Все сложно - Тара Девитт

всех кульминационных моментах зал взрывается хохотом. Я опять рассказываю о том, как назвала девочку очень, очень плохим словом. Ведь это всего лишь шутка. И на этот раз получается по-настоящему смешно.

В конце зрители встают: кто-то хлопает, кто-то приветственно поднимает бокал. Я испытываю чудесное ощущение связи со своей аудиторией. Оно напоминает мне о том, что я занимаюсь действительно своим делом и что мне совершенно нечего стыдиться.

До тех пор, пока я верна себе, мои глупые словесные излияния способны делать чью-то жизнь ярче.

У выхода со сцены меня встречают шесть охранников. Я невольно посмеиваюсь, когда мы все шествуем к автобусу в их сопровождении.

– Идея Майера? – спрашиваю я. – По-моему, шестеро – все-таки перебор.

– Вот Майеру это и скажи, – отвечает Клэй. – Я хотел ограничиться четверыми, но в последний момент запаниковал и решил перестраховаться. Надеюсь, он не перед каждым концертом будет звонить по двадцать два раза с требованием подробного отчета обо всех мелочах. А то у меня уже изжога на нервной почве.

Для убедительности Клэй показывает мне баночку с таблетками. Я похлопываю его по плечу:

– Не переживай. Майер успокоится, как только сам увидит, что все в порядке.

Клэй кашляет, округлив глаза. Шона и Кара перестают смеяться и смотрят на нас.

– Вы чего? Естественно, я понимаю: он может иногда отлучаться. Но он не псих, он знает, что тот случай – просто нелепое происшествие. Хорошо, я позабочусь, чтобы Майер не сводил вас с ума, когда сам не может быть здесь, – говорю я и усмехаюсь.

Мой смех никто не подхватывает.

– Насколько я поняла, его чаще всего здесь не будет? – спрашивает Шона, глядя то на Клэя, то на меня.

Я недоуменно встряхиваю головой.

– То есть как?

– Я думал, он с тобой уже поговорил, – бормочет Клэй.

– Да о чем вы вообще?

Все молча переглядываются. Наконец Шона выкладывает:

– Фарли, Майер отказался от участия в организации наших гастролей. Он сказал нам, что вообще больше не собирается работать менеджером.

– Теперь я единственный координатор тура. Впрочем, Майер включил в договор пункт, согласно которому ты можешь пригласить своего человека, если тебе понадобится, – добавляет Клэй и вытирает лоб.

В этот момент у меня звонит телефон.

Я не беру трубку.

Глава 34

«Мою жизнь надо подредактировать».

Морт Сал

Сейчас

Майер

Уже утро. Фи не дает о себе знать после пяти моих неотвеченных звонков и десяти сообщений. Значит, я облажался. Видимо, она узнала, что я больше не ее менеджер. Это единственная возможная причина.

С Хейзл я стараюсь держаться бодро. Я правда очень рад, что дочка вновь со мной, но… Я чувствую себя как прошлым летом, когда я решил устроить для нас праздник на пляже и специально выехал пораньше, пока все еще спали, чтобы занять место и все подготовить. Мне казалось, я поступаю очень осмотрительно, даже хитро. Вот только про прилив я забыл.

– Я думала, нас заберет Фи, – говорит Хейзл, когда подъезжает такси.

– У нее кое-какие дела. Не беспокойся. Их автобус возвращается сегодня вечером, – отвечаю я, складывая чемоданы в багажник.

Вечером от Фи по-прежнему ни слуху ни духу. Я вру ребенку про какую-то непредвиденную задержку в пути.

Чувствую себя паршиво.

Еще паршивей мне становится, когда я вижу зубную щетку Фарли в своей ванной. Стаканов вообще-то два, но она поставила свою в мой. А потом, когда мы метались по дому, опаздывая в аэропорт, забыла забрать. В Сан-Хосе нам пришлось всем автобусом заезжать в «Таргет», чтобы Фарли купила себе новую щетку.

В итоге они с Карой и Шоной провели в торговом центре три часа. Мы, остальные, сначала вытащили на парковку раскладные стулья, а потом проголодались и пожарили себе хот-доги.

Я знаю: надо попытаться еще раз. Зайти с другой стороны, даже если это не совсем честный прием.

Открываю в телефоне «Заметки» и начинаю набирать текст. Редактирую его, стираю и переписываю пять раз, пока наконец не остаюсь доволен.

Я: Извини, что не поговорил с тобой первым делом. Я не оправдываюсь, но, пожалуйста, позволь хотя бы объяснить. Мы же решили не терять друг друга и не травмировать Хейзл. Прошу тебя.

Отправив это сообщение, я вскоре вижу на экране три всплывающие точки. В груди так екает, что я думаю: наверное, надо бы проверить давление и холестерин.

Точки исчезают.

И больше не появляются.

Расхаживая по дому, я натыкаюсь на вещи, к которым Фи прикасалась. Она уже начала здесь обживаться. Я вспоминаю, как предложил ей к нам переехать, как она удивилась и обрадовалась. Теперь, похоже, этому не бывать. Разве что произойдет чудо.

На кухонном стуле валяется галстук, в котором я был на премьере. Я наматываю его на кулак туго, как жгут, пока кожа не белеет.

Устав слоняться, ложусь на диван. Кровать в моей комнате до сих пор не застелена, и я не могу на нее смотреть. Каждый раз, как в тумане, видится Фарли: вот она будит меня, ведя дорожку поцелуев по моей ноге, вот ее язычок касается моей татуировки, вот она оседлала меня задом наперед и улыбается мне через плечо. Ее ладони на моих бедрах, большие пальцы моих рук мнут ямочки на ее пояснице. Длинные каштановые волосы колышутся при каждом нашем движении.

В раковине по-прежнему валяется грязный противень, который мне не хочется мыть. Входя на кухню, я с болью в сердце вспоминаю, как Фи и Хейзл красили яйца перед Пасхой, как мастерили валентинки… И так перепачкались клеем, что им трудно было разговаривать слипающимися пальцами.

А еще я представляю себе те вещи, о которых раньше даже думать не смел. Это для меня как наказание. Вот Фи, улыбаясь, прикладывает ладошку Хейзл к своему круглому животу, чтобы та почувствовала, как пинается ребенок. Вот Хейзл плавает с сестренкой в бассейне: малышка барахтается в нарукавниках и смешной панамке. Вот мы везем Хейзл в Европу, чтобы посмотреть ту пьесу, на которую мы здесь не успели сходить. Вот я высовываюсь из своего кабинета и делюсь с Фарли идеями по поводу нового сценария или чего-то там еще, а она, мой самый авторитетный критик, высказывает свое мнение…

Так я терзаю себе ум и сердце до тех пор, пока горящие глаза не закрываются от усталости.

Хлоп!

Я резко просыпаюсь от того, что Хейзл шлепнула меня по руке. Жмурясь от яркого света, поднимаю ладонь: мол, погоди минутку. Сажусь и осторожно приоткрываю один глаз.