Ты и Я - Сводные (СИ) - Сью Ники

Наверное, она вот также запросто и от Ильи отвернулась. От людей вообще легко отворачиваться. Взял и ушел. А человек пусть себе карабкается. Если бы при знакомстве на каждого такого вешали табличку, жить было бы проще.

— Иногда нужно сделать шаг назад, чтобы увидеть, кто останется с тобой, когда все начнется катиться к чертовой матери. — Разрывает тишину вдруг голос Саши. Его мрачный тон, и глаза полные тоски заставляют сглотнуть ком в горле. Я все еще не понимаю, как можно было поспорить на человека, как можно играть с чувствами других. Это мерзко. Это подло. Но вот стоит он напротив и создается ощущение, будто мы просто однажды друг друга не поняли. Будто я просто упала в лужу, а он вместо того, чтобы пройти мимо, зачем-то подал мне руку.

— Ну бывай… девушка Ильи Царева, — устало произносит Беляев. Разворачивается и удаляется прочь, оставляя после себя какой-то странный осадок.

Илья приходит ко второму уроку. Классная, конечно, делает ему замечание, а то и два, но когда Царева волновали упреки учителей. Зато его, оказывается, волнует другое, вернее другая — я.

— Могла бы меня разбудить, — бурчит он. Да так громко, что весь класс слышит. Пинаю его ногой, ущипнуть бы, но Илья опережает. Кладет руку мне на коленку, скользит медленно, и смотрит так, бровками играет.

— Царев, — спокойно говорю, хотя выходит как-то игриво.

— Что? — улыбаясь, отвечает он.

— Что ты делаешь?

— А что я делаю? — делает вид, будто не понимает. Хорошо, я еще в джинсах сегодня. А то бы точно по рукам надавала.

— А что ты ничего не делаешь разве?

— Наверное, все же должен что-то сделать, — усмехается Илья. Наклоняется и неожиданно чмокает меня в щеку.

— Царев, — снова пинаю его, но кое-кто явно в удачном расположении духа. Аж светится весь.

— Что? — шепчет почти мне в губы. Мы смотрим, друг на друга, а ощущение, словно целуемся. В животе бабочки порхают — весна наступила. В нашем маленьком мире, наступила весна.

— Молодеженчики, — разрывает столь интимное подглядывание Денис. — Привет. Как спалось? Царь, ты потолковать не хочешь?

— С тобой нет, — отмахивается Илья.

— Мне можешь юбчонку накинуть?

— Боюсь, что в ней, что без нее, у меня на тебя не встанет.

— А раньше очень даже неплохо вставал!

Парни начинают между собой кидаться шуточками, болтают о всяком разном. Илья рассказывает, что заступился за какого-то бродягу, которого решили избить богатенькие подростки. На шум вызвали полицию. Всех затолкали, разбираться особо не стали. Родители шпаны приехали за ним, ну а Илья звонить Борису не захотел. Вот и пришлось ночевать за решеткой. Ковалев на это усмехается, потом правда, задирает подбородок и гордо заявляет, мол раз Царев все же набрал ему в ту сложную минуту, то будет прощен за остальные проступки. О каких проступках речь, не вникаю. Потому что уловить, где они стебут друг друга, а где, правда, злятся, очень сложно.

Оставшийся день проводим вместе с друзьями Ильи. Гуляем в парке, едим пиццу в кафешке. Парни больше болтают, а я в основном слушаю. С ними весело. Рядом с Царевым вообще уютно.

Наверное, так бывает, когда человек — свой. Ведь со своим «человеком», в любую погоду тепло.

Жизнь постепенно наладилась. За последние две недели, в каких забавных ситуациях мы с Ильей только не побывали. То он за мной следом в ванну шмыгнет, и давай целоваться лезть. То я его в шкаф пихаю, а этот большой дядька возмущается. Один раз вечером мы вообще еле успели отойти друг от друга. Целовались на кухне, думали родители нескоро будут, но они нас удивили. Мама с Борисом тогда посмотрели как-то подозрительно и неоднозначно, однако ничего не сказали.

После я решила, что дома нужно быть максимально осторожными. Илья, конечно, слушать не стал. Он вообще далек от осторожности. Захотел — поцеловал. Даже в школе. Классная каждый раз напоминала, что однажды ее терпению придет конец. Вызовет родителей. Нас едва не рассадить пытались. Но Царев опять вставил свое категоричное «я», и кто бы его пересадил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Однако в последний день октября все изменилось.

