Следы в пыли. Развитие судебной химии и биологии - Юрген Торвальд

До второй мировой войны в Америке разработали так называемый „парафиновый тест" и долго полагали, что с его помощью можно определить, производился ли из пистолета подозреваемого выстрел. При каждом выстреле отдача выбрасывала на руку стреляющего пороховые газы, и их химические составные части незаметно отлагались. На руки подозреваемого наносили парафин, снимали его и химически исследовали. При этом удавалось обнаруживать одну из составных частей современного пороха — нитрит. Однако вскоре выяснилось, что нитрит не является надежной уликой. Он может попасть на руки подозреваемого из многих других источников. С тех пор предпринимались многочисленные попытки обнаружения составных частей химического отложения при отдаче, особенно свинца, бария и сурьмы, которые имеют большую доказательственную силу. Если эти элемен ты даже и имелись, то в таких ничтожно малых количествах, что спектральный анализ их не улавливал. Может быть, теперь нейтронный активационный анализ в состоянии ликвидировать этот пробел и впервые удастся „уловить" барий, свинец и сурьму?

Так Гинн стал инициатором ряда экспериментов по сравнению следов лакового покрытия автомашин и исследований следов выстрела. Результаты не заставили себя долго ждать. Оказалось, что даже в мельчайших, видимых лишь под микроскопом частицах лака можно обнаружить от 5 до 7 микроэлементов в. количестве от одного нанограмма и больше и составить карту микроэлементов подобных частиц лака. Что же касается исследований выстрелов, то было точно установлено, что с помощью нейтронного активационного анализа обнаруживаются следы бария и сурьмы. Этот анализ столь чувствителен, что указывал на наличие следов бария и сурьмы даже на лице человека, выстрелившего из ружья. Гинн не расставался с мыслью предложить фабрикам, изготовляющим боеприпасы, чтобы они примешивали редчайшие отличительные микроэлементы, как европий или диспрозий, и тем самым способствовали криминалистическому исследованию любого вида боеприпасов.

Джерви и Перконс уверенно возобновили в Торонто свои исследования. К февралю 1964 года число исследованных проб волос возросло до 600. Они были взяты у 200 различных лиц. Гамма-спектроскопия получила такое развитие, что позволяла устанавливать в волосах не 12, а 18 элементов. Среди них теперь находили цезий, лантан, стронций, сурьму и серебро. Методы, которыми определялся не только вид, но и количество каждого элемента в отдельности, стали более надежными. Перконс определил, например, количество цезия, составившее 24 х 1 0 %. Число результатов отдельных исследований достигло теперь такого размера, что окончательная статистическая их обработка требовала много времени. Джерви и Перконс были по-прежнему уверены как в том, что волосы разных людей отличаются друг от друга, так и в том, что все волосы одного человека одинаковы. Они рассчитывали, что их методом, который они постоянно совершенствовали, в каждой пробе волос можно будет установить по меньшей мере 10 или 11 микроэлементов из 18, которые к этому времени удалось установить в волосах человека. Следовательно, число различных вариантов сочетания этих элементов само по себе довольно большое. Но число таких вариантов станет бесконечно большим, если учитывать количество каждого элемента в отдельности. Исходя из этого Джерви и Перконс высчитали при качественном и количественном определении элементов пробы волос следующую степень вероятности полного совпадения сочетания элементов в волосах двух разных людей.

Если измерять только 3 элемента, то степень вероятности совпадения равна I : 4 800. Если измерению подвергались 5 элементов, то она равна 1: 126 800. При 7 элементах она составит 1: 4 250 000, при II элементах — 1: 1 140 000 000. Отсюда вытекает, что если при сравнении двух проб волос обнаруживается количественное и качественное совпадение 11 элементов, то ошибка в утверждении об идентичности волос практически исключается.

Несмотря на эти многообещающие перспективы, интересы Джерви и Перконса за 1961–1964 годы несколько изменились. Благодаря все увеличивающемуся материалу исследований они столкнулись со столь чрезвычайно интересными научными проблемами, что мысль о практической криминалистической деятельности все больше отходила* на второй план. Они видели перед собой только необычную научную задачу. Хотя масса результатов их исследований была еще не обработана, Перконс уже говорил о необходимости исследования десяти тысяч проб волос, чтобы можно было проникнуть во все тайны проблемы. Джерви и Перконс подготовили применение измерительных приборов, охватывающих уже не 200, а 400 каналов. Было также предусмотрено, что данные, 'полученные измерительными приборами, будут наноситься на гамма-спектрограммы или на графики кривых не от руки. Их должны обрабатывать и сравнивать с имеющимися уже спектрограммами компьютеры. Перконс полагал, что у него такая большая и точная коллекция сравнительных спектров известных элементов и их количеств, что для опытного ученого нет больше необходимости в каждом отдельном случае производить количественный анализ элементов. Сопоставление результатов исследования незнакомых проб волос с точно разработанными кривыми и „вершинами'' уже имеющихся „сравнительных кривых" позволяло быстро и легко определять вид и количество микроэлементов в исследуемых волосах.

