Юлий Цезарь. В походах и битвах - Николай Сергеевич Голицын

что римский календарь в то время был в большом беспорядке и упреждал нынешний (юлианский) 18-ю неделями или 4 ½ месяцами, и поэтому относит время издания сенатского декрета и перехода Цезаря через Рубикон не к половине января 49 г., а к концу октября 50 г., отплытие же Помпея из Брундизия – к началу января 49 г. Но новейшие писатели ведут счет по старому римскому календарю, исправленному только позже Юлием Цезарем.} 60 дней спустя по переходе через Рубикон Цезарь обладал всею Италией. Смелость и быстрота движения его составляют резкую противоположность с нерешительностью и ошибочностью действий Помпея.

Планы действий Помпея и Цезаря

Помпей, мнениями сената и аристократии, враждебных Цезарю, введенный в заблуждение касательно расположения народа и надлежащего, выгоднейшего для него, Помпея, образа действий, положил (кажется, еще заранее) сосредоточить главные силы свои в Греции и там одолеть Цезаря. Цезарь же, с своей стороны (по словам его в записках), не имея флота и возможности переправиться вслед за Помпеем в Грецию и опасаясь, чтобы 6 старых легионов Помпея в Испании не напали оттуда на Галлию или не переправились в Италию, положил (также, кажется, уже заранее) сначала обратиться против них в Испанию. Следовательно, оба в одно время положили обратиться в противоположные стороны, один – в Грецию, а другой – в Испанию, но причины того и другого были, кажется, неодинаково основательны и верны.

Что касается Помпея, то про него прямо можно сказать, что он, под влиянием сената и аристократии и кроме того страха Цезаря, совершенно потерял голову и сделал большую ошибку в политическом и военном отношениях, положив сосредоточить свои силы не в Италии, а в Греции. Испания, Греция, Африка, Египет, Малая Азия и Сирия с находившимися в них войсками, флот и море были в его власти, и ему следовало и можно было легко и скоро сосредоточить свои главные и превосходные числом силы в Италии, при Риме, для того чтобы владеть первою и особенно последним, следовательно – и всею республикой, ибо кто владел Римом, тот владел и республикой. До сосредоточения же главных сил своих в Италии, Помпей, имея при себе 2 легиона, 30 т. войск при Риме и 10 когорт Домиция в Корфинии, должен бы был и мог бы вести оборонительную войну в Средней и потом в Южной Италии, а по прибытии войск из Испании, Греции, Африки и пр. имел бы перевес сил на своей стороне и, перейдя к наступлению, мог бы надеяться подавить Цезаря. Но, удаляясь в Грецию, он добровольно лишал себя всех исчисленных выгод и, уступая Италию и особенно Рим Цезарю, уже этим самым уступал ему некоторым образом и власть в республике. Таким образом, с самого начала сделав важную ошибку тем, что не принял заранее мер к защите Италии, Рима и самого себя, он присоединил к ней потом и другую, еще более важную и для него пагубную, удалясь из Италии в Грецию.

Что же касается Цезаря, то нет и не может быть, кажется, никакого сомнения, что он, который 9 лет готовился к достижению своей цели и глубоко, всесторонне обдумал все свои действия, имел вполне достаточные и уважительные причины не последовать за Помпеем в Грецию, а обратиться сначала в Испанию. Но объяснение им этих причин в своих записках не полно и не совсем удовлетворительно, и ни один из древних и новейших писателей, не только не объясняет их, но даже не распространяется о них, повторяя только приведенные выше слова Цезаря в его записках – неимение им флота и опасение, чтобы Помпеевы легионы в Испании не напали на Галлию. Эти две причины основательны, но не вполне, и недостаточны. Цезарь говорит, что флот для переправы вслед за Помпеем в Грецию он мог получить, но не легко и не скоро, только из Галлии, Анконы и Сицилии. Но почему он предпочел двинуться из Италии сухим путем, не против Помпея в Грецию, а против 6 легионов его в Испанию? В том и другом случае он удалялся из Рима и Италии, но, идя в Испанию, удалялся и от Помпея, а идя в Грецию, напротив, приближался к нему, а это было чрезвычайно важно и необходимо для Цезаря, дабы следить. шаг за шагом за Помпеем, быть как можно ближе к нему и не давать ему опомниться и собираться с силами, средствами и способами для ведения войны. Какая же была для него, напротив, более важная причина идти не в Грецию, а в Испанию, где были только 6 Помпеевых легионов? И почему он, еще тогда, когда только двинулся в Италию, уже направил своих легатов: Фабия с 3 легионами от Бибракты (Autun) и Требония с 2 легионами из Северо-Западной Галлии (нынешней Пикардии) к Пиренеям, на границы Испании? Из этого следует, кажется, заключить, что он уже заранее имел в виду двинуться сначала в Италию, а потом в Испанию, может быть, для того, чтобы обеспечить Италию и Галлию от нападения на ту либо другую 6 старых и лучших Помпеевых легионов из Испании, а главное то, чтобы завладеть, кроме Италии, и Испанией, которую считал очень важною и необходимою для себя. Ее, как кажется, он признавал средоточием военной силы Помпея, в ней хотел он прежде всего сокрушить эту силу и иметь, вместе с Галлией, твердое и надежное основание для своих дальнейших действий против Помпея, и страну, богатую всякими средствами, способами и особенно деньгами, необходимыми для ведения войны с Помпеем. Наконец, нет сомнения, что он не хотел оставлять в тылу за собою 6 Помпеевых легионов в Испании, прежде нежели обратиться против самого Помпея в Грецию, и надеялся скоро покончить с ними. Все это очень естественно и понятно, но, с другой стороны, может трудно соглашено быть с предоставлением Помпею на более или менее долгое время полной свободы сосредоточить в Греции значительная военные, сухопутные и морские силы и занять в ней сильное и трудноодолимое впоследствии, оборонительное положение, или даже, в отсутствии Цезаря, из Италии перенести средоточие своей военной силы в последнюю и сделать обладание ею для Цезаря трудным и сомнительным. Но Цезарь, зная хорошо Помпея и его характер, был, кажется, уверен, что он не решится перенести войну в Италию.

Во всяком случае, с какой бы стороны ни смотреть на намерения Помпея и Цезаря обратиться первому в Грецию, а второму – в Испанию, нельзя не признать вообще, что намерения первого были, как сказано, большою с его стороны ошибкой, но не совсем ясно и понятно, почему такой великий