Последний присяжный - Джон Гришэм

В восемь часов я сел в машину. Булки и кофе безнадежно остыли.

* * *

В часе езды на запад от округа Форд ландшафт радикально менялся, становясь идеально плоским — там начиналась Дельта. Это был регион, изобильный для земледелия и нищий с точки зрения условий жизни, но мне было не до социальных комментариев и созерцания природных красот. Меня слишком беспокоил исход предстоящих тайных слушаний.

Нервировало меня и то, что предстояло собственными глазами увидеть легендарный тюремный ад: Парчмен.

Через два часа езды появился забор с колючей проволокой, тянувшийся вдоль поля, а вскоре — дорожный указатель. Я свернул к главным воротам. Охраннику в армейских ботинках сообщил, что являюсь журналистом и прибыл на слушания.

— Прямо вперед, за вторым зданием налево, — указал он, записывая мою фамилию в книгу регистрации.

Вдоль главной дороги громоздились мрачные серые здания, дальше тянулся ряд белостенных домов, которые не нарушили бы благообразия и тихой Кленовой улицы, существующей в любом миссисипском городе. Я остановился у административного корпуса «А» и поспешил войти, озираясь в поисках какой-нибудь секретарши. Таковая нашлась и послала меня в соседнее здание, на третий этаж. Время приближалось к десяти.

В конце коридора, у одной из дверей слонялось несколько человек. Один из них был тюремным надзирателем, второй — патрульным из дорожной службы штата, третий — просто мужчиной в помятом пиджаке.

— Я прибыл на слушания по условно-досрочному освобождению, — сообщил я.

— Это здесь, — указал на дверь надзиратель.

Я, как положено бесцеремонному репортеру, без стука распахнул дверь и вошел внутрь. Там только что приступили к делу и моего появления, разумеется, не ждали.

Совет состоял из пяти человек. Они сидели за столом, стоявшим на небольшом возвышении, перед каждым была табличка с именем. Вдоль стены имелся еще один стол, оккупированный командой Пэджитов: Дэнни, его отец, мать, дядя и Люсьен Уилбенкс. Напротив них за таким же столом восседали какие-то клерки и должностные лица из штата тюрьмы и совета.

Все уставились на меня. Я встретился глазами с Дэнни, и за какую-то долю секунду мы отчетливо прочли в наших взглядах обоюдную неприязнь.

— Чем могу вам помочь? — прорычал тучный, плохо одетый старикан, сидевший в центре стола. Табличка гласила, что это Баррет Рей Джетер, председатель. Как и остальные четверо членов совета, он получал назначение от губернатора в качестве премии за активное участие в его избирательной кампании.

— Я приехал на слушания по делу Пэджита, — сообщил я.

— Он газетчик! — почти проорал, вставая, Люсьен. На миг мне подумалось: прямо сейчас меня арестуют и поволокут в самое чрево тюрьмы, где и оставят пожизненно.

— Из какой газеты? — протрубил Джетер.

— Из «Форд каунти таймс».

— Ваше имя?

— Уилли Трейнор. — Разговаривая с Джетером, я смотрел на Уилбенкса, который злобно хмурился в ответ.

— Это закрытые слушания, мистер Трейнор, — возразил Джетер.

Из нормативов, с которыми я ознакомился у Гарри Рекса, невозможно было понять, должны ли официально подобные слушания проводиться в открытом или закрытом режиме, однако на практике их обычно старались огласке не предавать.

— И кто же имеет право на них присутствовать? — поинтересовался я.

— Члены совета, лицо, в отношении которого рассматривается вопрос об условно-досрочном освобождении, его ближайшие родственники, свидетели с его стороны, его адвокат и любые свидетели противной стороны.

Под «противной стороной», очевидно, подразумевались родственники жертвы, потому что здесь это прозвучало как «мерзавцы».

— Как насчет шерифа округа?

— Он тоже приглашен, — соврал Джетер.

— Наш шериф не был уведомлен. Я говорил с ним три часа назад. В сущности, никто в округе Форд до одиннадцати часов вечера вчерашнего дня не знал об этих слушаниях.

Наступила заминка, члены совета были явно смущены. Пэджиты сомкнули головы вокруг Люсьена.

Мысленно прикинув все возможности, я пришел к выводу, что могу выступать только в роли свидетеля, если хочу присутствовать, и максимально громко и четко заявил:

— Что ж, поскольку ни один человек из округа Форд не представляет здесь «противную сторону», я готов быть свидетелем.

