Каменный убийца - Луиз Пенни

Из-под двери пробивалась полоска света.

Он знал, что внутри находятся его родители. Туда их поместил молодой Арман. Чтобы они оставались там в безопасности. В идеальных условиях. Защищенные от обвинений, ядовитых насмешек, хитрых улыбок.

Сколько себя помнил Арман, Оноре жил в этом свете. Принимаемый безоговорочно.

Весь мир мог шептать «трус», «предатель», а его сын только улыбался. Его отец оставался в безопасности за этой дверью.

Арман прикоснулся пальцами к дверной ручке.

Последняя комната, последняя дверь. На этой последней неразведанной земле не было чудовищной ненависти, или горечи, или язвительного негодования. Здесь царила любовь. Ослепительная, прекрасная любовь.

Арман Гамаш чуть-чуть толкнул дверь – и она распахнулась.

– Каким был мой отец?

Финни заговорил не сразу:

– Он был трусом, но вы это знаете. Настоящим трусом, вам это хорошо известно. Это не просто бред сумасшедших англоязычных граждан.

– Я знаю, что он был трусом, – сказал Гамаш более уверенно, чем чувствовал.

– И вы знаете, что случилось?

Гамаш кивнул:

– Мне известны факты.

Он снова метнулся в длинный дом, мимо глазеющих на него недоуменных воспоминаний, стремясь поскорее добежать к двери и комнате, в которую он по глупости заглянул. Но было уже слишком поздно. Дверь была открыта, свет проливался наружу.

Он увидел самое отвратительное лицо в мире.

– Мы с Оноре Гамашем жили разной жизнью. Мы очень часто занимали противоположные позиции. Но он сделал совершенно необычную вещь. Я об этом никогда не забывал – я даже сегодня ношу это в себе. Знаете, что сделал ваш отец?

Задавая этот вопрос, Берт Финни не смотрел на старшего инспектора, но у Гамаша создалось впечатление, что его разглядывают под микроскопом.

– Он поменял свое мнение, – ответил Финни самому себе.

Он с трудом поднялся на ноги, протер лысую голову платком и надел широкополую шляпу, которую два дня назад дал ему Гамаш. Он выпрямился как только мог, потом повернулся и посмотрел на Гамаша, который тоже поднялся и теперь возвышался над ним. Финни ничего не говорил, просто смотрел. Потом его уродливое, опустошенное лицо расплылось в улыбке, и он прикоснулся пальцами к руке Гамаша. Этот контакт, как и многие другие в жизни Гамаша, был не только дан, но и принят. Но было в нем что-то столь личное, что почти вызывало ассоциации с насилием. Финни поймал взгляд Гамаша, отвернулся и медленно пошел по пристани к берегу.

– Вы солгали мне, месье, – сказал ему вслед Гамаш.

Старик остановился, замер, потом повернулся, прищурился в лучах солнца, тем более ярких оттого, что пробивались сквозь просветы в облаках. Он поднес дрожащую руку ко лбу, чтобы видеть Гамаша.

– Вы, кажется, удивлены, старший инспектор. А ведь люди постоянно врут вам.

– Это верно. Меня удивила не ложь, а ее предмет.

– Правда? И что же это за предмет?

– Вчера я попросил мою команду собрать биографические данные обо всех подозреваемых…

– Очень мудро.

– Merci. Они обнаружили, что вы – точно тот, за кого себя выдаете. Скромная семья из Нотр-Дам-де-Грас в Монреале. Бухгалтер. После войны работали в разных местах, но работу трудно было найти – освободилось сразу столько человек. Ваш старый приятель Чарльз взял вас к себе, и вы там и остались. Были очень ему преданы.

– Это была хорошая работа у хорошего друга.

– Но вы сказали мне, что никогда не были в плену.

– Я и не был.

– Были, месье. По архивным данным, во время японского вторжения в Бирму вы были там. И попали в плен.

Он говорил с человеком, оставшимся в живых после Бирманской кампании, жестокого сражения и варварского, нечеловеческого плена. Не выжил почти никто. А этот человек был из тех, кому повезло. Он дожил почти до девяноста лет, словно взял эти годы у тех, кто остался в бирманской земле. Он женился, у него приемные дети, и он может спокойно стоять на пристани этим летним утром и обсуждать подробности убийства.

– Очень тепло, старший инспектор. Занятно, понимаете ли вы, насколько тепло. Но вам еще придется восполнить кое-какие пробелы.

С этими словами Берт Финни развернулся и пошел по траве, медленно направляясь туда, куда собирался.

Арман Гамаш смотрел ему вслед, все еще ощущая прикосновение высохших старческих пальцев к его руке. Потом он закрыл глаза и поднял лицо к небу, его правая рука оставалась чуть приподнятой навстречу руке Финни.

