Пепел звезд - Елена Гайворонская

– Я не хочу.

– Ладно, – он блаженно улыбнулся. – Почему ты стала пользоваться другими духами? Те мне нравились больше…

«Потому что это мой запах. Жасмин. Аромат вечернего мая и первого трепетного слияния не только тел, но душ…» Этому не учат в самом элитарном ВУЗе. Тебе никогда не понять твоим убогим самодовольным сознанием…»

Лена молчала. Его глаза подернулись туманной пеленой, сквозь которую постепенно прорывалось тлеющее вожделение. Он облизнул тонкие яркие губы.

– Знаешь, почему роз всего две? Я не люблю числа «три». Третий – всегда лишний. Всегда…

– А как же Святая Троица?

Его надломленные брови поползли к потолку.

– Ты веришь в Господа?

– Да.

– Но ведь это так скучно. Библия – сплошной свод запретов. Не делай того, не поступай эдак… Мне больше по душе Сатана. Он свой парень. Можно все! Наслаждайся, и тебе воздастся!

Он захохотал, запрокинув голову. Комната наполнялась едким удушливым дымом, превращаясь в газовую камеру. Или в мрачный Аид.

– Детка… Встань. Я хочу увидеть тебя. Всю… Раздевайся. Только медленно… Слышишь музыку – он водил по воздуху сигарой, как дирижерской палочкой. – Вставай, я кому говорю…

Она поднялась. За окном летали треугольные белые мухи.

– Подойди к окну. Я хочу, чтобы на тебя падал лунный свет. Давай, Покажи себя, только мне… мне одному… Я ждал этого слишком долго…

«Нет!» – Громко кричала ее душа. Но Дьявол не слышал этого. Он не нуждался в ее душе. Только – в теле. Длинном, изящном, фарфоровом, с упругой маленькой грудью, осиной талией, литыми бедрами…

Лучше бы не Ада, а она попала в аварию, раздробясь на десятки осколков в паутине лобового стекла, подобно целлулоидной кукле… Хрусталю поверженной вазы…

Сотовый Дмитрия молчал. «Проклятие!» Дмитрий полез за сигаретами, но неловко вывернул карман, и на раскатанный снег посыпались бумажки, квитанции, талончики, визитки, разный макулатурный хлам… Нагнулся и принялся собирать не потому, что были очень нужны: просто чтобы хоть что-то делать, иначе можно сойти с ума… Клок оберточной бумаги. Буквы, наспех нацарапанные неверной женской рукой… «Переделкино… д. 23». Он поднес обрывок к глазам, почувствовав, как в висках застучали тонкие молоточки… А может… Цифра написана так коряво, так неразборчиво, что… Дмитрий выхватил телефон, высыпал все содержимое рабочего кейса прямо на сиденье, открыл записную книжку: Португал Галина Андреевна… Трубку долго не брали – «Ну подойди же, твою мать!» – затем раздалось осипшее «Алло».

– Галина Андреевна! Здравствуйте. Это приятель Ника, помните? Я купил у Вас картину. Простите, какой у Вас в Переделкино номер дома: 23 или 29? 29? Спасибо…

Черт!

Может, это – химера. И дом также пуст. Но он не мог просто ждать. Он гнал машину в Переделкино, вырываясь из могильного холода зимы в душный жасминовый май, по наитию находя нужные развязки дорог, впервые от души жалея, что не имеет оружия.

Лена медленно расстегнула верхнюю пуговицу джемпера.

– Давай, малышка, качни бедрами!

Красивое лицо Ника исказилось, из уголка рта побежала слюна. Надменный дипломат, блестящий кавалер, утонченный эстет – весь иллюзорный налет цивилизации, веками обретаемый человечеством – исчез, облетел, как ненужная шелуха. Как пух с одуванчика. Перед ней был первобытный самец, жаждущий крови соперника и плоти самки. Внутри у Лены все застыло, как в морозильной камере. Каждую секунду, растянувшуюся в вечность, она ожидала броска человекоподобного чудовища, беспомощно ища глазами возможный предмет обороны.

– Давай, я помогу тебе, детка. – Ник, шатаясь, поднялся. Пошел к ней. Она, пятясь, вокруг стола, от него.

Нож… Забытый хозяином, он становился все ближе и ближе… Но хватит ли у нее духа? Даже шлепок тапком по таракану для нее был всегда проблемой.

– Иди ко мне, чертова кукла!

– Не подходи! – Подстегнутая окриком, рука сама схватила скальпель. Он был ужасно холодным. С тонкой, неудобной рукояткой. И он не придавал ей сил. Ей хотелось отбросить эту штуку прочь, подальше. Но ладонь, утратив повиновение, впилась в смертоносную вещь так, будто сделалась с ней одним целым.

– Не подходи… – голос куда-то исчез. Но Ник уловил смысл сказанного.

На лице отразилось изумление, в расширенных туманных зрачках злость и недоумение. Как если бы его внезапно укусила ручная комнатная собачка.

