Риск, борьба, любовь - Вальтер Запашный

— Слушай, Вальтер, значит, так. Тебе нужно приехать в Москву. Завтра в двенадцать надо быть здесь.

— Знаю, Феодосий Георгиевич, уже билет купил. А в чем дело?

— Ну что мы будем говорить по телефону, приедешь, всё узнаешь.

Меня обдало жаром, я буквально заорал в трубку:

— Это что, Афанасьев там химичит?!

— Афанасьев хвалит, давай приезжай! — И раздались короткие гудки.

Я стоял, не выпуская трубку из рук. Раз Афанасьев хвалит, значит, все хорошо. Но почему вызывает сам Бардиан? Разве больше некому? Аппарат большой. За всю историю цирка столько начальников не наберешь, сколько сейчас сидит… Почему все-таки звонил сам? И Марицка… Неужели будет ребенок? Ребенок — у меня? Не представляю…

Ночь в поезде я провел без сна. При тусклом свете вагонной лампочки пытался читать, что-то записывал, выходил в коридор, вглядывался в непроглядную ночь за окном… На московский перрон вышел совершенно разбитый, с опухшими глазами.

Оказалось, меня ждали. Еще издали я узнал Изю, мужа моей сестры. Вид у него был озабоченный.

— Какими судьбами, Изя? — спросил я.

— Тебя вот встречаю.

— Почему вдруг? — встревожился я: никогда прежде Изя меня не встречал.

— Понимаешь, мама заболела.

— Что с ней?

— Желтуха, что ли…. — он неуверенно пожал плечами.

— Ребятам звонил?

— Да они еще до отъезда знали, что ей нехорошо.

— Знали — и уехали?!!

Будь они прокляты, эти зарубежные гастроли! Из-за них все с ума сходят. Надо же додуматься: оставить больную мать! Сколько уже писем пришло, и ни разу не написалимне ни слова, хоть я рядом, в Иванове!

— А ты почему мне не позвонил? — накинулся я на Изю.

— Да мама не хотела тебя беспокоить. Думала, все обойдется. У нее же всегда цвет лица был не очень хороший. Она и сейчас бы тебе ничего не сказала, да Марица вчера позвонила: говорит, ты приезжаешь. Вот я и решил тебя встретить и сообщить…

— Мама лежит, не встает?

— Она в больнице. В Боткинской.

Ничего себе! Мать, оказывается, в больнице, а мне никто ни полслова.

— Вальтер, ты мужественный человек, — набрав полную грудь воздуха, патетически начал Изя. — Ты должен быть готов…

Земля подо мной зашаталась, и я остановился, схватив Изю за плечо.

Видя мой испуг, тот опомнился:

— Да нет, погоди. Вроде пока ничего серьезного… Хотя мне разве скажут… Тебе нужно встретиться с Иваном Ивановичем, врачом. Это очень хороший врач, профессор Трутнев. Он сказал, что должен поговорить с кем-нибудь из ее близких родственников.

В такси мы ехали молча. Разговаривать не хотелось.

Расплатившись, я хлопнул дверцей машины и быстро зашагал по широкой больничной лестнице. Почему-то казалось, что надо спешить. Изя с трудом поспевал за мной.

Перед дверью с надписью «Профессор Трутнев И. И.» я притормозил, стараясь унять сердцебиение. Наконец, когда уже собрался постучать, стеклянная дверь открылась сама собой и передо мной вырос высокий немолодой человек в белом халате.

— Проходите, я вас жду. Видел в окно, как вы выходили из машины.

Пригласив нас присесть, Иван Иванович посмотрел на меня усталым взглядом и спросил:

— Если я правильно осведомлен, из всей семьи сейчас в Союзе только вы?

— Почему? Вот Изя — муж сестры…

— Нет-нет, я имею в виду родных вашей матери.

Он снял очки в золотой оправе, протер их и вновь водрузил на переносицу.

— Что с мамой? — нетерпеливо спросил я.

— У Лидии Карловны… — доктор помолчал, а затем проговорил как-то неестественно быстро: — У вашей матери злокачественная опухоль.

Я дернулся и замер, словно на спину плеснули кипятком. «Тук-тук!» — монотонно застучало в висках. На долю секунды мне показалось, что в голове что-то завизжало и заскрипело. Злокачественная опухоль? Рак… Значит, все-таки рак! Теперь мне казалось, что я знал об этом с той самой секунды, как увидел Изю на вокзале. Молчание нарушил врач.

— Возможно, мы ошибаемся. Дай-то Бог, как говорится. Но в нашей больнице, к сожалению, нет аппаратуры для более тщательного обследования. Вам необходимо перевести маму в институт Склифосовского, к профессору Петровскому. Мы подготовим все необходимые документы, но учтите: попасть в Склиф трудно — туда огромная очередь. А сейчас постарайтесь успокоиться и пойдемте в палату. Надеюсь, вы понимаете, что Лидия Карловна ничего не должна знать о диагнозе. Вашей маме говорят, что у нее просто камни в печени.

— Конечно, конечно, — прошептал я, вытирая вспотевший лоб. — Пойдемте, я готов.

Пройдя по коридорам, мы вошли в палату. Мать лежала на белоснежной постели. Ее изможденное лицо и выпростанная из-под одеяла худая рука казались вылепленными из глины: они были неестественно желтыми.

— Мама!

Я кинулся к ней. Стоя на коленях перед кроватью, ласкал и целовал ее холодные, высохшие руки.

— Сын-о-к… — прошептала она, еле шевеля губами.

Обнимая мать, я поразился тому, как исхудало ее тело.

— Ты что же, ничего не ешь? — напустив на себя обычную в таких случаях ворчливую заботливость, спросил я. — Стала, как пушинка, легкая! Это же никуда не годится!

Мама посмотрела на меня так, что мне стало стыдно своего нарочито бодрого тона:

— Аппетита совсем нет…

— Но нужно кушать! — ненавидя себя, фальшиво продолжал я. — Фрукты, кашу — все нужно кушать.

Она, казалось, не слышала.

— Сынок, ты так долго не приезжал… так долго!.. Увези, родной мой, меня отсюда. Дома я поправлюсь. Домой увези… — У нее не хватило сил досказать.

— Увезу, конечно, увезу, — сглатывая ком в горле, бодро произнес я. — Вот только профессору надо показаться.

До часа, назначенного Бардианом, оставалось всего ничего. А мне еще нужно было успеть в Министерство здравоохранения. Оставляя маму, я остро почувствовал, что жизнь надломилась…

В Министерстве меня встретили очень вежливо, но в помощи отказали: мест нет и очередь большая. Взглянув на часы, я взял такси и поехал в Склифосовского.

Чтобы войти в больницу, бдительно охраняемую дежурным в штатском костюме и милицейской фуражке, пришлось прибегнуть к давнему трюку. Прикрыв пальцем две средние буквы на красном пропуске с надписью «Цирк», я беспрепятственно миновал проходную.

Зато в приемной Петровского трюк не произвел никакого эффекта. Тогда я убрал палец, дав возможность секретарше прочесть написанное на корочке слово, и представился как заслуженный артист республики, укротитель хищников. Это сработало. Меня немедленно пригласили в кабинет.

Петровский приветствовал меня, как старого знакомого. Усадил в мягкое, очень глубокое кресло, распорядился насчет чаю, сел рядом и приготовился слушать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});