Я не толстая - Мэг Кэбот

– Очень просто, если знать, как это делается. Кто-то поджег эту штуку за несколько минут до того, как вы и… как его… – Канаван заглянул в записную книжку: – ах да, мистер Гузман вошли в лифт. А теперь, если вы не против, я бы хотел задать вам несколько вопросов. Какого черта вы делали на крыше лифта?

Я растерялась. Трубчатая бомба с двумя фитилями из сигарет… Я не могла себе представить, как выглядит это устройство, но точно не заметила ничего подобного, когда поднялась на крышу лифта.

С другой стороны, там столько всяких механизмов и приспособлений, что спрятать одну маленькую бомбочку не так трудно.

Но трубчатая бомба? Бомба в Фишер-холле?

Из-за двойных дверей донесся крик медсестры:

– Сэр, вам сюда нельзя! Сэр, подождите…

В комнату ворвался Купер с охапкой пакетов. За ним по пятам с сердитым видом спешила хорошенькая медсестра.

– Сэр, нельзя сюда врываться! Выйдите, или мне придется вызвать охрану.

– Все в порядке, сестра, он со мной, – сказал Канаван.

Он достал из бумажника полицейскую бляху и показал медсестре. Но на нее это не подействовало.

– Мне все равно, будь он хоть из Королевской Академии медицины. Сюда нельзя.

Купер сунул руку в один пакет.

– Вот возьмите пончик. – Медсестра посмотрела на него как на ненормального. – Возьмите, от меня.

Медсестра брезгливо взяла пончик, откусила большой кусок и удалилась, жуя. Купер пожал плечами, проводив ее взглядом, а потом с нескрываемой враждебностью посмотрел на детектива.

– Кого я вижу! Никак, это самый большой хрен нью-йоркской полиции!

Я удивилась.

– Купер, что ты говоришь! Детектив Канаван просто объяснял мне…

– Что ты все это выдумала? – перебил Купер и невесело рассмеялся. Потом нацелил на удивленного детектива указательный палец. – Вот что я тебе скажу, Канаван. Все шесть тросов, на которых держалась кабина, никоим образом не могли лопнуть одновременно, если только кто-то нарочно…

– Купер! – закричала я.

Детектив Канаван насмешливо хмыкнул.

– Уймись, Ромео. – Он помахал сигарой. – Мы уже установили, что это второе покушение на жизнь твоей девушки. Никто и не говорит, что происшествие с лифтом – это случайность. Так что, парень, не рви рубаху на груди, я на твоей стороне.

Купер недоуменно заморгал, потом посмотрел на меня. Я думала, он скажет что-нибудь, вроде «она не моя девушка», но он не сказал. Вместо этого заметил:

– Мне показалось, что салат из тунца не очень свежий, так что я не стал его брать, а принес тебе салями.

Купер протянул мне бутерброд длиной, наверное, сантиметров в тридцать. Я не расстроилась:

– Вот это да!

Детектив Канаван с интересом посмотрел на многочисленные пакеты, которые притащил Купер.

– Жареной картошки не найдется?

– Нет. – Купер развернул мой бутерброд и стал разламывать его на кусочки, потому что я не могла ничего толком держать в руках. – Есть оливки.

Канаван был явно разочарован.

– Нет, спасибо. Ну… – Он как ни в чем не бывало продолжил разговор. – Так кто вам велел подниматься на этом лифте?

Я стала отвечать с полным ртом – так проголодалась, что не могла терпеть.

– Мне позвонили с ресепшен и сказали, что Гевин – парень, который живет в Фишер-холле, – снова катается на крыше лифта. Мы с Хулио погнались за ним, чтобы заставить спуститься.

– Вот как? И что было, когда вы поднялись?

Я описала взрыв, который, кажется, произошел в ту самую секунду, когда я поняла, что Гевина там вообще нет.

– Так, – сказал Канаван. – И кто же велел девушке с ресепшен вас вызвать?

– Мы все знаем, кто это сделал, – сказал Купер, еле сдерживая ярость. – Канаван, почему вы сидите тут, вместо того чтобы пойти и арестовать его?

– Кого арестовать? – полюбопытствовал Канаван.

– Эллингтона. Он убийца. Ясно, что Хизер его спугнула.

Канаван покачал головой.

– Этот парень вчера вечером уехал из города. Он остановился в доме родителей, в Хэмптоне. Так что подложить бомбу никак не мог, во всяком случае без чьей-то помощи. Он в трех часах езды отсюда. Я согласен, что кто-то хочет убить твою девушку, но это не Крис Эллингтон.

24

Сегодня – та самая ночь,

Все точки пора расставить,

Гони неуверенность прочь,

Не бойся сомненья оставить.

Мне хочется броситься очень,

В ночь страсти, в объятья твои,

И время пришло для ночи,

Для ночи моей любви.

«Сегодня ночью». Исполняет Хизер Уэллс. Авторы песни Дитц/Райдер. Из альбома «Волшебство». «Картрайт рекордс»

Мое тело вертели так и этак и заставляли меня принимать неестественные положения, чтобы получить снимки под нужным углом. Но никто не предложил мне обезболивающего. А могли бы, между прочим, дать морфин. Тоже мне, больница, называется.

После рентгена меня перевезли в ту же приемную, где было полно других пациентов на тележках. Судя по их виду, большинство находились в более тяжелом состоянии, чем я. И всем, кажется, дали обезболивающее.

Слава богу, бутерброд остался при мне – он был моим единственным утешением. Правда, я сумела раздобыть в автомате пакет чипсов – а с забинтованными руками, уж вы мне поверьте, не так-то просто засунуть монетку в прорезь автомата. Но даже от чипсов мне не сильно полегчало. В плане душевного спокойствия. Бомба должна была меня прикончить. Но я осталась жива.

В отличие от Элизабет Келлог и Роберты Пейс. Какие мысли проносились в их головах, когда они висели на высоте четырнадцати этажей? Боролись ли они перед тем, как их столкнули? Никаких признаков борьбы на их телах не обнаружено, есть только странные ожоги.

Но какие именно?

И почему я жива? Может быть, есть причина, по которой я избежала их участи? Может быть, я должна что-то сделать? Найти их убийцу, например?

Или мне сохранена жизнь ради какой-то другой, более высокой цели? Например, я должна была выжить, чтобы выучиться на врача и в будущем проследить, чтобы жертвы трубчатых бомб получали в местных больницах лекарства получше?

Когда я доедала последние чипсы, появился наконец врач, на вид не старше меня. Он держал мой снимок и улыбался. По крайней мере, до того, как внимательно посмотрел на меня.

– Вы случайно не…

Он не договорил, испугавшись.

– Да, я – Хизер Уэллс. Я была певицей.

– А-а, – разочарованно протянул он. – А я думал, вы Джессика Симпсон.

Джессика Симпсон! Я была так оскорблена, что не смогла произнести ни слова, даже когда он сообщил, что с моим плечом не случилось ничего страшного, только глубокий порез. Он сказал, что мне нужен покой, но рецепт на болеутоляющее он выписать не может. Клянусь, я слышала, как, уходя, он насвистывал припев из песни «С тобой».