную минуту на экране выступала Опра. У Опры были свои трудности, но она не жила в постоянной зависимости от чьего-то безумия.

— …Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят, — закончила считать Элизабет. — Теперь вы можете отдохнуть. Хорошенько пропотейте в сауне. А вы, Линн, продолжайте работать. Как ваша головная боль?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});