После десятого класса - Вадим Инфантьев

— Толковый артиллерист,— штабс-капитан кивнул на подпоручика, — педант неимоверный, но только в подготовке стрельбы, в расчетах. Пытается учесть все возможное и невозможное, а я ему путь в командиры батареи перегораживаю.

— Вместо вас поставят другого, угодного начальству,— заметил Николов,— И ваша жертва окажется ненужной.

— Возможно, вы правы,— согласился командир батареи и вдруг крикнул подпоручику: — Федор Гаврилович, бить по-лаптевски!

— Это еще что за метода? — удивился Райчо.

— Сейчас увидите. Фейерверкер третьего орудия Лаптев придумал. Мы окопались глубоко, брустверы низкие, турки видят только наши вспышки и дым. Хорошо наблюдают свои недолеты, а перелеты нет—за нами болото, и получаются камуфлеты.

— Господин штабс-капитан, батарея для стрельбы по цели номер три готова! — доложил подпоручик.

— Огонь! — приказал командир батареи.

И подпоручик протяжно закричал:

— Ба-та-ре-я, зал-пом пли!

Содрогнулась земля, сверкнуло пламя, пороховой дым застлал позицию, слышался шелест улетающих снарядов.

— Эх, аэростат бы для корректировки,— вздохнул штабс-капитан.— Да не дали. Ведь по закрытой цели бьем. На одни расчеты надежда.

Снова батарея окуталась дымом. Выбравшись из окопа, Николов смотрел, как номера весело, без суеты работали у орудий. Но вот послышался нарастающий и повышающийся в тоне визг. «Недолеты», — решил Райчо. На берегу взлетели столбы земли, просвистели осколки.

— Сойдите в окоп, капитан,— сказал командир батареи.—Турки огонь с города перенесли на нас. Мы давно у них поперек горла стоим. Примутся сейчас по-

серьезному.

Снова вражеские снаряды взбили землю перед батареей. Снова ударили орудия. Но вот послышалось не меняющееся в тоне, нарастающее шипение, и на позиции закричали:

— На-ши!

Штабс-капитан с силой надавил Николову на плечо. Тряхнуло. Больно ударило в уши, как топот бегущей толпы, застучали комья падающей земли. Когда Николов поднял голову, то увидел дымящиеся воронки и батарейцев, заряжающих пушки.

— Повторит на этом прицеле,—заметил командир батареи.— Снарядов у турок много.

Снова шипение, грохот, и снова Николов увидел, как батарейцы заряжают пушки. Видимо, сигналом для залпа служили вражеские разрывы на позиции. Зарядив пушки, номера застыли у орудий, и только заряжающие держали наготове спусковые шнуры. Опять в небе появилось нарастающее гудение, оно чуть заметно понижалось в тоне. На позиции закричали:

— Лягу-шкам!

Действительно, четыре столба грязи взметнулись за позицией, а подпоручик выкрикнул странную команду:

— Бе-гай!

На позиции началась паника. Солдаты выскакивали из окопов, метались, размахивая руками, закричали:

—• Сенькин черед!

Свалили одного и уволокли прочь с позиции. Добежав до высоких кустов, упали, и вскоре Райчо различил в траве их красные, возбужденные лица. Они ползли обратно на батарею.

После очередного залпа турецкая батарея перешла к стрельбе на поражение беглым огнем. Снаряды с воем проносились над головами и разрывались в болоте.

— Ну вот, теперь можно спокойно покурить,— сказал штабс-капитан, демонстративно протягивая гостю портсигар и стряхивая с рукава землю.— Все в порядке. И нам ненакладно — снаряды экономим, и городу спокойно, и турецкий командир награду получит за подавление русской батареи. Вы поняли, в чем дело?

— Что-то не очень,— признался Николов.

— Дело в том, что неприятельский наблюдатель хорошо видит недолеты. Когда угодят по нас, то в момент разрывов мы тоже даем залп. И он свои разрывы и наши вспышки принимает за нашу стрельбу. Раз батарея стреляет,— значит, она не подавлена. И неприятель увеличивает прицел. Как только ударит перелетами, мы умолкаем и разыгрываем панику. У него хорошая оптика— цейсовская. Он решает, что пристрелялся, и переходит к стрельбе на поражение. Все это мой унтер придумал. ' Вон он — на третьем, белобрысый и довольно плюгавенький.

— Так его и надо наградить,

— Непременно сегодня же представлю. Да только сочинять придется. Ведь мудрые советы и ценные указания может давать только начальство, а не нижние чины, а то взыскание получу за то, что фейерверкер учит командира батареи. Вот так-то, капитан.— Снаряды проносились над головой: вздрагивала почва от их взрывов в глубине болота. Штабс-капитан нарочито небрежно заметил: — Сейчас турок добрых пару дюжин снарядов в болото высадит и успокоится. Лягушек жалко, всех разогнал. Раньше они к нам на позицию падали, а теперь только грязь летит. Но ничего не попишешь — война.