И вот в феврале 1964 года Джерви и Перконс прибыли в Чикаго и вновь выступили перед членами Американской академии судебной медицины. Перконс доложил о достигнутых уже результатах и о запланированных дальнейших исследованиях по меньшей мере 1100 проб волос. Как ученый, но не без гордости Перконс подчеркнул, какого совершенства системы сравнения спектров волос они уже достигли в Торонто. „Для анализа волос и их сравнения, — заявил он, — нет никакой необходимости осуществлять полный количественный анализ. Схемы спектров различных проб волос достаточно отчетливо показывают их различие, а одинаковых — достаточно отчетливо их идентичность, поэтому во многих случаях для заключения достаточно визуального сравнения схем". Он указал на то, что при таком положении дел нет надобности даже в установлении „вершин" элементов, которые их олицетворяют.

Слова Перконса были словами молодого человека, который за последний год из энтузиаста криминалистической науки и оптимиста превратился в ученого-исследовате- ля, который и сейчас еще склонен к оптимизму, но, может быть незаметно для самого себя, „поглощен" исследованием. Отныне он видел практическое криминалистическое применение их работ только в будущем. Джерви, которому уже исполнилось тридцать шесть лет, рассматривал применение нейтронного активационного анализа в деле Бушар лишь как преждевременный поступок, отмеченный наивной верой в новое. Им тоже владела только одна мысль о всестороннем познании проблемы, о полной уверенности в вопросе об исследовании волос, а криминалистическое применение результатов их работы отошло на второй план. Так ни Джерви, ни Перконс не думали о том, что кажущаяся простота сравнения волос, которую Перконс своими словами, казалось, провозгласил как лозунг, может повлечь за собой практическое криминалистическое использование нейтронного активационного анализа при сравнении волос людьми, которые не являются исследователями, а лишь судебными химиками. И ни один из них не предполагал, что, пока Перконс выступал в Чикаго, в Манчестере, в Нью-Гемпшире шла лихорадочная работа по расследованию убийства, в известной степени похожего на убийство Бушар, и что это расследование вызовет своего рода шок, который заставит обоих покинуть „башню из слоновой кости", куда они удалились.

Снежный ураган заметал улицы Манчестера, когда официантка Джоан Мейсн после двух часов ночи вышла из ресторана, в котором работала, и поехала домой. Это было в ночь с 13 на 14 января 1964 года. Над большей частью Нью-Гемпшира дул сильный ветер и валил снег. В Манчестере с середины предыдущего дня все выглядело так, будто небо решило сбросить весь свой запас снега. Джоан Мейсн потребовался почти час, пока она на своей машине добралась до Дональд- стрит и остановилась перед домом № 51, в котором жила с двумя своими детьми. Смертельно усталая тридцатичетырехлетняя женщина посмотрела в комнату, где спал ее тринадцатилетний сын Давид, услышала его спокойное дыхание и пошла дальше, чтобы посмотреть на дочь Памелу. Но постель четырнадцатилетней девочки стояла нетронутой. В полдень Джоан Мейсн приняла по телефону приглашение для Памелы посидеть вечером с ребенком, и с 17 до 18 часов за Памелой должны были заехать родители малыша. Сама Джоан к этому времени уже ушла на работу. Она была уверена, что Памела никогда никуда не пойдет с незнакомым человеком. Поэтому, предположив, что из-за снежной бури Памела осталась у одной из своих подружек, она легла спать. Когда Джоан проснулась через несколько часов, Памелы все еще не было дома, и первый же разговор с Давидом породил у нее чувство тревоги. По рассказу Давида, они поужинали накануне в половине шестого вечера. В 18 часов раздался звонок. Брат проводил Памелу до дверей и видел, как она в своей куртке цвета морской волны, зеленых вязаных рейтузах, меховых сапожках и с зеленой сумочкой в руке исчезла на улице в снежной вьюге. Из-за густого снега он не видел, на какой машине за ней приезжали. Однако Давид был убежден, что Памела никогда не сядет в подозрительную машину. Джоан Мейсн тоже старалась успокоить себя подобными рассуждениями, но все же позвонила в школу, чтобы узнать, не отправилась ли Памела прямо туда, не заходя домой. Получив отрицательный ответ, она стала искать в записной книжке адрес семьи, куда Памелу пригласили посидеть с ребенком. Этот адрес продиктовал ей позвонивший по телефону мужчина. Спустя час, взволнованная и испуганная, она сидела перед сержантом полиции Уименсом в городском отделении полиции Манчестера. Адрес, который она записала, был ложным. Произошло нечто загадочное.