Реквием по завоевателю - Майкл Гир

— Ты так уверен? — спросил Кори, бросив на Стаффу искоса хитрый взгляд и согнувшись под тяжкой ношей. — Страдания и несправедливость встроены глубоко в структуру Вселенной. Энтропия — топливо прогресса. Каждая из мировых экосистем — тут не может быть исключений — основана на идее состязательности. Жизненные формы поедают друг друга, соревнуются между собой за овладение ресурсами для продолжения собственной жизни. За счет гибели собратьев во Вселенной. Почему так происходит? Не знаю. Уверен только в одном: если за растением или животным никто не охотится, оно начинает охотиться само на себя. Ведь верно?

— И ты утверждаешь, что все создал Бог? — тяжело дыша, спросил Стаффа.

— Не тот Бог, которого придумали этарианские и Сассанские императоры… Я имею в виду Бога истинного. Создателя и правителя Вселенной. Бог, который не заинтересован ни в жрецах, ни в жертвоприношениях, ни в храмах.

— Бог Седди?

— Ты можешь употреблять этот термин для того, чтобы отличать его от этарианских и Сассанских пародий, друг мой Тафф, — улыбнувшись, ответил Кори.

Они донесли трубу до места и остановились, выравнивая ее на весу, согласно указаниям зоркой Кайллы.

По пути за следующим отрезком Кори продолжил свою мысль:

— Господь встроил несправедливость в структуру Вселенной для того, чтобы предотвратить застойные процессы. Несправедливость вызывает, как известно, страдания. Каждое разумное существо стремится уменьшить свои страдания, сделать свою жизнь лучше. А для этого нужно много думать, много изобретать. Человек делает свой выбор посредством наблюдения за жизнью. Именно так, друг мой Тафф. Успокаивает бешеную пляску квантов. Действительность в результате претерпевает изменения. Приобретается что? Правильно: знание. До Бога человек доходит при помощи только знания. Он изучает действительность. Кстати, фиксируются все, даже микрофазовые изменения. Они, если так можно выразиться, записываются самым тщательным образом в виде файла, а тот отсылается в банк данных вечной энергии.

— И все же ты медлишь со смертью. Почему сразу не прекратить страдания сейчас? Ты же сам сказал, что твой конец неизбежен. Надежды на избавление нет.

— О, я еще не говорил, что я трус, — заметил с грустной усмешкой Кори. — Я боюсь сделать последний шаг.

— Я много раз видел смерть. Страх здесь, в сущности, ни при чем. Смельчаки умирают так же надежно, как и трусы.

— Правильно. Но перед многими ли стоял собственный выбор смерти?

— Перед многими, — глухо ответил Стаффа. Он присел на корточки и, подкапывая, стал вытягивать из-под трубы веревку.

— А почему перед ними возник выбор? — спросил Кори, когда они снова впряглись в ярмо.

— Потому что они боялись моих… моих солдат больше, чем они боялись смерти!

«Проклятые Боги! Зачем я проговорился?!»

— В таком случае мой тезис только подтверждается, — как ни в чем не бывало, кряхтя от натуги, продолжил Кори. — Люди в душе трусы. Трусы поглощаются вселенской несправедливостью. В сущности, они действуют в соответствии с волей Господа. Благодаря трусам удельный вес страданий в жизни резко повышается. А что касается нас, то мы худшие трусы: страдаем, несмотря на то, что нам открыт путь к легкому избавлению от страданий. Не так ли. Командующий?

Стаффа зажмурился. Ему показалось, что у него остановилось сердце. Он споткнулся, вся тяжесть трубы легла на Кори и тот застонал, отчаянно пытаясь не упасть под гигантским бременем. Кори встал на колени. Стаффе наконец удалось заново надеть съехавшее было ярмо и все двинулись дальше.

— Как… Как ты назвал меня?

Кори требовалось не меньше двух минут, чтобы отдышаться от недавнего напряжения сил. Восстановив дыхание, он проговорил:

— Прости. Я не подумал. Вообще-то, я узнал тебя несколько дней назад. Но борода сильно меняет внешность, и я не был до конца уверен… Моя догадка подтвердилась событиями вчерашней ночи. Ты убил Бротса. А только тренированному профессионалу было бы под силу одолеть такого громилу и при этом почти не пострадать. Относительно, конечно.

Стаффа настороженно оглянулся. Слава богу, никто, кажется, не расслышал слов Кори.

Худосочный напарник Стаффы продолжал говорить, как будто ничего не произошло:

— В свое время я был преподавателем социальной психологии в университете. Многие годы я изучал проблемы государственности империи, писал научные работы, объяснял в них, почему Тибальт делает то, что он делает; какими мотивами руководствуешься в своих завоеваниях ты и твои Компаньоны. У меня была редкая голография с твоим изображением на стене.

По всему истерзанному дракой и непосильной работой телу Стаффа на какую-то секунду пробежал колючий страх.

