Революции на экспорт - Сергей Кара-Мурза

Иными словами, стало возможно на короткий срок создавать высокоорганизованную политическую силу, готовую свергнуть государственную власть – без какой-либо осознанной социальной цели, без большого проекта и без связной идеологии. Даже без ясного образа иной государственности, приходящей на смену «убиваемой».

А. Бузгалин, наблюдавший события на Майдане, пишет: «Разные люди, разные мнения. У большинства никаких четких политических и социально-экономических позиций. Большинство хочет одновременно и честный частный бизнес, и определенные социальные гарантии. Четко сформулировать свои взгляды на то, каким хотели бы видеть будущее Украины, как правило, не могут, но совершенно четко и однозначно хотят честной и подконтрольной народу власти. При этом в большинстве верят в Ющенко. Некоторые понимают, что за Ющенко тоже стоят олигархи („А как же без них?“ – довольно типичное мнение), но считают это не главным. И практически все неравнодушны к тому, что происходит на их Родине»160.

Постсоветские политики Украины, чье мышление сформировано историческим материализмом, не ожидали никакой революции, потому что «не было революционной ситуации» – не созрели субъективные предпосылки для классовой борьбы. Они не понимали смысла символических действий, которые подрывали их власть и авторитет.

Р.Шайхутдинов пишет: «Что делал Лех Валенса в Киеве? Вёл переговоры с Кучмой, Януковичем и Ющенко. Но кто такой был Ющенко? Формально – никто… Власть не отказалась встречаться с Квасневским после его встречи с Ющенко. Тем самым Украина признала авторитет ЕС, а Кучма и Янукович – существование Ющенко… Власть не понимала механизмов порождения легитимности [выделено нами – Авт. ]. А они таковы: если десять международных деятелей едут и проводят переговоры с Ющенко, то он становится фигурой, равноправной всем остальным, имеющей статус «третьей силы». А власть, давая внешним деятелям встречаться с Ющенко, признаёт факт спорности выборов и наличия у оппозиции оснований для притязаний и т.п. Так власть фактически отказывает самой себе во власти»161.

Помимо присущего истмату механицизма, над сознанием политиков и политологов довлела инерция «демократического мышления», ложная программа которого была внедрена в их головы во время перестройки. Скорее даже, этот вирус поразил их подсознание – ведь не могли же умные люди сознательно и всерьез верить в то, что орудующие на Украине агенты ЦРУ и Сороса больше всего заботятся о честных демократических выборах.

Э.Михневский пишет об этой удивительной глупости: «Глеб Павловский – человек, долго изучавший революции и возможности их сокрушения – недоволен собой. Он считает, что, чрезмерно сфокусировав внимание на процессе украинских выборов, слишком поздно оценил реальный потенциал тамошней ситуации. В ту же ловушку попали и другие российские политтехнологи, искавшие себе применения на тех выборах – и Марат Гельман, и Сергей Доренко, и всё тот же Стас Белковский. „Сколько их, куда их гонят?“ – скорбно интересуется руководитель Фонда эффективной политики. Короче: проглядели конкурирующий проект.

В нескольких интервью (в частности – «Независимой газете» и журналу «Эксперт»), говоря о победе «оранжевых» и перспективах потрясений в России, г-н Павловский на разные лады повторяет следующее: тем, кто хочет, чтобы развитие обеспечивалось политической стабильностью, важно понять: ошибка – думать, что оппозиционные круги готовятся к выборам. Революционеры осуществляют другой проект – проект взятия власти, приуроченный к выборам»162.

Результатом поражения сознания во время перестройки стал и нелепый легализм мышления политиков и политологов. Нелепым он является потому, что сами они, легко нарушая нормы права, в то же время наивно верят, что политическая клика, руководимая Западом, будет действовать в правовом поле. А значит и сами они не имеют права огорчить западных надзирателей и нарушить букву закона.

Р.Шайхутдинов констатирует с удивлением: «Характерными являются слова Кучмы на пресс-конференции вечером 24 ноября: власть не принимает участия в работе избиркомов, на Украине действует самый демократический избирательный закон. Это означает, что власть не видит необходимости покидать правовое поле, несмотря на то, что её противники действуют всё более беспардонно. А в это время Ющенко приносит присягу, создаётся Комитет национального спасения, объявлена политическая забастовка, планируется перекрывать дороги и нарушать работу госучреждений. Что как не изначальное, навязанное бессилие руководит бездействием власти? Руки связаны у государства, но развязаны у оппозиции.

