Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

К галерам они погребли ближе к полуночи. Тихо, страшно, молча…

Восемь темных призраков выметнулось из темноты, окружая турецкие корабли. Команда поделилась на две части — одна половина гребла так, что только весла трещали, молча и яростно, а вторая сидела в лодках, разматывая крючья с веревками, уже готовая к бою… и как же неожиданно было для турок, когда по бортам галеры застучали десятки крюков!

Каждая чайка без натуги несла 50–60 человек, поэтому почти сто крючьев впилось в борта что одной, что второй галеры… Словно простучал коротко и сухо смертельный град.

Какое там воевать!

Проснуться половина не успела!

Казаки уже не молчали. Они шумели, они орали, они вырезали всех, кто встретился им на пути. Прижались к веслам и нырнули под скамейки прикованные гребцы, ужасаясь их ярости. Вышел из своей каюты капитан — и тут же упал с чьим‑то ножом в горле. Капитана второй галеры все‑таки соизволили рубануть саблей. Тем паче, что турки не гасили фонари на галерах… куда как удобно для казаков, чьи глаза привыкли к темноте — и теперь турки представляли для них роскошные мишени.

А вслед за первой партией лезли и гребцы, собираясь поучаствовать в развлечении. В каждой чайке оставался, дай Бог, десяток человек — и весьма этим недовольных! Такое развлечение мимо проходит! Ну да ладно, следующий бой — их!

Уже через два часа все было кончено. *

* нечто подобное описывал г. Левасер де Боплан, франц. инженер на службе у поляков, 1600–1673 гг. Насколько он приврал — не знаю. Прим. авт.

На галерах практически не осталось живых турок — так, человек пять, в качестве 'языков'. Сдать на руки Ромодановскому — пусть допрашивает. Просил ведь, ежели получится, кого захватить… ну так для хорошего человека и не жалко!

Остальные были грубо обшарены, раздеты (а чего добру пропадать) — и скинуты за борт. Казаки обшаривали трюм, не особо покамест разговаривая с прикованными рабами — потом. Свой карман — он завсегда ближе к телу, чем чужие нервы. Хотя и видели, что рабы дрожали. Как же ж! Про казаков такие слухи ходили, что самим иногда страшно становилось! Здоровы ж эти европейцы брехать! И глотки‑то казаки зубами рвут, и режут всех, кого ни попадя, и корабли на дно пускают с прикованными людьми…

Разве что новорожденными младенцами казаки не питаются, ну так это еще впереди! Авось, придумают!

Вот и пусть чутка подрожат!

Так что Остап молчал до последнего. И только когда забрезжил рассвет, кивнул Дмитро.

— Переведи им. Доведем корабли до Азова — там раскуем их. Получат жизнь и свободу.

Дмитро послушно перевел, но радостных воплей не дождался. Не верили. Ну и не надо, что он — убеждать их будет?

Сами поймут, когда все сбудется, тогда и поблагодарят. А пока пусть слушаются и лишних хлопот не добавляют!

Ромодановский был весьма рад еще двум галерам — в хозяйстве все пригодится. А турки быстро начали себя чувствовать весьма и весьма неуютно. Казаки не собирались давать им спуску и даже если не решались идти на абордаж по нехватке сил — все равно умудрялись напакостить — подкравшись и от души обстреляв галеру.

Вольной турецкой жизни приходил конец.

* * *

Михайла Юрьевич Долгоруков смотрел на монаха злобными глазками.

— Говоришь, ведомо тебе, кто моего отца сгубил?

— Ведомо, князь. И ведомо, почему того убийцу не нашли.

— Коли узнаю, что лжешь ты мне…

— Коли хотел бы солгать — не пришел бы я к тебе сам, князь. Но в то время государь мне доверял, советовался…

— А сейчас терпит с трудом.

Симеон Полоцкий склонил голову. Это верно, у царицы он впал в немилость, а царь ей во всем потакает, потворствует бабской глупости! Нет бы прислушаться к мудрым словам, тогда б и не пришлось…

Ладно. Не о том речь.

— Что верно, то верно. Я в монастырь уйти хочу, но до того должен душу облегчить. Грех на мне, знал я об убийстве твоего отца — и не предотвратил.

Налитые кровью глаза Михайлы злобно блеснули.

— Кто?!

— Сам государь.

— Лжешь, собака!!!

Симеон спокойно (хоть и стоило это немалых усилий) выдержал бешеный взгляд, покачал головой.

— К чему лгать мне, князь? Тем более — так?

Михайла задумался, а Симеон продолжил плести паутину лжи. Юрия Долгорукова по его словам отравили. И приказал то сделать царь, который решил, что после польских побед Юрия на место поставить не удастся. Казнить и не за что, а Романовы куда как худороднее. Вот и взял грех на душу…

Кто сделал?

По приказу царя, Ордин — Нащокин. Не по норову ему был Юрий Долгоруков. Слишком умен и силен, слишком любим в армии, слишком стрельцы его уважали…

Михайла слушал, стискивал кулаки — и видел Симеон, что верят ему, еще как верят! Люди вообще склонны верить в худшее. Тем более, он столько времени пытался доискаться до истины…

— Ты‑то, князь, при царе безотлучно, а вот отец твой…

— Отца я и царю не прощу, — выдохнул мужчина.

Симеон внутренне собрался.

Не простишь, конечно. Мы все сделаем, чтобы не простил. А поскольку ты к царю приближен, то и сделаешь все необходимое.

А вот как сделаешь…

Начиналась более жестокая политика. Сильная Русь — а одолев крымчаков, она бы стала куда сильнее, не была нужна ордену иезуитов. Слишком опасно для них было православие.

* * *

— Григорий! Слов нет! Отец в восторге будет!

Алексей Алексеевич хвалил от души, уважительно именуя Ромодановского не Гришкой, а Григорием — и боярин это оценил. Да, такое было у царей в обычае, боярина запросто могли и назвать Ивашкой, и кинуть в него, чем потяжелее, и царской ручкой за вихры оттаскать… Алексей не стал бы исключением из царственного правила — постаралась Софья. Она и внушила брату когда‑то, что бояться люди будут при такой манере, а вот уважения не дождешься. А ежели ты всегда вежество соблюдаешь, то гнев твой куда как страшнее им покажется.

Алексей послушался — и не пожалел. Но сейчас речь шла не о простой вежливости, нет! Ромодановского действительно было за что хвалить!

За очень и зиму он крепко поработал над Азовом. Пролом в стене был заделан, насыпи восстановлены, перед крепостью устроена настоящая полоса препятствий — рвы, ямы с кольями, закрытые чем‑то вроде легких настилов… если ехать по дороге — все было в порядке. Но когда это осаждающее войско только дорогами и пользовалось?

Судя по всему, Григорий спал по два часа в сутки, а остальное время трудился так каторжно, как и на рудниках не заставляют.

Азов тоже сиял чистотой и напоминал казарму. Улицы выметены, никаких пьяниц, ни драк. Ни скандалов, ни лишнего шума — всяк знает свое место и занимается своим делом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});