Под позолотой — кровь - Александр Золотько

   – Врешь, Ниночка, врешь. А мне нельзя врать.

   Нинка судорожно вздохнула, и Мусору показалось, что она набирает воздух перед криком. Он зажал ей рот и сильно ударил в живот коленом. Нинка задохнулась, тело ее ослабело, и она обвисла в руках Мусора.

   Мусор опустил ее на землю, надавил коленом на грудь:

   – Я тебе сейчас здесь ребра раздавлю, сука. Думаешь, кто-нибудь меня заподозрит? Вон Симоненко мне сейчас тебя передал. Ты думаешь, просто так? Знает он обо всем и хочет, чтобы я тебя предупредил, чтобы ты не ерепенилась.

   Нинка застонала, но даже не попыталась дернуться. Она была парализована ужасом. Она поняла, что это Мусор причастен к убийству Кинутого, а теперь она поверила ему, что он может ее убить, и что Симоненко, сам Симоненко с ним заодно.

   – Говори, – сказал Мусор, наклонившись к ней, к самому лицу.

   – Я-я-я…

   – Что ты?

   – Я видела Малявку, за десять минут… до того как вы… ну это, ночью пришли. Он у меня пива просил.

   – И?

   – Я ему сказала, что вы его ищете, что очень злые.

   Твою мать! Мусор сильнее надавил коленом, Нинка выдохнула и забилась под его ногой.

   – Кто ж тебя за язык тянул?

   И попробуй теперь сказать, что предчувствий не бывает. Ведь еще возле кафе почувствовал, что будет от Малявки какая-то неприятность. Падла мелкая.

   Кровь застучала в висках Мусора. Надавить посильнее, так чтобы ребра хрустнули у дуры, чтобы захлебнулась кровью – так нельзя. Мусор ударил Нинку затылком о землю. Податливое женское тело под руками распаляло Мусора, хотелось терзать его и рвать в клочья. В горле клокотал, стараясь вырваться наружу звериный крик.

   Нельзя, нельзя, нельзя. Мусор с трудом разжал руки и встал с колен. Нинкино лицо смутно белело у него под ногами, было слышно, как со всхлипом дышит Нинка, как скребет она руками по земле. Мусор поставил ногу ей на грудь и надавил, чуть-чуть, так, чтобы почувствовала Нинка тяжесть, чтобы прервалось дыхание.

   – Слушай меня внимательно, Ниночка. Если хочешь жить – будешь молчать. Сейчас ты пойдешь домой, только ключи от киоска отдашь мне. У тебя дома есть запасные ключи?

   Нинка что-то прохрипела, но Мусор не разобрал. Он немного ослабил нажим:

   – Есть или нет?

   – Есть.

   – Завтра, часов в шесть, прейдешь в киоск и возьмешь мою сумку, за ящиками. Я ее туда поставлю сегодня. В сумку тебе лучше не заглядывать. Возьмешь сумку и принесешь ее в Дыру. Еще помнишь, где тебя парни дрючили? Помнишь?

   – Да.

   – Так что ты должна сделать завтра? – Мусор убрал ногу.

   – Сумку, в шесть часов вечера, в дыру, принести, – Нинкин голос звучал глухо, говорила она через силу и это тоже возбуждало Мусора. Покорность, полная покорность звучала в голосе женщины, она совершенно смирилась и полностью была в его власти. Мусор почувствовал, как волна жара прошла по телу к лицу и обратно, к пояснице.

   Мусор облизал губы:

   – А может нам, Ниночка, вспомнить, как мы повеселились в киоске?

   Руки Нинки скользнули по его ногам к ширинке, Мусор почувствовал, как пальцы нащупывают пуговицы. Она сделает все, что скажу, все сделает сама. Сломалась Нинка, совсем сломалась.

   Мусор рванул ее за волосы, отбросил от себя:

   – Ладно, верю! Не забудь, что я тебе сказал. Домой иди.

   Нинка отползла в сторону, с трудом встала, опираясь о дерево. Она не верила, что все пока закончилось. Она не верила, что Мусор разрешил ей уйти. Она стояла, пока Мусор не двинулся с места. Уходит, наконец-то уходит!

   Нинка тоже двинулась, было, к дому, но вдруг ее словно огнем обожгло – ключи, она не отдала ключи от киоска.

   – Игорь Иванович, Игорь Иванович! – срывающимся голосом крикнула она в темноту.

   – Не ори дура, – зло сказал, возвращаясь, Мусор, – чего тебе?

   – Ключи вы не взяли.

   – Давай и смотри – не забудь. Если что не так – изуродую.

   – Хорошо, я все сделаю, правда, сделаю.

   Мусор посмотрел ей вдогонку. Поживи еще сегодня немного. Совсем немного поживи. А ему нужно найти Малявку. И решить все для себя. Похоже, что ему придется уходить из города завтра. Если не удастся найти Малявку.

