Приключения Весли Джексона - Уильям Сароян

Наутро я стал размышлять, чтб означает этот сон. То мне казалось, что я непременно буду убит, то, наоборот, я считал, что обязательно останусь в живых.

Все эти дни я пытался хоть что-нибудь узнать о Викторе, Джо и Дункане, но никаких вестей о них не было. Потом появились слухи, будто несколько ребят из их отряда были убиты, а другие - ранены, но я не придавал этому никакого значения, потому что на войне всегда ходит слишком много слухов, и они вас только зря волнуют. Наступление, по- видимому, шло медленнее, чем предполагалось, но кругом говорили, что все обстоит отлично. Самые неприятные новости были о Лондоне и о летающих снарядах. Из-за этого я день и ночь волновался за Джиль, ведь если находиться дома во время налета было вполне допустимо, пока мы были вместе, то ей не следовало этого делать теперь, когда она осталась одна. Я написал, чтобы она вызвала к себе свою мать, а если мать не сможет побыть пока с ней, то кого-нибудь из братьев или сестер. Но я совсем не представлял, когда она получит мое письмо - говорили, что почта идет очень медленно, - а от нее самой я ничего еще не имел.

Я работал в одной группе с кинооператором по фамилии Грэхем, который вступил в наш отряд в Англии, как американец по рождению. Родители его были англичане, и большую часть жизни он провел в Лондоне, но так как формально он был американец, то предпочел вступить в нашу армию и прошел первоначальное обучение в Личфилде. Это был самый чистопробный англичанин, какого я когда-либо знал, но парень он был хороший, и мы с ним вполне ладили. Иногда нас посылали куда-нибудь дня на два для специальных съемок, но Грэхем частенько забывал о полученных заданиях и занимался чем вздумается, а я от него не отставал. Поначалу у каждого из нас была своя специальность. Меня зачислили в штат как писателя, но, когда пришло время идти на войну и мы оказались на фронте, специальность потеряла всякое значение. Я разъезжал в джипе с Грэхемом и шофером по фамилии Ванхук. Помогал переносить и устанавливать киноаппарат, а иногда пробовал распорядиться занятыми в съемке людьми так, чтобы они не пытались разыгрывать какую- нибудь роль только оттого, что на них направлен объектив. Ванхук водил машину, караулил и помогал нам по мере надобности, а Грэхем был руководителем группы. Он носил пистолет в кобуре, любил войну и никогда не бывал так счастлив, как в минуты, когда, казалось, обстановка становится немножко волнующей. Он всегда бывал разочарован, когда узнавал, что никто из наших ребят не убит и не ранен, но при всем том был славный малый и относился к делу очень ревностно. Я очень жалею, что с ним получилось неладно, по-моему, он хотел сделать как лучше.

Мы были в разъездах два дня и две ночи и сфотографировали не только то, за чем нас послали, но и многое другое; цветы в поле, улыбающихся французских крестьян, красивых девушек с корзинами помидоров на плечах словом, все, что пришлось по душе Грэхему и что мне тоже понравилось. Пора было садиться в джип и возвращаться с нашим материалом, но по пути Грэхему пришла в голову новая мысль, и он приказал Ванхуку свернуть с дороги: он вообразил, что, если мы отъедем миль на десять в сторону, нам попадется настоящий материал. Ванхук свернул и повел машину, куда ему указывал Грэхем, потому что Грэхем был сержант, а Ванхук только капрал. Вскоре нам встретился отряд, расположияшийся на вечерний отдых. Грэхем рассказал, что мы ищем, и ему объяснили, как э_т_о найти. Мы двинулись дальше и скоро прибыли на место. Это называлось передним краем, но там все было такое же, как и везде, только время от времени падали тяжелые снаряды, и мы бросались в грязь и пережидали. Грэхем решил проехать еще две-три мили, установить киноаппарат где-нибудь в укромном местечке и подождать, когда начнется сражение, - он слышал, что туда должны прибыть наши танки, а навстречу им должны выйти немецкие, и ему хотелось сфотографировать бой. Он рассчитывал найти подходящий холмик с какими-нибудь деревцами, чтобы установить наш киноаппарат понадежнее.

И такое местечко нашлось. Там было тихо и спокойно, и, если бы не артиллерийские залпы каждые две-три минуты, ни за что не скажешь, что ты на войне. Мы уселись под деревьями, достали свой паек и стали не спеша есть. Сидели себе и посмеивались - чувствовали себя превосходно среди зелени и прохлады. Киноаппарат был приготовлен заранее, и мы надеялись подглядеть на рассвете кое-какой интересный для нас материал.

Но сейчас вы увидите, как непостижимы порой пути жизни и смерти. Сидим мы себе тихо-мирно, едим и болтаем, радуемся тому, что наутро заснимем интересный материал и вернемся к своим и что живется нам на войне ничуть не хуже, чем всегда, как вдруг кто-то говорит очень спокойно на чистейшем английском языке:

- Боюсь, ребята, что вы у меня в плену, так что придется вам встать и поднять руки вверх.