— Вы не можете быть и свидетелем, и репортером, — возразил Джетер.

— Покажите мне, где именно это записано в кодексе штата Миссисипи, — попросил я, размахивая копиями, которые снял с соответствующих страниц справочников Гарри Рекса.

Джетер кивнул молодому человеку в темном костюме.

— Я адвокат совета по условно-досрочным освобождениям, — вежливо представился тот. — Вы можете выступать свидетелем на этих слушаниях, мистер Трейнор, но не можете освещать их в печати.

Я-то как раз собирался осветить происходящее в мельчайших подробностях, а затем спрятаться за Первую поправку.

— Пусть так, — кивнул я. — Правила устанавливаете вы.

Не прошло и минуты, как зал разделила невидимая линия: по одну ее сторону оказался я, по другую — все остальные.

— Продолжим, — сказал Джетер, а я занял место в зале среди немногочисленных зрителей.

Адвокат совета открыл папку с докладом. Сначала он напомнил содержание приговоров, вынесенных Дэнни Пэджиту, старательно избегая при этом слов «последовательный» или «взаимопоглощающий», после чего сообщил, что, учитывая «примерное» поведение заключенного в период его содержания в тюрьме, он может быть квалифицирован как «отбывший достаточный срок», — расплывчатое определение, принятое только в системе условно-досрочного освобождения, но никак не в законодательстве штата. С учетом времени, которое осужденный провел в тюрьме в период следствия, продолжал адвокат, Дэнни Пэджит в настоящий момент имеет право на условно-досрочное освобождение.

Социальный инспектор по надзору за исполнением наказаний, женщина-куратор Дэнни, пустилась в пространный рассказ о наблюдениях над поведением своего подопечного, из которых сделала ни на чем не основанный вывод, что он «полностью раскаялся», «полностью исправился», «не представляет никакой опасности для общества» и даже «готов стать его полезным членом».

Интересно, сколько стоило все это представление? Я никак не мог избавиться от этого вопроса. Сколько? И как долго Пэджитам пришлось искать «нужные карманы»?

Следующим выступал Люсьен. Поскольку не было никого — ни Гэддиса, ни шерифа Макнэта, ни даже бедняги Хенка Хатена, — кто мог бы ему возразить или чье присутствие хотя бы немного сдерживало его, он пустился по-своему трактовать фактическую сторону дела, особо упирая на «железное» алиби, предоставленное Дэнни Лидией Винс. По его версии, присяжные якобы склонялись к вердикту «невиновен». Мне хотелось запустить в защитника клана чем-нибудь тяжелым и заорать во все горло. Может, хотя бы это заставило его вспомнить о чести.

«Как же он может быть „полностью раскаявшимся“, если он вообще невиновен?» — чуть не выкрикнул я.

Люсьен тем временем продолжать брюзжать по поводу суда, какой он, мол, был несправедливый. Покритиковал себя за то, что не приложил достаточно усилий, чтобы перенести слушание дела в другую часть штата, где публика менее пристрастная и более просвещенная. Когда адвокат наконец заткнулся, двое из членов совета, похоже, мирно дремали.

Далее показания давала миссис Пэджит. Она рассказывала о письмах, которыми они с сыном обменивались на протяжении этих долгих восьми лет. Судя по его посланиям, Дэнни стал гораздо более зрелым человеком, укрепился в вере и с нетерпением ждал освобождения, чтобы послужить обществу.

Чем, интересно, послужить: создать более забористую смесь травок или более совершенную технологию очистки самогона?

Поскольку слезы в этом месте были желательны, публика пролила некоторое их количество: часть спектакля, который, похоже, для совета никакого значения не имел. Как я догадался, глядя на лица его членов, решение было принято задолго до заседания.

Дэнни вышел на свидетельское место последним и прекрасно исполнил свою роль, балансируя на грани между отрицанием вины и демонстрацией раскаяния.

— Я осознал свои ошибки и извлек из них урок, — заявил он, словно изнасилование и убийство были всего лишь опрометчивым поступком, никому не нанесшим существенного вреда. — Я повзрослел и поумнел, — заверил он.

Далее из речи следовало, что в тюрьме он был сущим ураганом позитивной энергии: добровольно работал в библиотеке, пел в хоре заключенных, помогал клеймить скот на парчменской животноводческой ферме, а также организовывал бригады заключенных, которые разъезжали по школам с профилактическими лекциями о пагубности противоправных действий.