Идеальные лжецы. Опасности и правда - Мирез Алекс

Адрик опустил голову, не смея посмотреть мне в глаза.

– Мне очень жаль, – прошептал он.

Я поняла, что надеяться не на что. Потому что если он и проведет со мной еще пару часов, то лишь из чувства вины и чистой жалости. Я этого не хотела. Мне не нужны его чертовы объятия, слезные прощания и гребаные извинения. Так что, не откладывая в долгий ящик, я направилась к двери, открыла ее и вышла из квартиры.

Я чувствовала себя ужасно. Слезы затуманили глаза, руки и ноги дрожали, сердце удушающе билось, дыхание прерывалось. Я не помню, как спустилась по лестнице, но мне как-то удалось; я вышла из здания и быстрым шагом пошла прочь, хотя, учитывая все разрушения в душе, толком не соображала, куда иду и что делаю.

Вскоре у меня закружилась голова, и мне пришлось остановиться. Очевидно, я шла слишком быстро. Я вдруг полетела вперед и едва устояла на ногах. Я начала задыхаться.

Что же ты со мной сделал, Адрик? Почему я позволила тебе сделать это со мной? Почему позволила причинить мне такую боль, которая теперь нестерпимо сжигает меня изнутри? В тот день я впервые испытала ее – боль от разбитого сердца. А ведь именно это я и чувствовала: что мое сердце разбито. Быть может, именно поэтому бытует глупое мнение, что любовь живет в сердце. Но нет, эта сильнейшая боль захватывает и горло, отчего становится трудно дышать. Даже кажется, что ты умираешь. Но ты не умираешь, и это еще хуже. Ты всего лишь страдаешь – безмерно страдаешь.

И тут меня подхватили чьи-то руки, поддержав так крепко, что я решила опереться на них. У меня так кружилась голова, что мне даже не пришло в голову отказаться от помощи. Повернувшись, я вновь увидела перед собой все те же серые глаза, и на миг мне показалось, что Адрик пришел сказать, что все это неправда, он пошутил, а я поверила.

– Джуд, ты как?

Это был Александр.

Он смотрел на меня с глубоким, искренним беспокойством, но у меня так болело сердце, я не могла жить и дышать и не могла объяснить ему причину. Я не знала, как мне быть, не знала, что теперь делать. Я не хотела даже видеть Кэшей, но у меня не было сил оттолкнуть его, когда он протянул мне руку и прошептал:

– Пойдем.

Он проводил меня к скамейке, стоявшей на другой стороне улицы, среди кустов и деревьев, окружавших здания. Мы сели. Все еще сжимая мою руку, он устроился поудобнее, чтобы посмотреть на меня.

Я чувствовала себя уязвимой и совершенно уничтоженной. Я беспрерывно дрожала и всхлипывала, но мне было наплевать, как выгляжу со стороны, потому что в устремленном на меня взгляде не было ни жалости, ни вины. Зато читалось понимание.

– Я знаю, тебе сейчас очень больно, – произнес он, не по-глупому мягко, однако и не слишком агрессивно, – но именно сейчас ты не должна сдаваться.

Эти слова настолько меня шокировали, что даже боль стала не такой острой.

– Что?

Александр вздохнул, набираясь смелости.

– Я знаю, что ты Айви, – сказал он.

Я была слишком слаба, чтобы отреагировать, как сделала бы в любое другое время: резким прыжком и решительным отрицанием. Но теперь я лишь растерянно заморгала – ошеломленная, опухшая от слез, зная, что меня разоблачили, и не имея сил бороться с последствиями собственной лжи.

Однако не похоже, чтобы Александр ждал от меня каких-то признаний. Он держался спокойно, на губах у него даже проступила ностальгическая улыбка. Он бросил еще одну бомбу:

– Я… я почти подружился с Хенриком.

Подружился с Хенриком? Вот черт…

Я вдруг перестала дрожать, уставившись на него с разинутым ртом. Порой он казался точной копией Эгана, но в эту минуту в нем не было ни капли злобности старшего брата. Это был настоящий Александр.

– Я узнал тебя сразу, как только ты приехала в Тагус, но ничего не сказал ни Эгану, ни Адрику, потому что понял, зачем ты приехала, – признался он… – Ты хочешь выяснить, что случилось с твоим братом. Хочешь знать, как и почему он на самом деле погиб.