Заметим: каждое из действий оппозиции, которые были описаны вначале, законно. Только все вместе они образуют неправовую конструкцию, с которой государственные службы пытаются справится в рамках права, фиксируя лишь отдельные её проявления. Ведь правовым образом практически невозможно доказать взаимосвязь отдельных проявлений идущей «спецоперации», поскольку тот, кто удерживает схему целиком, находится за пределами страны».

Поправляя Р. Шайхутдинова, заметим, что и самопровозглашение Ющенко Президентом, и декреты «Комитета национального спасения», и перекрытие подходов к госучреждениям, и самовольный обыск автомобилей, показавшихся манифестантам «подозрительными», – каждое из этих действий «оранжевых» очевидно нарушали закон. Силовое пресечение этих действий было бы вполне законным, более того, закон требует от правоохранительных органов пресечения подобных беспорядков. Проблема в том, что закон не сформулировал однозначно, какие именно меры власть должна предпринять в подобном случае и какое наказание должностных лиц влечет непринятие этих мер. Получив формальный повод выбирать между активным противодействием беззаконию и выжиданием, должностные лица предпочли более безопасный для себя вариант. Выражение «оставаться в правовом поле» стало во время оранжевой революции эвфемизмом, обозначающим непринятие властью силовых мер против манифестантов, если только они не начнут прямой штурм административных зданий с использованием огнестрельного оружия.

Культурные причины уязвимости европейских («христианских») постсоветских государств

Главным фактором консолидации общества и легитимизации его государства является мировоззрение (картина мира) и неосознаваемое людьми мироощущение. На их основе складывается представление о благой жизни («образ истинности») – система координат, позволяющая человеку различать добро и зло. Когда эта духовная основа переживает кризис, культурное ядро общества разрыхляется или даже разваливается, и в любой ситуации выбора люди чувствуют себя неуверенно, они затрудняются в различении добра и зла. Общество становится беззащитным против манипуляции сознанием.

В таком положении победителем в политическом столкновении становится тот, кто владеет лучшими средствами манипуляции (техническими, технологическими и интеллектуальными). Известно, что манипуляция опирается на реально имеющиеся в обществе противоречия и стереотипы. Но ее цель заключается в том, чтобы посредством духовного воздействия на граждан нужным образом изменить представления людей о реальности и об их собственных интересах – гипертрофировать одни элементы, приглушить другие, нарушить способность «взвешивать» явления и угрозы, отключить память и навыки рефлексии. Образ человека, которого надо «создать» посредством манипуляции, вырабатывается технологами для каждой конкретной программы, а затем в «лаборатории» подбираются технические и идеологические средства для превращения людей-мишеней в существа, соответствующие шаблону.

Как показал опыт, в таких революциях при наличии даже весьма слабых предпосылок (которых было бы совершенно недостаточно для революции по Ленину или Грамши) манипуляторы могут быстро сплотить большую массу людей очень сильной солидарностью. На ее основе удается на короткий срок организовать толпу иной природы, чем описанная Лебоном, – толпу целеустремленную, сложно структурированную, обладающую коллективным разумом и ответственностью. Ее отличие от классических революционных масс в том, что и цели, и разум, и структура, и действия этой «оранжевой» толпы задаются извне, манипуляторами.

Все эти атрибуты революционной массы имеют встроенный механизм саморазрушения, так что после выполнения поставленной задачи у массы не остается ни целей, ни организации – в ходе революции не возникает политической воли и проекта (в отличие, например, от русской революции 1905-1907 гг.). Анализируя опыт Украины, А. Головков пишет: «При должной постановке дела ограбленные массы идут за своим ограбителем против других ограбителей, ничуть не более виновных в бедствиях народа. Масс-психологические особенности организованной толпы позволяют ситуативно объединять усилия самых разномастных деятелей, невостребованных официальной политической средой. Так произошло в Грузии, где под карточными крестовыми знаменами Саакашвили соединились правые и левые, демократы и „авторитеты“. Соединились, чтобы разойтись сразу же после „пира победителей“. Так происходит и на Украине, где в нынешней тусовке Ющенко сошлись элементы, идейно несовместимые в обычных условиях: рафинированные киевские интеллигенты и шпана из винницких и уманских подворотен, идейные последователи украинского „Яблука“ и откровенные нацисты из УНА-УНСО, политические выдвиженцы киевских олигархов и как бы левые социалисты из партии Мороза. По российским меркам, это как будто смесь из явлинцев и баркашовцев с жириновцами в одном флаконе»163.