   Мусор почувствовал, что у него дрожат руки. Это не от страха, это уходит возбуждение, вытекает из него напряжение и остается в нем только холодная пустота ярости.

   Найти Малявку. Найти и убить.

   Наблюдатель

   С какого момента он перестал контролировать ситуацию? И вообще, контролировал ли он ее когда-нибудь? В уставе Советской Армии было написано, что солдат должен стойко переносить тяготы и лишения воинской службы, и эта фраза все объясняла. Надоела перловка – стойко переносить, сержант придурок – стойко переносить, убили приятеля – стойко переносить. В конце концов это превращалось в штамп, лозунг, знамя, и солдат действительно начинал стойко переносить. И тяготы, и лишения, и идиотизм воинской службы.

   Очень жаль, что инструктора не выработали и не вбили в голову Гаврилину такую же емкую и глубокомысленную фразу о тяготах и лишениях для бойцов невидимого фронта. Все, что говорилось на эту тему, звучало почти пионерским призывом – будь готов.

   Будь готов, друг Гаврилин. Ко всему на свете. Об этом говорил и папин приятель. Будь готов к тому, что тебя врежут по ребрам, будь готов, что у тебя на глазах кого-нибудь убьют, будь готов… На всякий случай. А случаи – они разные бывают. Либо ты поимеешь, либо тебя поимеют.

   Первые десять минут после событий на набережной Гаврилин покорно шел за Динкой, которая вела его уверенно и решительно. И не переставая говорить.

   Только содержание ее монолога ускользало от внимания Гаврилина – он старательно приходил в себя. Дыхание, координация движений, картинка перед глазами – все это потихоньку приходило в норму.

   Вот это, слава аллаху, у него поставлено хорошо. Тяжело на тренировке – легко, когда бьют. Это инструктор по рукопашному так однажды пошутил. Студенты смеялись осторожно, потому что бил инструктор постоянно, и легче от этого не становилось. И на пляже особенно легко не было.

   Тем более что не очень хочется ощущать себя полным идиотом. Ощущать не хочется, но никуда от этого ощущения не деться.

   Не так, не так все происходит, как должно. Не так. Гаврилин помотал головой. А как?

   Для начала могло быть немного прохладнее. Градусов на двадцать. И дышать стало бы легче и жить. И не истекал бы потом. И не пришлось бы идти, опираясь, время от времени, на плечо малолетки. Соблазнительное плече, приятно округлое и возбуждающе упругое, но все-таки.

   Кстати о малолетках. Гаврилин покосился на щебечущую Динку. С ней тоже что-то не в порядке.

   Если она проститутка из начинающих – почему не сбежала с деньгами, когда имела возможность. Если решила снять приезжего из чисто спортивного интереса – почему не сбежала во время потасовки. Но и это тоже как-то можно объяснить.

   Пьяная девушка, очень хочется, море по колено. Стоп. Эта мысль у него уже мелькала. Как раз перед тем, как он обнаружил труп за киоском. Он тогда как раз целовался с Динкой, и в голову ему пришло, ну, помимо мыслей неприличных и похотливых, еще и какое-то наблюдение. Осмыслить его времени уже не нашлось. Некогда было.

   Поздравляю вас, Сашенька, уже у вас времени и на то, чтобы подумать не остается. Отлично, сказочно, просто волшебно. А еще не остается времени на то, чтобы понять, а куда это, собственно, они движутся.

   А двигались, они, собственно, по темной улице, между темными домами. Оглушительно трещали цикады. Им даже иногда удавалось перекрыть щебетание дамы.

   – …думаю – все, полный тебе писец. Тогда я бутылку в него ка-ак… блин, хотела по голове, жалко – промазала. А он как побежал, я к тебе, ты знаешь, какое у тебя было выражение лица?

   – Какое? – спросил Гаврилин понимая, что пора превращать монолог в диалог, если он рассчитывает получить хоть какую-нибудь информацию.

   – Как будто тебя кто-то в задницу…

   – Попрошу выбирать выражения. Тем более что вряд ли ты хорошо знакома с выражением лица мужчины в таком случае.

   – Это девки так говорят. Правда, класс? – Динка довольно засмеялась.

   – Твоим девкам рот с мылом надо помыть. И тебе, кстати, тоже.

   – Можно подумать, ты сам не материшься. Знаю я вас, приличный интеллигентный, а как заведется – такое говорит! Или хочет, чтоб девки говорили.

   – Богатый у тебя опыт, – сказал Гаврилин и подумал, что девчонка – таки проститутка.

   – У меня не очень, – с сожалением ответила Динка, – а вот девки рассказывают. Знаешь, что некоторые мужики в постели вытворяют?

   – Курортники?