— Отлично работали ваши батарейцы,— сказал Райчо.— Как на учениях.

Штабс-капитан расхохотался:

— Как на учениях! Ха-ха! Да вы знаете, как солдаты объяснили сие, конечно, не мне, а штаб-ротмистру Крестовскому — корреспонденту «Правительственного вестника»: на учениях вся гроза, то есть начальство,— позади, а впереди — только мишени, стреляй и оглядывайся. А на войне гроза — неприятель впереди, и его можно бить, а начальство далеко позади, аж не видно.

Взглянув на часы, Николов попрощался с командиром батареи, с подпоручиком, крикнул номерам:

— Молодцы, братцы! —И отправился в город, отказавшись от провожатого. Первый же встречный казак объяснил, как найти штаб. В городе было разрушено несколько зданий, кисло пахло пожарищами,

В просторной горнице на лавке у стены, поставив сабли меж колен и положив ладони на эфесы, чинно сидели командиры казачьих полков. Дежурный адъютант взял у Николова письмо Драгомирова и, предупредив, что их превосходительства заняты, ушел в кабинет. Вскоре вернулся и углубился в бумаги на столике. Сквознячок приоткрыл дверь, и до Райчо долетел диалог, слышанный им давным-давно.

— Так ты дашь мне денег?

— Миша, помилуй, надо же жить по карману.

— Но у тебя же есть.

— А где твои?

— Поистратился. А свои ты солить будешь?

— Миша, надо же в дом, а не из дому...

Адъютант вскочил и прикрыл дверь. Полковники переглянулись и снисходительно рассмеялись. Вошел плечистый офицер в черкеске и сказал адъютанту:

— Сотник Верещагин желает явиться его превосходительству.

Адъютант тоже предложил подождать. Николов с любопытством разглядывал художника, который, видимо, успел переодеться.

Из кабинета вышел генерал-майор Скобелев и воскликнул:

— О! Александр Васильевич, отлично. Сейчас же получишь задание. Работенки хватит...— Скобелев увидел лежавшую на подоконнике плетку, схватил ее и крикнул: — Ты, Александр, своего братца видел?

— Нет еще, Михаил Дмитриевич.

— Увидишь*—скажи, что я его выпорю. Рисовал на барках, по которым била батарея. Ежели его не урезонить, он завтра, чего доброго, в тыл туркам отправится со своим альбомом. Где он сейчас?

— Слышал, что в гостях у моряков, у своего однокашника лейтенанта Скрыдлова. Их катера здесь в речку зашли.

Скобелев отбросил плетку и обратился к Николову:

— Очень хорошо, что вы пришли, капитан. Господа полковые, прошу к паше.

В кабинете, не дав Николову представиться командиру дивизии, Скобелев начал бесцеремонно вертеть Райчо, хлопать по плечам и говорить торопливо, глотая слова и картавя:

— Вот вам обыкновенный нормальный человек. Можете пощупать. Не мощнее ваших казаков. А он мальчишкой ночью в этом самом месте переплыл Дунай и, как видите, жив-здоров, во плоти, как есть.

Генерал-лейтенант сокрушенно развел руками:

— То мальчишка, нагишом, а нам надо в полной боевой выкладке. И не все плавать умеют...

— Что? — воскликнул Скобелев.—Да как вам не стыдно, господа? Ведь казаки по названиям рек именуются: донские, кубанские, терские, уральские.

Командир кубанского полка полковник Кухаренко, заикаясь, произнес:

— В-ваше п-превосходительство... Н-невозможно. Все п-перетопнем.

— Нет! Ты только подумай, капитан! — закричал Скобелев и подтащил Николова к карте.— От чего они отказываются? — Он расставил руки, словно собираясь обнять весь Дунай.— Где бы ни осуществлялась переправа, она будет трудной. Турок здорово укрепился. А нам в этот момент в стороне всей дивизией переплыть Дунай и ударить во фланг или с тыла. Кавалерия у турок хилая, а тут казачья дивизия! Как мы поможем Драгомирову! Капитан, ты же в свое время рекогносцировал правый берег, есть там места для высадки конницы?

— Есть, ваше превосходительство,— ответил Райчо.

— Ну, а свою артиллерию на понтонах переправим.

Генерал-лейтенант перебил:

— Депп ни одной лодки не даст: у него и так не хватает.

— Сами сделаем.

Командир Владикавказского полка полковник Левис, хмуро глядя в пол, произнес:

— Попробовать, конечно, можно, но много людей потонет.

А полковник Орлов вставил:

— Сколько-то потонет, а остальные так вымотаются, чго шагу не сделают, а надо будет сразу на кручу взбираться и — в бой.

— Хуже,— добавил полковник Панкратов.— Река быстро течет, крутит, разбросает нас на несколько перст, и всех турки перещелкают на выбор.