Илья пришел после работы около девяти вечера. Сходил в душ, а затем нагло завалился ко мне в спальню. Родители обещались вернуться не раньше двенадцати, поэтому мы смело миловались. Валялись на кровати, целовались, поддались вихрю эмоций, чувств. Царев стащил с себя майку, а затем и с меня. Оставаться в одном лифчике перед ним было необычно. Я смущалась, но все это ушло на задний план.

Под ним я таяла, под ним я умирала и оживала каждой клеточкой тела. От его поцелуев кожа горела, голова плыла, разум отключался. Хотелось большего. Хотелось его без остатка. Это был первый раз, когда мы настолько поддались порыву, когда перестали контролировать себя.

Но замок щелкнул. Послышались шаги. И если бы не проклятая музыка, которая мелодично разлеталась по комнате…

— Дарья! — воскликнула мама. Мир рухнул в ту секунду, когда я увидела родителей на пороге спальни.

Все произошло так быстро, что я и глазом моргнуть не успела. Борис силой стащил с меня Илью, хотя тот особо и не сопротивлялся. Понимал видимо, разговор ждет нас не из легких. А потом они заперлись в родительской комнате.

Я тоже решила время не терять, накинула кофту и подошла к маме. Она с бледным, как мел, лицом сидела на кухне. Смотрела в одну точку, вздыхала громко. Казалось, ее дочь совершила нечто унизительное, но ведь это не так.

— Мам, — осторожно начала я, усаживаясь напротив. Она отвернулась.

— Мам, — снова позвала. — То что вы… все не так, как могло показаться. Я и Илья… мы просто целовались. Ничего не было. Клянусь.

В ответ последовала тишина. Острая, давящая. Как будто тело накрыли тонкими иглами, которые пронзают каждую клеточку от малейшего движения.

— Мам, прости, что не сказала о нас с Ильей. Все как-то… внезапно случилось.

Свожу пальцы в замок, сжимаю их крепко, делаю глубокий вдох. Не так я себе представляла этот разговор. Откладывала на потом, пыталась подловить момент. А в итоге только сделала хуже.

— Мамуль, ну ты чего молчишь? — тянусь к ее руке, но он резко отталкивает.

— А что я должна сказать? Что ты хочешь услышать, Даша? — холодным тоном обрушивает на меня свою обиду.

— Прости, м?

— Даша, я… я не понимаю. — Переводит, наконец, на меня поникший взгляд. Смотрит с таким изумлением, будто ее дочка прыгнула в болото, из которого никогда не выбраться.

— Мам…

— Борис же говорил, что Илья он… он свободолюбивый мальчик. Даша, ты хочешь ходить с разбитым сердцем? Хочешь проснуться однажды и понять, какие мужчины плохие?

— Может в глазах Бориса его сын и такой. Но на самом деле…

— Дарья! — прикрикивает мама. Поднимается со стула, подходит к кухонной стойке, и теперь я могу видеть только ее ровную спину в дорогом брючном костюме.

— Мам, Илья не такой…

— Все они не такие. — Выдыхает она.

— Мне хорошо рядом с ним, мам.

— Ты еще хоть девственница? — резко поворачивается и произносит эту безумную фразу. Слышать такое от любимой женщины, по меньшей мере, странно.

— Мне семнадцать, мам. — Спешу напомнить о своем возрасте, потому что был секс или не было, ее не должно волновать. В конечном итоге, когда решался вопрос о переезде меня не спросили. Почему же я должна спрашивать, с кем и когда мне прощаться с невинностью.

— Всего семнадцать. Он сегодня с тобой переспит, а завтра с другой. Ты не понимаешь? Ты как собиралась существовать с нами под одной крышей, когда Илья наиграется? Когда ему надоест тебя… — на этом мама осекается. Снова вздыхает. Хотя мне, итак, собственно, понятно, к чему она клонит. Не разговор, а сплошной тупик. Будто я сама себе говорю, а не ей.

— Почему ты думаешь, что он со мной играет? Я что не достойна, быть любимой? Мам, твоя дочка такая уродливая, что ее нельзя полюбить?