Изумруды Урала - Николай Петрович Сироткин

сегодня утром.

— Ладно, если пришел, то пусть осмотрит больного.

Доктор подошел к кровати и сел на стул, который специально для него освободил Соколов и приступил к осмотру.

— Ноги руки целы, ребра тоже. Небольшие ушибы, синяк под глазом, разбитая губа и шишка на голове — резюмировал он. Вы легко отделались, господин Штейнберг, два-три дня покоя и все само заживет. Кстати, откуда у вас свежий шрам на затылке.

— Случайно получил по голове чем-то тяжелым этой весной в Москве.

— У вас было сотрясение мозга?

— Да, средней тяжести, как сказал врач.

— Тогда дело серьезнее, чем я думал. Вам нужно как минимум две недели абсолютного покоя. Я опасаюсь рецидива, поэтому буду навещать вас через каждые два дня по вечерам. Полный покой, никаких резких движений и физических нагрузок. Старайтесь больше лежать, категорически запрещается читать и писать, а так же покидать вашу комнату. Никаких спиртных напитков и кофе, рекомендации по вашему питанию я передам Серафиме Дмитриевне. Еще раз повторяю: покой и только покой.

Собрав свои инструменты, врач собрался было уходить, но был остановлен Соколовым.

— Сколько мы должны за визит?

— Ничего, все уже оплатила Серафима Дмитриевна. Выздоравливайте, Генрих Карлович. Всего хорошего, господа.

— У тебя, оказывается, вошло в привычку получать по голове, — съязвил Соколов, когда за доктором закрылась дверь.

— Это случайность.

— Ладно, сейчас отдыхай, завтра поговорим.

Соколов вышел, а Штейнберг уже через несколько минут спал сном праведника.

20 мая (воскресенье)

Утром Штейнберг проснулся довольно рано, солнце еще не взошло, но было уже довольно светло. Голова не болела, разве только шишка, и то, когда до нее дотрагиваешься. Глаз опух, но особых неудобств не доставлял, а вот разбитая губа противно саднила. Страшно хотелось пить и осторожно, стараясь не делать резких движений, он сел на кровати. Его взгляд уперся во что-то темное, стоявшее на полу в изголовье. Присмотревшись, он понял, что это ведро с водой, из которой торчат горлышки трех бутылок пива.

— Это Виктор, — с теплотой подумал Штейнберг, — и как только догадался? Правда, доктор запретил алкоголь, но ведь его здесь нет, а пить очень хочется.

Поборов сомнения Генрих медленно нагнулся, потрогал воду и с удовлетворением отметил, что она была прохладной. Выпив залпом одну за другой, две бутылки пива он почувствовал явное облегчение и уже через пять минут, его снова сморил сон.

— Я хотел тебе сообщить прекрасную новость — я вычислил тех, кто стоит за изумрудами. — Штейнберг сидел на кровати и выглядел вполне здоровым, если бы не синяки и разбитая губа. — Мы выполнили задание быстро и главное, тихо, никого не насторожив. Теперь можно ехать в Москву докладывать результаты работы Ростопчину.

— То, что мы выполнили задание, ты мне уже говорил, вот только насчет тишины я не уверен.

— Ты об этом, — Штейнберг показал рукой на заплывший глаз, — это чепуха.

— Да нет, друг мой, я кое о чем другом.

— О чем? — Насторожился Штейнберг.

— О том, что тебя пасут уже четыре дня.

— Как пасут?

— Очень просто. За тобой постоянно ходит хвост.

— Какой еще хвост?

— Следят за тобой. Куда бы ты ни пошел, за тобой постоянно ходит их человек. Они регулярно меняются, правда, всего я видел пока только двух, но не исключено, что их гораздо больше. Кто-то очень интересуется твоей деятельностью в Екатеринбурге. Ты только приехал, еще не успел завести здесь любовницу и наставить кому-то рога, поэтому оскорбленный муж отменяется.

— Как давно ты это заметил? — Спросил Генрих, пропустив мимо ушей последнюю фразу друга.

— На следующий день после приезда из Невьянска. Возвращаясь из канцелярии, я увидел, что ты идешь по проспекту и уже хотел подойти, как вдруг заметил, что в двадцати саженях следом за тобой идет мужик, которого я утром видел возле нашего трактира. Я проследил за вами. Когда ты вернулся к себе в номер, он зашел в дом напротив и уселся у окна, продолжая наблюдение. Я узнал у Каземирыча — этот дом раньше занимала мелочная лавка, но вот уже более года он стоит пустой. Ты три дня бродил по городу, посетил трактир на Луговой улице, дважды наведался к адвокату Гринбергу, побывал на городском кладбище и везде за тобой следовал их человек.

— Виктор, ты что, следил за мной?

— А ты как думал? В письме Ростопчина прямо так и сказано — оберегать тебя, как зеницу ока.

— Но мне Войцех Каземирович сказал, что ты в загуле.

— Правильно. Мне нужно было выяснить все в спокойной обстановке. Моя личность их точно не интересует, они сосредоточены только на тебе. Поэтому мне нужно было сделать так, чтобы нас не видели вместе. Вот я и придумал этот ход с загулом, чтобы ты меня не искал.

— Но что им нужно? Если бы хотели убить, то могли это сделать еще в первый день.

— Думаю, убийство пока не входит в их планы. Увидев, что ты направился к булочной, следивший за тобой мужик остановился, а когда началась драка, сразу бросился на помощь. Честно говоря, я вначале подумал, что он с ними заодно, однако, быстро успокоился, увидев, как разлетаются в разные стороны твои противники. Вдвоем мы быстро их утихомирили, и пока он пытался привести тебя в чувства, я поймал извозчика.

— А что стало с этими пьянчугами?

— А я откуда знаю. Я повез тебя, мужик исчез, а они остались лежать там.

— Они хоть живы?

— Думаю да, во всяком случае, двое из них довольно громко стонали. Сам понимаешь, дожидаться полиции мы не стали.

— А девушка куда делась?

— Какая девушка?

— Та, что стояла на крыльце булочной.

— Так весь этот сыр-бор из-за дамы?

— Да, эта пьянь оскорбляла барышню, и пришлось вмешаться.

— И как зовут твою пассию?

— Я не знаю.

— Ты вступился за честь дамы, даже не зная, кто она такая? Ты хоть видел, что их четверо?

— Я умею считать.

— Считаешь ты, может быть и хорошо,