Бросив на него сочувственный взгляд, Кори сказал:

— Я никому не скажу, друг мой Тафф. Это все твои дела, и я не хочу совать в, них нос. Я не знаю, как ты попал сюда. Надеюсь, что по такой же несправедливости, как и я. Для меня твое присутствие здесь и твои поступки — лишь редкое размывание всеобщего вселенского зла. Ложка меда в бочке с дегтем, если перефразировать известное выражение.

Некоторое время они шли молча. Потом Кори неуверенно заговорил:

— Но скажи мне, почему ты… Нет, как ты мог совершать то, что совершал в прошлом? Ты никогда не задумывался над значением своих поступков? Хороши они или плохи? Пожалуйста, ответь. Я не хочу тебя оскорблять, не буду и упрекать. Чисто научное любопытство. Я много занимался проблемами личности, и мне очень интересно, какие у тебя были мотивы, что влияло на тебя?

Стаффа опустил взгляд в песок, чтобы скрыть свою тревогу.

— Можешь не отвечать сейчас, друг Тафф, — послышался голос Кори. — А если вообще решишь больше не говорить со мной, я не обижусь. Это твой выбор. — Он горько рассмеялся. — Чтобы убедиться в том, что я буду молчать, можешь даже убить меня. Это было бы просто прекрасно! Ты бы избавил меня от страданий и от томительных ожиданий неминуемой смерти. Я бы только попросил, чтобы ты сделал это быстро и без боли.

Стаффа закусил с ожесточением губу. Кровь толчками билась в ушах.

Они долго молчали, подтягивая на своих окровавленных: плечах одну трубу за другой к дюне, разделенной надвое рвом.

Несправедливость? Страдания? Воля Господа? Он часто смаргивал слезы боли, выступавшие на глазах. Голова раскалывалась. Сильно болела грудная клетка. Видимо, сломано два-три ребра.

Всю жизнь он причинял людям страдания. Энтропия? Не сыт ли он по горло? Он был хищником, это верно. Но как он мог ожидать от человечества выживания в надвигавшемся катаклизме, когда Сасса и Рига стукнулись лбами? И, заметим, каждая надеялась выжить.

Где же лежала правда в несправедливой Вселенной, созданной Богом? В смущении он поднял свои красные глаза на спотыкающегося Кори.

— Мне не нравится та дюна, — настороженным голосом проговорила Кайлла, когда они возвращались за новой трубой, сброшенной в связке прилетавшим ночью транспортом. — Когда мы проходим рядом с ней, у меня сильно бьется сердце. — Она опасливо оглянулась через плечо на возвышающуюся белую гору. — Дюна — убийца, Тафф.

«Что он наговорил Кори?» Он думал об этом все время, пока они работали вместе. Убить его? Может, он и правда только этого и добивается? Быстрый конец… И если он сумел опознать Стаффу, может, и еще кто-нибудь сумеет? Приступ страха поглотил остатки энергии, которые еще были в его обезвоженном теле.

Во время перерыва на воду Стаффа был молчалив. Вновь объявившийся Англо позволил им подольше посидеть в тени. А Кайллу он отвел за ближайшую дюну. Стаффа заметил похотливые искорки в его глазах… Впервые за все время пребывания здесь Командир заметил также ненавидящие взгляды своих товарищей-рабов, которыми те проводили Англо.

Целый шквал чувств обрушился на Стаффу, сердце в любую секунду грозило вырваться из груди, когда он увидел, как она возвращается с поджатым горько ртом и подрагивающим подбородком. Кайлла подождала, пока они вошли в ров, и там сплюнула на опаленный песок.

Надо было возвращаться к работе.

Стаффа шатался и прилагал невероятные усилия, чтобы не рухнуть на ровном месте. Усталое тело плохо подчинялось командам мозга, который к тому же был занят борьбой двух противопоставленных чувств: ненависти к Англо и страху за собственную, такую хрупкую, благодаря ошейнику, жизнь.

Божественное устроение? Если оно так и есть, в таком случае Бог — редкая скотина! Впрочем, и он, Стаффа кар Терма, не лучше. Это он помог Богу построить ад на земле. Это он играючи совершал многочисленные человеческие жертвоприношения.

"А ведь я бы мог так легко умереть!.. И это внесло бы хоть чуточку справедливости в несправедливый мир. Как, однако, прав доходяга Кори!.. А, может быть, я для того и оказался в этом ужасном месте, чтобы впервые в жизни прикоснуться к Истине?.. И, может, все мои нынешние переживания соответствуют переживаниям тысяч безмозглых дураков, которые вкупе составляют человеческую массу? Они… нет. Лишь немногим дано проникнуть в сферу абсолютной истины. Остальные лижут пятки своим паршивым Блаженным Богам или Сассанским императорам. Они не способны заглянуть глубже.