Земные пути - Святослав Логинов

— Понимаю, — покивал гном. — Бог. Бессмертный. А всё ж таки умер… убили его. С утра ушёл на битву какую-то, а вернулся — сам не свой. Лёг возле этой самой кочки, свернулся клубком и лежит. Лучше бы стонал, а то ведь молча. Я было подошёл — он прежде подпускал меня к себе, — утешить хотел, а он глаза открыл и говорит: «Не надо, отойди. Не видишь, убили меня… Лучше бы топором, всё не так больно. Уйди, — говорит, — добром прошу… не хочу тебя видеть…» Кому он это говорил? Мне, наверное, неумному. Я отполз недалёко, а он полежал немного да и растаял безо всякого следа, как не было. Я ведь понимаю, он и раньше исчезал неведомо куда, но тут совсем другое. Сердце у него разорвалось, да и старый он был, хоть и бессмертный…

Ист молчал. Почему-то этот бессвязный и ничего не доказывающий рассказ убеждал сильнее, чем самые неопровержимые доказательства. А Сатар продолжал говорить, запинаясь и дёргая головёнкой:

— Лес теперь без защитника останется и здесь, и по всему свету. Вон чащоба какая, а я — один, разве справиться? Я прежде домой собирался, в Соломоники, думал диссертацию защищать, а теперь никуда не пойду. Я жизнь положу, чтобы волю хозяина исполнить. Я и прежде старался, следил, чтобы всё исполнялось как должно. А теперь — пропаду, но не отступлюсь. А то и просто умру на этом самом месте… — Личико Сатара сморщилось, и он добавил совсем тихо: — Я ведь знаю, что это ты его убил, — другой бы не смог, для другого у хозяина сердце было закрыто. И я тебя не осуждаю. Он — бог, и ты — бог. Кто я такой, чтобы в ваши дела соваться? Мне просто хозяина жалко… Умер великий Пан!

И только тогда Ист поверил.

Глава десятая

ИСХОД

Бывший канонир Торп благополучно ушёл из Вальденбергского ущелья. В конце концов, на этот раз он не просто унёс целой голову, но и сохранил выданные казной куртку и башмаки, сберёг нажитые бранным трудом кёртлинги, кинжал, висящий на поясе, и кинжалец, скрытый под чулком. А убегая, сумел даже прихватить чью-то шляпу из плотного велюра с серебряным медальоном на тулье, изображающим обнявшихся Нота и Зефира. А это уже настоящее богатство, особенно в минуту очередного бегства.

Перевалив лесистый кряж, Торп очутился чуть не в самых диких краях Северской марки. Места эти оставались дикими просто потому, что никто из окрестных властителей не позарился на скудные сокровища болотистого края. Корысти с угрюмых лесовиков немного, а неприятностей они могут доставить преизрядно. Недаром лучшие ведуны и гадальщики все родом отсюда, и умеют они не только спрашивать судьбу, но и порчу на обидчиков наводить.

Порчи Торп не боялся, а судьба была ему ясна и без гаданий. Пристать куда-нибудь на несколько лет, прожить их, зная, что вскоре спокойствие лопнет, как рыбий пузырь под башмаком, а потом снова идти искать мужицкое счастье. Где оно притаилось, счастье-то? Видно, так и придётся кружить, словно облетевший лист.

Здесь, хоть места и называются Северскими, не то что дома. В Снегарде, поди, уже сугробы по колено, а тут всё ещё осень, осины багровеют недоспавшей листвой, в траве призывно желтеют лисички, на кочках кровавятся капли брусники. И не поверишь, что где-то земля залита не ягодной, а настоящей кровью.

— Бяша, бяша, бяша!.. — донёсся из-за деревьев девчоночий голос, усталый и злой.

Босоногая девчонка в драном сарафанишке, с хворостиной в руке брела навстречу дезертиру, продолжая безнадёжно выкрикивать:

— Бяша, бяша, бяша!..

— Овца пропала? — догадливо спросил Торп.

— Коза! — плачущим голосом ответила девчонка.

— Козу найдём… — протянул Торп таким тоном, что всякому немедля стало бы ясно, что овцу найти, пожалуй бы, не удалось, а с козой проблем не будет. — Как зовут-то?

— Бяша и зовут.

— Да не козу, тебя.

— Меня — Тинда.

— Смотри, Тинда, земля мягкая, а следов нет. Значит, твоя Бяша тут не пробегала. Пошли обратно, где она у тебя паслась, посмотрим заново…

Часа через три, отыскавши пропавшую Бяшу в зарослях мелкого ивняка, они уже были добрыми приятелями. К тому времени совсем стемнело, только жёлтые козьи глаза светились поблизости. Тинда каким-то чудом находила путь, а может быть, тропка сама ложилась под ноги, с рождения топтавшие её, но вскоре впереди тускло засветился ещё один огонь: в избе на лесном хуторе, почти таком же, где некогда хозяйствовал ныне бездомный Торп, жгли лучину.

— Пришли, — радостно сообщила Тинда. — Сейчас мама меня пороть будет, что её ждать заставила, и за козу тоже.

— Так, может, я пойду? — спросил Торп, надеясь на отказ. — Где-нибудь в стогу переночую. А то тебе ещё и за меня влетит.

— Вот ещё. — Девчонку, казалось, предстоящая порка вовсе и не волнует. — При посторонних-то мама розгой шибко махать постесняется, так, мазнёт для острастки. А стогов ты ночью и вовсе не найдёшь, только в болоте увязнешь.

— Какие тут у вас болота, — ухмыльнулся Торп. — Ни мха, ни трясины — одна осина. В лесу канава, за ней коржава, а следом солоть — осоку полоть. Вот у нас болота, так это что-то. В три дня на лягушке не обскачешь.

Торп сыпал прибаутками, которых вдоволь наслушался за полсотни бездомных лет, а в груди стыл неистребимый холод. Даже если пустят погреться у чужого тепла, завтра всё равно придётся вскидываться и брести неведомо куда. Если уж в городе прижиться не удалось, то в таком месте и подавно не прирастёшь. Места дикие, исполнены всякой нежити, готовой перекусить тебе глотку, ежели задержишься на одном месте дольше положенного. Не стой, мужик, иди, ищи мужицкое счастье. Поторапливайся, а то не поспеешь к сроку. В доме, наново проконопаченном и обсыпанном к зиме, оказалось прямо-таки жарко. Сладко пахло свежевынутым из печи хлебом. Торп выволок из ранца остаточки казённой солонины, хотя и без того добродушная мама босоногой Тинды не только оставила гостя ночевать, но и пригласила за стол. Впрочем, среди северских лесовиков иного и не водится: пришёл гость — хозяева в лепёшку расшибутся, а голодным не оставят.

Наутро Торп вышел из клетушки, где ночевал на прадедовском сундуке. При дневном свете дом уже не смотрелся так пригоже, как вчера, видно, что хозяйской руки нет. Торп вздохнул, убрал приготовленный ранец, вместо него вытащил на свет топорик и отправился за жердями. Ни о чём таком он не думал, места тут глухие, колопут небось у самого плетня бродит, но авось потерпит пару дней проклятого бродягу. А он пока что в хозяина поиграет. А то проломят февральские тяжёлые снега поветшавшую крышу, и по весне никто и не вспомнит, что жила тут коза Бяша и девчонка Тинда с братом Версом и мамой-Ликой. Нехорошо было бы уйти своим путём, оставив пропадать приветливых людей. Хуторяне были здесь пришлыми и уже третий год маялись без кормильца. Хорошо ещё, земли кругом в избытке, и люди не привыкли ни огороды мерить, ни покосами считаться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});