Я не исключала, что, возможно, это очередной дьявольский план вытянуть из меня правду, но в таком опустошенном состоянии не могла даже врать, а потому лишь медленно кивнула.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Александр вздохнул. На его лице отразились беспокойство и страх, безмерный страх, словно в его голове прокручивался фильм ужасов.

– Ну что ж… Я расскажу тебе все.

20

Что на самом деле произошло в ночь гибели Хенрика

АЛЕКСАНДР

Весь день лил дождь как из ведра.

Наш отец уехал на конференцию в Англию, Риган отправился на недельку с друзьями на море, а нам троим забронировали билеты на самолет до Нью-Йорка, где предстояло торжество по поводу именин нашего деда. Мы взяли с собой Оуэна. Мелани, как всегда, не могла поехать с нами и осталась дома.

Однако из-за погоды рейс отложили. Мы почти весь день прождали в аэропорту, но потом нам сказали, что рейс перенесен на другой день, и в конце концов пришлось вернуться домой.

В машине Эган, которому тогда было шестнадцать, очень злился, потому что уже распланировал пребывание в Нью-Йорке. Адрик, которому тогда было пятнадцать, как всегда, надел наушники. А я, четырнадцатилетний, был погружен в свои мысли, потому что меня уже начали мучить подростковые дилеммы.

Конечно, я мог бы поговорить с Эганом или Адриком, но предпочитал обсуждать это с Оуэном. В тот раз я заговорил с ним об этом, лишь когда мы вышли из машины и направились к магазину, куда нас послал Эган купить еды.

– Я не знаю точно, где это… – сказал я Оуэну, когда мы вошли в магазин.

– Что «это»? – скучающим тоном переспросил тот.

Я огляделся. В магазине была только кассирша, сидевшая за прилавком, а в торговом зале – никого. Оно и понятно: из-за дождя никто не решался высунуть и носа на улицу. Так что мы могли говорить спокойно.

– Ну, это самое… – вернулся я к прежней теме. – То, что надо трогать…

Я особо подчеркнул слово «трогать» в надежде, что Оуэн меня поймет, но тот лишь со скучающим видом разглядывал полки, заваленные пакетиками с карамелью.

– Я тебя не понимаю, – зевая, ответил он. – Не знаю, о чем ты говоришь.

– О клиторе, конечно! – воскликнул я.

Оуэн резко остановился, вытаращив глаза от удивления. Я тут же закрыл рот, сообразив, что говорю слишком громко. Я в панике оглянулся на кассиршу, которая все слышала и теперь пристально смотрела на меня, прищурившись.

Я закашлялся и повернулся к Оуэну.

– Ты же сказал, что уже занимался этим с шестнадцатилетней девушкой на ярмарке, – сказал он.

– Ну да, занимался! – раздраженно ответил я. – Я же тебе сказал, что делал это языком, она мне объясняла, как надо, но теперь уже не помню. Я и девицу-то эту не помню.

Оуэн растерянно заморгал и громко расхохотался. Теперь кассирша смотрела на нас обоих с явным неодобрением, как на малолетних хулиганов.

Мне вдруг стало стыдно.

– Дело в том, – продолжал я, стараясь не терять терпения, – что Риган говорил, будто бы очень важно стимулировать эту точку, чтобы девушка была довольна, и я хочу быть готовым, когда настанет время.

Оуэн еще громче рассмеялся от моей неопытности. Мне захотелось швырнуть в него стулом, но он был моим лучшим другом и главным источником информации о сексе. В конце концов, он ровесник Эгана и делал это уже много раз. Мне он виделся почти гением, но большую часть времени вел себя как идиот.

– Какой же ты еще теленок, – пошутил он, но, наткнувшись на мой суровый взгляд, тут же поспешил меня успокоить. – Ладно, ладно, как придем домой, я покажу, где это. Поищем картинки в «Гугле».

Мы взяли картошку фри, которую так любит Эган, расплатились, вышли из магазина и бегом бросились к машине. Дождь лил как из ведра, а небо было затянуто тучами. Похолодало, но мы были в теплых толстовках.

Когда мы закрыли дверцу машины, Эган сказал:

– Зато теперь нам есть чем заняться сегодня вечером.