Черт возьми, я даже не оглянулся - и, кажется, хорошо сделал. Я благодарил бога, что оставил свою винтовку в джипе, потому что мне совсем не хотелось застрелить того, кто так здорово говорит по-английски и так спокойно относится к тому, что взял нас в плен, - если только это не шутка со стороны наших ребят. Подшутили над нами или нет, а только мы с Ванхуком живо вскочили на ноги и подняли руки над головой, что выглядело, наверно, ужасно глупо.

Тут неподалеку показался молодой человек - он вышел спокойно, будто гуляя. Это был самый настоящий немец, но единственным достоверным признаком были его форменный китель и шлем. Кроме него, никого не было видно, в правой руке он держал пистолет. Внезапно раздался выстрел, но это стрелял не он, я бы заметил. А он кинулся на землю и только тогда, лежа, выстрелил - ну а Грэхем продолжает стрелять, и немец стреляет тоже, и тут вдруг Грэхем захрипел, выстрелил еще раз, и мы услышали, как он падает. Но мы даже не обернулись, чтобы посмотреть. Немец не торопясь поднялся на ноги, помахал своим людям, и тут из-за кустов выступили еще шестеро. Офицер убрал пистолет и подошел посмотреть на Грэхема, а солдаты принялись обыскивать джип и достали оттуда наши винтовки. Потом офицер повернулся к нам с Ванхуком и сказал, что мы можем сесть и продолжать свой ужин.

- Ваш приятель, - сказал он, - вел себя весьма безрассудно. Он стоял на самом виду и представлял собой великолепную мишень. Не думаю также, чтобы он был очень хорошим стрелком. Я хотел только удержать его, да боюсь, немного перестарался. Что вы здесь делаете так далеко от своих?

Ну, я-то хорошо знал, что нам не полагается отвечать на вопросы, а нужно только назвать свою фамилию, звание и порядковый номер, но, по-видимому, Ванхук об этом забыл и ответил:

- Кинофильмы.

- Кто вам приказал сюда ехать?

- Грэхем, - сказал Ванхук и показал пальцем на беднягу Грэхема, который валялся в траве.

- А кто приказал ему?

- Это была его собственная идея.

- И весьма неудачная, - сказал немец. - Есть у вас американские сигареты?

У нас был с собой изрядный запас, и мы вынули несколько пачек.

- Можно мне взять пачку? - спросил офицер. - Обожаю "Честерфилд", курил только их, пока был в Корнеле.

Он обернулся к своим солдатам и сказал им несколько слов по-немецки так же непринужденно, как разговаривал с нами. Один из солдат стал на часы с винтовкой "вольно", а остальные столпились вокруг нас, глазели и улыбались, мы поняли, что им тоже хочется покурить, но ничего не сказали - пусть офицер распоряжается.

- Вы не возражаете, если ребята тоже возьмут по одной? - спросил он. Можете, конечно, не давать. Вам и самим они скоро понадобятся.

Мы просили их не церемониться, и офицер разрешил солдатам взять по пачке. Все уселись в круг и закурили.

- Странно все-таки, - сказал офицер, - что нам приходится брать вас в плен, в то время как множество наших солдат попадает в плен к вашим. Вашему злосчастному приятелю следовало бы действовать согласно приказу.

Мы посидели так минут десять - пятнадцать, потом офицер лениво встал и сказал солдатам что-то по-немецки. Они подняли с земли тело Грэхема, положили его в джип, прикрыли плащом. Нам с Ванхуком офицер предложил разобрать киноаппарат и сложить его в джип. Мы повиновались. Потом он велел нам сесть вдвоем впереди, а сам сел сзади. Он попросил Ванхука не гнать машину, так как стоял прекрасный вечер, впереди у нас была приятная прогулка и ему хотелось полюбоваться природой. Затем он отдал еще какие-то распоряжения солдатам, и мы тронулись. Ванхук вел машину очень медленно, и нам понадобился почти час, чтобы доехать до места назначения, которое оказалось огороженной площадкой под открытым небом.

- Это только на сегодняшнюю ночь, - сказал офицер.

Он велел нам взять с собой личные вещи и пойти с ним. В маленькой сторожке он передал нас другому офицеру и сказал:

- Теперь я попрощаюсь с вами, спасибо за сигареты.

Офицер, сидевший за столом, был человек пожилой, вид у него был усталый, но по-английски он тоже говорил хорошо. Он спросил у нас только фамилии, звания и порядковые номера. В то время, однако, мне совсем не приходило в голову, что все происходящее очень отличается от того, что нам показывали в учебных фильмах. Те шестеро немецких солдат ничуть не злились на нас с Ванхуком. Офицер, правда, убил Грэхема, но ему ничего другого не оставалось, и он совсем не был этому рад. Он бросился на землю, как и полагается в таких случаях, чтобы не быть удобной мишенью для противника. Грэхем тоже мог бы так сделать, но почему-то не сделал.