Хроники несчастных - Дмитрий Галабир

забывая продолжать говорить с ней и оглядываться по сторонам.

От крыльца к кривому низкому забору тянется длинная тропинка, поросшая по краям высохшей травой. За забором раскинулось небольшое поле, переходящее в длинный ряд холмов, прячущийся в глубине этой неспокойной ночи. Лунного диска совсем не видать – спрятался за плотными тучами, однако от разгорающегося пожара перед домом стало светло как днем. Только все залито красным, а не белым.

Ветер раздувает с полыхающей крыши искры и разносит их по земле, взвивает Анины волосы, хлещет ими по моим рукам и лицу.

– Аня, ты только дыши, – заклинаю я. – Держись, любимая…

Слышит она меня или нет, не знаю, но дышит.

Молю Бога, чтобы она не прекращала это делать. Пусть только дышит и всё. Большего мне не надо.

Дотащив наши тела за пределы двора – подальше от объятого пламенем дома, я изнуренно падаю на спину, распластавшись на холодной неровной земле.

Кровь из Ани уже не льется в три ручья как прежде, так что можно уже, наверное, убрать руку с её живота. Всё равно это не помогало.

Вдыхаю поглубже и, крепко схватив Аню под руки, заставляю себя двигаться дальше. Вставал, забыв о боли, тащил её на себе, падал без сил на колени. Снова волок по земле и снова поднимался.

Но я не отпускал её.

Даже когда окончательно убедился в том, что она не дышит, всё полз вперед, напрочь отказываясь мириться с тем, что видел.

Ничего еще не потеряно, нужно ползти, нельзя останавливаться.

К дороге.

Нам нужна попутка.

Когда полностью охваченный пламенем дом остался от нас так далеко, что уменьшился раза в три, я сник окончательно. Потерял способность и передвигаться, и размышлять. Лёг рядом с Аней, взяв её за руку и просто смотрел в черное молчаливое небо, грозно над нами нависающее, наводящее страх, пугающее бездонной пустотой.

– Как же наш ребенок, Аня? – спрашиваю я, задыхаясь от горечи. – Ты ведь еще должна родить нам малыша! Давай вместе придумаем ему имя? Оформим детскую, купим игрушек. Нужно как следует подготовиться, Аня, слышишь? Я знаю, ты слышишь. Держись, любимая, прошу тебя. Впереди много счастливых событий, ты не должна умирать…

Аня молчит, разумеется.

– Не покидай меня, ладно? – слёзно прошу я. – Мы доберемся до больницы, обещаю. Осталось так мало – всё уже почти сделано.

Прижавшись к ней, надеюсь услышать, как бьется её сердце, но там тихо.

Не дышит.

Пульса нет.

Ничего нет.

Ничего больше нет.

Кричу во весь голос, бью в кровь кулаками о землю, деру горло до тех пор, пока силы окончательно не иссякают.

Не знаю, что делать, куда деть себя.

Целую её размякшее лицо, принюхиваюсь к губам, глажу волосы. Я не верю, что её прекрасные глаза сомкнуты навсегда и больше она никогда в жизни не поцелует меня, не посмотрит ласково, не коснется рукой, не обнимет и не скажет чего-нибудь нежного.

Это чудовищная ошибка. На её месте должен быть я.

Она не заслужила такого.

Кладу голову ей на плечо и обнимаю, представляя, что она просто спит.

Дом вдалеке трещит, разваливаясь на куски.

Скала позади и черное небо то и дело озаряются яркими вспышками. Искры от дома вздымаются так высоко, что этому мерцающему вихрю не видно конца и края.

Больше ничего ужасного в этом злополучном доме не случится.

Зато случается со мной.

До сих пор не знаю, как объяснить произошедшее. Это волнует меня больше, куда больше, чем та ожившая старуха с белыми глазами. Это изменило всю мою жизнь.

Какое-то время я испытываю наслаждение сквозь боль и отчаяние, глядя на то, как этот дом горит и рушится, как наступает конец всему этому ужасу. Но когда с него с грохотом сползает крыша, из россыпи искр и языков пламени над ним вдруг возникает жуткая морда и меня самого словно охватывает пламя.

Морда жуткая, омерзительная – словно яростная стихия огня ожила и явила мне свою личину. Меняет форму и очертания – то ярко полыхает, озаряя меня слепящим светом, то расслаивается и вновь сплетается в единое целое, сковывая от страха моё и без того побитое окоченевшее тело.

Это пламя точно живое – насмехается надо мной, злорадствует, пробирает до костей. Я полностью в его власти и ничтожен перед его силой и величием.

Специально для тебя, Руслан. Это всё только по твою честь, слышишь?

Забыв обо всем на свете, прижавшись к земле, я глядел на ту морду как заколдованный и когда глаза на ней стали вытягиваться, а рот превращаться в огромную пропасть, я зажмурился и попытался закричать, но закашлялся.

Это просто кошмарный сон. Сюрреализм, рожденный безумной фантазией Вселенной или просто сбой в моем сознании. Иначе что это еще такое может быть?

Ветер приносит мне тепло от горящего дома и я открываю глаза. Смотрю боязливо на дом, но никакой морды над ним уже нет. Сам он все также пылает синим пламенем, с треском и искрами разваливаясь на части и ничего больше.

Землю накрывает мощный порыв ледяного ветра, а в следующую секунду Аня открывает рот и хрипло выдыхает. Я завороженно гляжу на неё и не могу поверить в то, что она очнулась.

Стонет, кашляет, с трудом продирая глаза, руки и ноги её подрагивают так, словно их свело судорогой. Веки и пальцы тоже дрожат, а рот открывается все больше с каждой секундой, будто она хочет закричать, но не может.

– Анечка, милая… Ты вернулась… – шепчу я, забыв обо всём, что случилось вплоть до этой минуты.

Она, наконец, открывает глаза. Взор ее затуманен, глаза застыли на месте.

– Аня, Аня, ты не оставила меня, ты вернулась… – приговариваю я, нависая над её лицом. – Ты слышишь меня, Анечка? Всё кончено, мы выбрались!

И снова плачу. Теперь уже от счастья.

Аня проясняется. Смотрит пристально мне в глаза, поднимает руку и касается ладонью моих всклокоченных от ветра волос, проводит ей по заросшей щетиной щеке.

– Что случилось? – спрашивает она растерянно.

– Мы выбрались, Аня, всё хорошо! Ты потеряла сознание, он напал на тебя, я убил его, дом загорелся, а потом я тащил тебя наружу и мы…

– Я не умерла? – не в силах сдерживать своё любопытство спрашивает Аня. – Я ведь не умерла?

– Нет, Аня, ты жива, ты не умерла! – выпаливаю я возбужденно. – Но твой живот, любимая… Ты потеряла так много крови… Разве ты не чувствуешь боли?

Слегка улыбнувшись, она выпрямляет спину и отстраняется. Предпочитает не отвечать, но этого и не нужно. Сам вижу, что ни ребенок,