Изумруды Урала - Николай Петрович Сироткин

не съест.

Штейнберг быстро оделся и вышел на улицу, где, развалившись в коляске его ждали два полицейских. Уже через десять минут они были на месте.

— Штейнберг Генрих Карлович?

— Да.

— Проходите, садитесь. Я помощник пристава коллежский секретарь Белавин Константин Александрович.

— Спасибо. — Поблагодарил чиновника Штейнберг, усаживаясь на скрипучий стул.

— На вас поступила жалоба от купца Мордвинова Елизара Яковлевича. Три дня назад, возле булочной вы избили его сына Никиту. Согласно справке, приложенной к жалобе, у него сломан нос и три ребра, выбиты четыре зуба, а на теле присутствуют многочисленные ссадины и ушибы. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Четверо пьяных мужиков, возле булочной приставали к девушке, и я просто заступился, вот и все.

— Речь идет только об одном человеке, господин Штейнберг, а вы мне рассказываете, что их было четверо.

— Точно, четверо.

— Кто-то может подтвердить ваши слова?

— Только девушка.

— Вы уже второй раз повторяете девушка. У нее есть имя и фамилия?

— Я думаю есть.

— Вы так говорите, словно не знаете, кто она такая?

— Но, я действительно не знаю. Три дня назад я впервые увидел ее около булочной.

В это время раздался стук в дверь и в комнату вошел адвокат Гринберг.

— Исаак Соломонович, вы же видите, что я занят, — раздраженно сказал помощник пристава, — посидите в коридоре, я скоро освобожусь.

— Извините, Константин Александрович, но я как раз по делу господина Штейнберга.

— Исаак Соломонович, никакого дела еще нет, мы пока просто беседуем. Вот когда закончим, я решу, возбуждать дело или нет.

— Так это хорошо. Значит, я успел во время. У меня показания невесты господина Штейнберга, мадмуазель Шторх, написанные собственноручно. Там сказано, что …

— Какая невеста, Исаак? — Зарычал чиновник. — Господин Штейнберг только что заявил, что он первый раз видит эту девушку.

— Джентльмен не мог поступить иначе, ваше благородие! Генрих Карлович, могу я попросить вас подождать немного в коридоре. — Обратился к Штейнбергу адвокат. Тот, молча, кивнул и вышел.

— Исаак, что все это значит? — Набросился на Гринберга полицейский.

— Ты о чем, Константин?

— Я про эту невесту.

— А что, мадемуазель Шторх не может иметь жениха?

— Нет, отчего же, она девушка приятная во всех отношениях, вот, только с женихом ты сильно переборщил. Ты знаешь, сколько мужиков к ней сватались?

— Не считал, но думаю много.

— Вот именно и всем она отказала. Какой дурак поверит, что этот молодой повеса, неделю назад приехавший в Екатеринбург, за столь короткое время добился ее расположения.

— Он не повеса, а ювелир, причем очень квалифицированный.

— Какая на хрен разница, Исаак, не надо придираться к словам. Этот твой номер с оскорбленной невестой и благородным женихом не пройдет.

— Чего ты так разгорячился? Сколько тебе заплатил Мордвинов?

— Если бы я не знал тебя двадцать лет, Исаак, то выкинул бы из кабинета за такие слова. Мордвинов мне ничего не платил, потому что знает — не возьму. Он заплатил приставу, а расхлебывать кашу, которую они заварили, приходится мне.

— Костя, ты извини, я не хотел тебя обидеть.

— Да, чего уж там. — Успокоившись, миролюбиво сказал чиновник. — Для того чтобы их отшить мне нужен более веский козырь, чем твоя липовая невеста.

— Слушай, ты же знаешь, как все было на самом деле.

— Об этом весь город знает.

— Вот и я о том же. Штейнберг никого не избивал и никому ребра не ломал.

— Но в таком случае, придется привлечь только бывшего ссыльного Соколова, потому что третьего никто не опознал. Этот вариант тебя устроит?

— Нет, Константин, мне нужно, чтобы никого не привлекали.

— И как ты себе это представляешь. Что я завтра буду докладывать начальнику? Кстати, кто тебя нанял?

— Наконец-то ты начал, немного, соображать. Подумай сам.

— Неужели Файн?

— Заметь, это ты сам догадался, я тебе ничего не говорил. Попробуй намекнуть своему начальнику, что за мадмуазель Шторх стоит ювелир Файн.

— Может быть, Файн как-нибудь сам договорится с Мордвиновым?

— Ты же знаешь, Константин, Файн с этим козлом, извини за выражение, на одном поле срать не сядет, а тем более говорить. Тебе не надо ничего делать, просто намекни и все.

— А что, Исаак, может быть, и прокатит. Мордвинов против Файна — ничто, вот только как обосновать его интерес.

— Мадмуазель Шторх и ее отец работают у Файна в школе.

— Слабовато будет. Это все знают, в том числе и Толстопятов, однако он взял деньги и приказал доставить Штейнберга.

— Тогда скажи, что она крестница Файна.

— А это действительно так?

— Константин, как ты можешь сомневаться в моих словах? Вспомни, я когда-нибудь тебе врал?

— Вот сколько я тебя знаю Исаак, ты никогда не краснеешь и способен любую чушь представить как истину в последней инстанции. Ладно, завтра появится начальник, попробую ему намекнуть. Он трус и вряд ли захочет связываться с Файном, тем более что тот в хороших отношениях с нашим полицмейстером.

— Будем считать, что договорились. Здесь благодарность моего клиента, — сказал Гринберг, показывая чиновнику конверт, — но она пока останется у меня. Как только вопрос будет решен этот конверт сразу перейдет к тебе.

— И много там?

— Вполне достаточно за те пять минут, которые тебе понадобятся, чтобы запугать своего начальника и заставить его отказаться от возбуждения дела.

— Тогда до завтра, Исаак. Смотри, не потеряй мои деньги.

Гринберг вышел из кабинета и, взяв под руку стоявшего в коридоре Штейнберга, повел его на улицу.

— Исаак Соломонович, я не согласен.

— С чем, Генрих Карлович?

— С тем, что имя честной девушки будет фигурировать в этом деле, и не дай бог в суде. Тогда придется повторить то, что они ей говорили, а это мерзость.

— Я с вами полностью согласен, а поэтому никакого дела не будет. Я сейчас отвезу вас в вашу берлогу, где вы