– Ты думаешь, что сможешь сделать это? – он нетрезво ухмыльнулся, – а как же твой Бог? А заповедь «Не убий»? Ты, маленькая дурочка, неужели ты считаешь, что это так легко – воткнуть лезвие в живого человека? Взять – и разрезать, как кусок говядины… Чтобы потекла кровь… Много крови… – его ноздри учащенно вздрагивали, в глазах возник безумный азарт, как будто эта смертельная игра доставляла ему невыразимое удовольствие, более сильное, нежели секс… – сейчас мы проверим.

Он закатал рукав белой рубашки и протянул обнаженную руку. Под бронзовой кожей едва заметно выпирали синеватые паутинки вен.

– Ну, давай, режь! Этот нож очень острый. Одного легкого движения достаточно… Ты когда-нибудь видела, как она брызжет? Льется струей… Бьет фонтаном… Она такая алая… Эта кровь. Ну же, режь!

Тошнота подкатила к горлу, готовая выплеснуться наружу вместе со слезами. Она проиграла. Она, действительно, не сможет этого сделать. Даже сейчас. Рафинированная интеллигентка, по глупости затесавшаяся в чуждый мир, маленькая дурочка, наивно верящая в победу Добра над Злом… Она молча разжала затекшие пальцы. Нож гулко тукнул о ковер.

– Дрянь, – разочарованно сказал Ник, – а ну, иди сюда.

Он бросился к ней. Она от него. Кошки-мышки со смертью. Столик качнулся. Спиралевидная ваза синего хрусталя опрокинула под ноги две розы, выплеснув мертвую воду. В тот момент, когда его пальцы сомкнулись на левом локте, пальцы Лены – на узком горле вазы. Она нанесла удар.

Тресь!

Ник покачнулся. Разжал пальцы. На белую рубашку из разбитого носа алыми каплями закапала человеческая кровь. Он поглядел удивлено. Она отступила назад. Он сделал еще шаг. Выкрикнув: «Не подходи!», Лена ударила вновь. Высокий лоб рассекла красная полоса. Ник постоял еще секунду, удивленно моргая глазами, а затем, захрипев кровавой пеной, рухнул лицом в мокрые цветы.

– Господи, нет! – закричала Лена, все еще сжимая вазу, по которой стекала к ее пальцам красновато-бурая жидкость.

– Мужики, где-то пищит.

– Что пищит?

– Хрен его знает.

– Может, у меня, – пробормотал Фролов, забираясь в карман рубахи.

В этот момент Дмитрий посылал новое сообщение:

«Номер дома в Переделкино не 23, а 29. Лена пропала. В отделении меня „послали“. Я еду в Переделкино. Не знаю, куда еще. Подсказал бы, что делать. Где тебя носит, опер, твою мать.»

– Последние два слова мы передать не можем, – вежливо сказала девушка с пейджинговой станции.

– О, черт! – заревел Фролов, прочтя оба сообщения.

Он позвонил в гараж, где едва ворочавший языком сторож сообщил, что в гараж N 9 милиция приезжала, но хозяин отбыл прежде в неизвестном направлении. Ребята из милиции тоже приезжали, но ушли погреться.

Ник лежал неподвижно. Лена выронила ставшую ненужной вазу, выбежала в коридор, нашла ключ, поминутно оглядываясь, оделась и бросилась вон из дома.

Джип Ника стоял около забора, но был заперт. Калитка тоже. Одна мысль о возможном возвращении к бездыханному телу для поиска остальных ключей приводила в состояние, близкое к истерике. Лена поставила ногу на бампер, затем на железный засов, подтянулась. Колючая проволока впилась в ладонь, но назад пути не было. Застонав от боли, девушка перелезла через ограду, чувствуя себя узницей, бегущей из концлагеря, кулем свалилась вниз, в пушистый сугроб. Мороз быстро привел ее в чувство. Лена поднялась. На снегу, в том месте, где она упиралась ладонью, остался темный, как от собачьей течки, след. Она вытащила платок и потрусила по дороге, на ходу заматывая руку.

Вокруг, за высокими заборами, стояли дома. Заснеженные. Нежилые. Мертвые. И сосны, длинные, как тени прошлого, покачивались и мерно поскрипывали в такт редкому студеному ветру. Весь этот ночной кошмар подсвечивался фонарем призрачно-лимонной луны.

Запыхавшись, Лена перешла на шаг. Что за местность? Бесконечная. Неживая. Ни огонька, ни стука электрички. Ей хотелось закричать что есть сил от страха, усталости и безысходности. И тут, словно Дар Божий, в окне одного из домов за покосившимся бревенчатым забором блеснул свет.

Лена принялась стучать в калитку. Откуда-то с диким лаем вылетел свирепый ротвейлер и стал бросаться на некрепкие доски изгороди так, что они прогибались под его черной тушей.

Скрипнула дверь в доме. К калитке направлялся высокий худой старик с охотничьим ружьем в руке.

– Убирайтесь! – крикнул он. – Или я выстрелю!

– Помогите! – сказала Лена, – пожалуйста, помогите мне. Вызовите милицию, – и беззвучно заплакала.