Пепел звезд - Елена Гайворонская

– Помогите! – сказала Лена, – пожалуйста, помогите мне. Вызовите милицию, – и беззвучно заплакала.

– Але, адвокат! Какого хрена тебе надо в Переделкино?

– Фролов?! – слышно было точно с другой планеты, – Лена мне позвонила только что! Этот псих завез ее в свой загородный дом. Она ударила его и сбежала. Сама не знает, жив или нет. Сейчас Лена у соседей по поселку, в 14-м. Я еду за ней.

– Наших вызвали? 02?

– Да! Если явится твой гребаный майор, я лично скажу ему…

– Ни хрена себе, – вешая трубку, поразился Фролов, – в первый раз слышу, чтобы так матерились адвокаты.

– Ты куда? – спросил Костя.

– Я должен ехать, – путаясь в рубашке, сказал Фролов, – а то этот кретин натворит дел… – Он покачнулся и сел мимо стула.

Лена сидела на уютной маленькой кухне, пила крепкий душистый чай и никак не могла согреться, зубы так и выбивали дробь по бокалу, возле суетилась круглолицая румяная пожилая женщина. На протяжении Лениного рассказа она охала то взволнованно, то возмущенно, качая головой, прижимая загрубелые кулачки то к щекам, то к полной груди.

– Это же надо? Коля! Кто бы мог подумать…

– А я нисколько не удивлен, – сурово отрезал старик, – он всегда был дерьмом. Таким же, как и папаша. Разве не помнишь, как, еще студентами они с дружком девчонку сюда завезли и хором изнасиловали? Кто дело замял? Станислав Португал. Вот сынок и решил, что все в жизни ему дозволено.

– Верно, верно… – кивнула женщина, – мы-то, дочка, почитай круглый год здесь живем. Пенсия-то копеечная, сыну тоже не платят… Вот, квартиру в городе сдали – и сюда. Страшновато, конечно, одним-то зимой. Народ разный шатается. Но нас не трогают. Что с нас возьмешь? Соли щепотку, да хлеба краюшку… Толь, погляди, на кого там собака снова лает. Ты ее на цепь-то взял?

– Взял.

– Правильно, а то, наверно, это милиция…

– Или мой… – Лена прильнула к стеклу и, вскрикнув, в ужасе отпрянула.

Старик двигался к дому. Медленно, неестественно прямо. Следом за ним, шаг в шаг, как тень, ступал Ник.

– Где она? – оттолкнув старика, он безумным взглядом обшаривал кухню. Из рассеченной кожи на лбу все еще сочилась кровь. В правой руке подпрыгивал серый пистолет. Уже без глушителя.

– Господи, – прошептала, взявшись за сердце, женщина. – Коля, ты что?

– Во-первых, мое имя Ник, – тонкие губы сложились в хладнокровную улыбку палача, – а во-вторых, я никому не желаю зла. Как-никак, мы соседи… Пусть моя жена выйдет ко мне, и мы расстанемся по-хорошему.

Женщина открыла было рот, но осеклась, одернутая суровым взглядом мужа, который твердо произнес:

– Мы не знаем, о ком ты говоришь. Здесь никого не было.

– Вот как? – улыбка Ника не предвещала ничего хорошего, – а французскими духами «Диориссимо» кто из вас пользуется? Ты что ли, старый пердун?

Он вышел в прихожую, сдернул с вешалки разорванную голубую дубленочку «авто-леди», пихнул ногой ботиночки со скошенным мыском так, что они разлетелись в разные стороны.

– Лена! Выходи, твоя мать, или хуже будет!

Старик покосился на ружье. Оно осталось в коридоре, прислоненное в угол. Каких-нибудь пара шагов… Один…

– Лена! – Ник ворвался в комнату.

Никого.

– Стой! – раздался сзади повелительный окрик старика. – Брось оружие!

Выстрел был слишком громким для такого маленького и хлипкого дома, аж заходили ходуном стены и задребезжали стекла.

Охнув, старик схватился за живот, роняя ружье. В его остановившихся глазах застыл немой вопрос, он упал, сперва на колени, а потом на бок, скрючившись на дощатом полу.

– Я не люблю, когда в меня целятся, – сказал Ник и, перешагнув через старика, не обращая внимания на вопль бросившейся к мужу старухи, прошел в другую комнату. Потянул носом воздух. Никого.

Только хлопают на ветру занавески. Ник свесился в раскрытое окно.

– Раздетая и босиком? Ну и дура! Так далеко не уйдешь, – он залез на подоконник, спрыгнул в отпечатавшийся след. Голова слегка поплыла. «Здорово ударила, сука. Ничего, сейчас ты свое получишь… Будущая госпожа Португал…»

– Выпей, Юрик. И будешь, как новенький, – Костя заботливо поднес к губам Фролова чашку с мутным коричневым пойлом.

Зная, что его ожидает, Фролов глубоко вздохнул, как перед прыжком с моста в горную реку, зажмурился и, залпом проглотив содержимое, выпучив глаза, дохнул, как огнедышащий дракон: «Ха!»