– «Я вырвался из мрачных уз земли», – прошептал он озеру.

Глава двадцать восьмая

Гамаш съел легкий завтрак из мюслей домашнего приготовления, поглядывая на Бовуара, который проглотил чуть ли не целый улей меда.

– Вы знаете, что рабочие пчелы повисают над сотами и машут крылышками, чтобы оттуда испарилась вода? – спросил Бовуар, набив рот сотами и пытаясь делать вид, что они не имеют вкуса воска. – Вот почему мед такой сладкий и густой.

Изабель Лакост, намазывая свежий земляничный джем на слой сливочного масла на круассане, посмотрела на Бовуара, словно тот был дебильным медведем.

– Моя дочь писала реферат по меду в первом классе, – сказала она. – Вы знаете, что пчелы едят мед, а потом отрыгивают его? И делают это многократно. Так и получается мед. Пчелиная отрыжка – так она это назвала.

Ложка, в которой был кусочек сот и стекающая через край золотистая тягучая жидкость, замерла в воздухе. Но восторг победил, и ложка отправилась в рот Бовуару. Его устраивало все, к чему прикасалась рука шеф-повара Вероники. Даже пчелиная отрыжка. Это вязкое вещество цвета янтаря доставляло ему удовольствие. Рядом с этой большой, несуразной женщиной он чувствовал, что о нем заботятся, чувствовал себя в безопасности. Он спрашивал себя, не любовь ли это. И недоумевал, почему он не испытывает таких же чувств к жене, Энид. Но он прогнал эту мысль, прежде чем она завладела им.

– Я вернусь к середине дня, – несколько минут спустя сказал Гамаш, стоя в дверях. – Не сожгите дом.

– Передайте от нас привет мадам Гамаш, – попросила Лакост.

– Поздравляю с круглой датой, – сказал Бовуар, пожимая руку шефу.

Гамаш задержал руку подчиненного в своей чуть дольше обычного. К губе Бовуара прилипла капелька воска.

Гамаш отпустил влажную руку.

– Выйди со мной, – сказал он, и они вдвоем направились по грунтовой дороге к машине.

В какой-то момент Гамаш посмотрел на Бовуара:

– Ты тут поосторожнее.

– Что вы хотите сказать? – Бовуар почувствовал, как включились его защитные рефлексы.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Дело довольно трудное, опасное. Вдвойне опасно, если у тебя появляется слепота.

– Ничего такого у меня не появляется.

– Появляется, и ты это знаешь. Ты одержим Вероникой Ланглуа. Что это за история, Жан Ги?

– Ничего я не одержим. Я восхищаюсь ею, это есть, но больше ничего. – В его голосе слышалась напряженность и предупреждение.

Гамаш не шелохнулся. Он продолжал смотреть на инспектора, такого аккуратного, такого простодушного и пребывающего в таком смятении. С другой стороны, насколько понимал Гамаш, именно смятение и делало его талантливым следователем. Да, он собирал факты и делал это блестяще. Но именно беспокойство Бовуара позволяло ему видеть такое же состояние у других.

– А что насчет Энид?

– А при чем тут моя жена? Вы это к чему?

– Не лги мне, – сказал Гамаш.

Ложь можно было ожидать от подозреваемых, да, но от людей из своей команды – никогда. Бовуар знал это, а потому задумался.

– Поначалу у меня было какое-то чувство к Веронике, но это же смешно. Нет, вы посмотрите на нее. Почти в два раза старше меня. Нет, она просто зачаровала меня, вот и все.

Произнеся всего несколько слов, он предал свои чувства и солгал шефу.

Гамаш глубоко вздохнул, продолжая смотреть на Бовуара. Потом прикоснулся к его руке:

– Тебе нечего стыдиться, но есть много чего опасаться. Будь осторожен. Вероника Ланглуа входит в число подозреваемых, и я боюсь, что твои чувства к ней ослепляют тебя.

Гамаш опустил руку, и Бовуару в это же мгновение захотелось, чтобы шеф обнял, успокоил его, как ребенка. Он был крайне удивлен и пристыжен, испытав это почти непреодолимое желание. Словно какая-то рука подталкивала его сзади к этому сильному, властному человеку.

– Я ничего к ней не чувствую, – сказал он упрямо.

– Лгать мне – это одно, Жан Ги, но я надеюсь, ты не лжешь самому себе. – Гамаш пристально посмотрел на него.

– Привет, – послышался веселый голос от подъездной дорожки.

Они повернулись и увидели Клару и Питера, которые шли к ним. Клара остановилась, заметив выражение их лиц.

– Мы вам помешали?

– Вовсе нет. Я уже собирался уходить. – Бовуар повернулся и быстро зашагал в сторону дома.