Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

на челябинского делегата. — Все в нем неестественно, все наигранно… Или уж мне это чудится? Так хорошо было, и вот поди же ты…»

Наблюдая за усачом, Платон Михайлович не раз впадал в сомнение и пытался убедить себя, что ничего странного и необычного в челябинском делегате нет, что сам он — старый конспиратор — придумал всякие небылицы и вот теперь мучается, стараясь разгадать загадку, которую без телеграммы из Челябинска разгадать все равно было невозможно. Новоселову страшно хотелось поверить в свою ошибку и отказаться от подозрений, но всяким раз, когда он встречался взглядом с усачом, он подмечал где-то с глубине глаз его едва приметное беспокойство, и всякий раз подозрения возвращались с новой силой.

Усач же к концу конференции становился все оживленнее. Его хрипловатый смешок раздавался то там, то здесь, он фамильярно похлопывал делегатов по плечу и на прощание крепко жал руки каждому. Подошел он попрощаться и к Михаилу.

Платон Михайлович в это время стоял возле, окончательно сбитый с толку веселостью усача и вновь мучаясь своими сомнениями.

— Подожди прощаться-то, — сказал челябинцу Михаил. — Тебе маленько задержаться придется.

— Задержаться? — переспросил усач и бегло взглянул на Платона Михайловича.

— Да, — сказал Михаил. — Шифрованная телеграмма из Челябинска получена, может быть, тебя касается…

— Телеграмма? — Усач моргнул, как будто в глаза ему попали невидимые соринки, однако на лице его не отразилось ни беспокойства, ни испуга. — А что в телеграмме?

— Не знаю еще. Вот проводим товарищей, тогда пойдем на квартиру и расшифруем, — ответил Михаил и пошел к дверям попрощаться с уезжающими делегатами.

— Ладно, — сказал челябинец и достал папиросу. Он помял ее между пальцами и подошел к шестку, чтобы прикурить от лампы.

Он нагнулся над шестком и, загораживая другим свет, долго чмокал губами и посапывал носом. В хлебопекарне стало совсем темно, и лица челябинца Платон Михайлович не видел.

«Либо я ошибаюсь, либо он опытный контрразведчик, — думал Платон Михайлович, вглядываясь в сгорбившегося над шестком усача. — Ничем себя не выдал… Впрочем, неопытного на такое дело и не пошлют…»

Делегаты из хлебопекарни выходили по двое в сопровождении кого-нибудь из томских подпольщиков, хорошо знающих город, выходили через большие промежутки времени, и проводы затянулись надолго.

Усач, покуривая, толкался среди делегатов, и снова там и тут раздавался его хриплый смешок.

«Правда ли получена телеграмма, или Михаил обманул его? — думал Платон Михайлович, шагая из угла в угол пекарни. — Нет, он слишком спокоен. Наверное, я ошибся…»

Наконец проводы делегатов закончились, и с улицы в хлебопекарню вошел наружный постовой.

— Сейчас мы уйдем, — сказал ему Михаил. — Ты свет погаси, сними шторы и дверь на замок запри.

Постовой подошел к шестку, погасил лампу и стал снимать с окон полотнища.

Новоселов, Михаил и челябинский делегат вышли во двор.

Небо было такое же звездное, как в ночь открытия конференции.

Платона Михайловича поразила тишина города. Не доносилось ни одного звука, как будто бы город был всеми покинут.

Михаил шел на шаг впереди — он хорошо знал дорогу, за ним — челябинский делегат, за челябинским делегатом Новоселов.

Позади щелкнул замок запираемой двери, заскрипели шаги и смолкли. Видимо, постовой остановился, чтобы спрятать куда-то в условленное место снятые занавеси.

Когда миновали двор и через маленькую калиточку вышли на неширокую темную улицу, челябинский делегат спросил:

— Далеко квартира?

— Недалеко, — сказал Михаил.

— Хорошо бы к утреннему поезду мне поспеть…

— Успеешь.

Некоторое время все трое молчали. Челябинский делегат шел, глубоко засунув руки в карманы и опустив голову.

Позади на деревянных мостках послышались шаги. Платон Михайлович обернулся и увидел выходящего из калитки постового.

— Сюда в переулок, — сказал Михаил и повернул за угол.

Платон Михайлович взглянул на замедлившего шаги челябинца и вдруг заметил, что тот медленно вытаскивает из кармана правую руку.

При свете звезд в руке блеснул ствол пистолета.

Не отдавая себе отчета в том, что он делает, подчиняясь скорее инстинкту, чем разуму, Платон Михайлович схватил челябинца за руку.

Усач рванулся и наотмашь ударил Платона Михайловича в лицо левой свободной рукой.

Платон Михайлович пошатнулся, но руки усача не выпустил.

— Караул! — закричал усач и вдруг, словно поскользнувшись, упал под ноги Новоселова, выронив покатившийся по утоптанному снегу пистолет.

В то же мгновение Платон Михайлович увидел рядом Михаила и понял, что это он ударом кулака сшиб усача с ног.

— Молчи, молчи… — услышал Новоселов угрожающий голос Михаила. — Молчи…

Оглушенный ударом, Платон Михайлович никак не мог сообразить сразу, что нужно делать, и, отыскивая пистолет, без толку шарил по снегу руками.

На помощь Михаилу подоспел подпольщик, стоявший постовым у хлебопекарни. Он бросился на усача и взмахнул рукой.

Платон Михайлович услышал негромкий голос Михаила:

— Провокатор…

Послышался хрип, и тело усача вытянулось на снегу.

Платон Михайлович наконец нашарил пистолет, подобрал его и сунул в карман.

— Идем, — сказал Михаил, поднимаясь над неподвижно лежащим усачом. — Пошли скорее…

Они повернули за угол и быстро зашагали по скрипящим мосткам. В другую сторону через улицу побежал постовой подпольщик.

— Ножом? — шепотом спросил Платон Михайлович.

— Ножом.

У Платона Михайловича кружилась голова, и его начинало мутить. Во рту появился солоноватый вкус крови. Подкашивались ноги, и мучительно хотелось откашляться, однако Платон Михайлович сдерживался и, собрав все силы, старался не отстать от Михаила.

Они повернули в одну улицу,