Кишки скрутило, точно в них пропустили электроды, но голова приобрела необычайную ясность, а тело легкость. Точно и не пил вовсе, а лишь пробку нюхал.

– Ну, че, мужики, я поехал. Здесь два километра, через кольцо. Жаль оружие, блин, дома оставил.

– Пойдем, – вращая руками колеса инвалидного кресла, Костя подкатил к кособокому шкафу. – Туда, наверх залезь. На антресоли. Коробку видишь полосатую? Доставай.

Пахнуло затхлой пылью. Прелостью старых вещей, которыми давно не пользуешься, а выбросить рука не поднимается.

В ладонь Фролова привычно лег пистолет Макарова калибра 7,62.

– Оттуда?

Инвалид кивнул.

– Мать от меня прячет. Боится…

– Спасибо, лейтенант, – сказал Фролов, – я верну.

– Может, мы с тобой? – предложил кто-то.

– Да вы че, мужики? – рассмеялся Фролов, – не на Шамиля Басаева иду. Всего лишь один обкуренный псих, и то уже наших вызвали. Небось, к шапочному разбору приеду. Еще вернусь к вам допивать.

Мороз крепчал. К ночи обещали до минус двадцати пяти.

Скорчившись в каком-то овраге, Лена пыталась согреть дыханием хотя бы пальцы рук, но ничего не получалось. Стужа пронизала тело тысячей острых маленьких иголок. Как заправский садист.

– Лена!

Это был голос Ника. Он ударялся о мерзлые стволы деревьев, отлетая от них гнусавым эхом.

– Лена! Я найду тебя, тварь! Выходи, сука! Я ничего тебе не сделаю! Я люблю тебя, слышишь! Иди сюда, чертова шлюха!

Лена съежилась в болезненный комок, вдавливая себя глубже и глубже в сугроб. Блондинка в белом джемпере и светлых брюках, она слилась со снегом, предпочитая замерзнуть, нежели попасть в лапы сумасшедшего наркомана-убийцы. А до этого ей послышался звук выстрела…

Постепенно Лена привыкала к морозу. И лес уже не казался страшным. Наоборот, он стал ее союзником. Деревья нашептывали ей скрипучую колыбельную… Скоро приедет милиция… И Димка… И кошмар закончится… Она закрыла глаза, и провалилась в удивительный, зеленый жасминовый май в нестерпимо-ярком оранжевом солнечном свете…

Калитка дома N 14 была распахнула настежь. На цепи хрипел, бесновался пес. Из дверей навстречу Дмитрию кинулась заплаканная пожилая женщина:

– Помогите! Вы врач? Он ранил моего мужа!

– Я не врач. Где девушка?

– Она в лесу! И он тоже там! У него пистолет. Он стрелял в моего мужа!

Сейчас Дмитрий заметил бурые пятна на скрипучем дощатом полу. Он беспомощно огляделся по сторонам, высматривая какое-нибудь орудие возможной защиты. Или нападения…

– Ружье заряжено?

– Да… Толя… Мой бедный Толя… За что?!

– Вы вызвали «Скорую»?

– Да…

Схватив ружье, Дмитрий выбежал из дома.

Он не умел стрелять. Лес был тих. И пуст. Дмитрий сделал несколько шагов, провалился по пояс. Вылез. Взобрался на какой-то пригорок. Отвратительная тишь. Черно-белая. Как в морге. Он метался, не зная, куда идти и что делать. Где Лена? Где Ник? Только лунища над головой. Здоровая, круглая, как глаз циклопа.

И вдруг сзади негромкое яростное:

– Стоять.

Дмитрий резко обернулся. Он сразу понял, что перед ним именно тот, кого упрямо, повинуясь лишь шестому чувству, почти наитию, он искал все это время. Высокий, красивый, темноволосый парень в дорогом стильном пальто, с белым лицом и блуждающей улыбкой на неровно-подергивающихся губах.

Дмитрий не видел его глаз, но знал заранее, они тусклые, без выражения… Он прежде видел таких ребят в суде. Наркоманов со стажем. Убивавших за деньги на грамм героина или просто ради развлечения. Без жалости. Без сострадания. Их мозг и сердца пусты. Они отравлены страшным ядом медленной наркотической смерти.

– Ты, кажется, хотел меня видеть? Зачем? А ну брось ружье, или я тебе мозги вышибу… – в руке парня в облегающей черной перчатке блестел в неровном свете Луны стальной пистолетный ствол.

Оглушительное «Ба-бах!» разнеслось, когда Фролов уже приближался к дачному поселку Переделкино. Лопнул правый передний баллон.

Утратив равновесие, «девятка», словно необъезженный конь, понеслась вбок. Фролов что есть силы вдавил тормоз, выравнивая крендель руля. Машина, жалобно завизжав, остановилась в полуметре от кювета.

– Черт! – Из-под снега предательски торчал толстый металлический штырь – виновник прокола.

От души обматерив и пнув пару раз утратившую способность к передвижению «девятку», которую он холил и лелеял, как женщину, и которая оказалась словно капризная дама способная подвести в самый ответственный момент, Фролов выскочил на шоссе и встал посреди, подняв вверх обе руки.