Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного - Юрий Самусь

«Чертова Дездемона, почему я ее раньше не придушил? – с тоской подумал литератор. – И всего-то требовалось взять хорошенько за горлышко да кислород перекрыть на пару минут. Ну, поставила б мне Клотильда пару синяков, этим бы все и кончилось. А теперь? Эх-ма…»

– Так, а это что? – продолжал изучать документы Сердешников. – Первая проба пера. Интересно. Ну-ка, ну-ка…

И он начал читать вслух, делая в нужных местах паузы или возвышая голос до вибрирующего звучания:

«Практику мы в морге проходили. Трупов там множество, но нашему преподавателю, Захару Степановичу, почему-то один приглянулся. Режет он его, кромсает уже третий день, а рожа довольная, будто удовольствия большего он за свою жизнь не испытывал. Нам даже интересно стало, почему это он так неравнодушно дышит именно к этому покойничку. Мы его и так, и этак – молчит, гад. Нет, не покойник. Он, понятное дело, уже навеки затих. Преподаватель наш молчит. А у нас аж зуд. Короче, уговорили мы за поллитровку местного сторожа, чтобы он нам документы раздобыл на этого усопшего. Вот тогда нам все сразу стало ясно. Оказалось, что нашего мертвеца звали Владимиром Ильичем. А фамилия… Ни за что не догадаетесь. Фамилия у него была Ульянов. То есть, полное совпадение… Вот наш преподаватель и веселился. Видать, все обиды свои припомнил.

Ну, а как студенты мимо такого дела пройдут? Решили мы тоже повеселиться. Записали на бобинник пару фраз, портативный динамик запихнули в рот усопшего и на следующий день, как только Захар Степанович над ним склонился, врубили запись.

Тут труп ему и говорит:

– Что это вы, батенька, твоите? Вы что, езать вождя миового пгоетаиата пгидумали?

Преподаватель наш скальпель выронил, стоит белый, от покойника не отличишь. А труп все заливается:

– Сейчас я товаищей из ЧК пьиглашу, пусть они с вами азбигаются. Контха вы этакая!

– Но п-п-простите, – слышим бормочет, заикаясь, Захар Степанович. – Я ведь н-не знал, что вы еще ж-живы.

А покойник уже в раж вошел. Орет диким голосом:

– Все, что отезали – незамедлительно пьишить назад!

Вы бы видели, как после этих слов работал наш преподаватель! Не знай мы, что покойничек уж три дня, как преставился, то были бы уверены – после окончания операции, он оживет.

А тут еще Глеб Мерзлякин, что за магнитофон отвечал, врубил напоследок:

– И что вы думаете, батенька, от расстгела вам удалось отвегтеться? И не надейтесь! Классовых вгагов мы истъебляем беспощадно».

– Ну-с, и так далее… – старший лейтенант Сердешников внимательно посмотрел на Расторгуева.

– Где вы это взяли? – с ужасом спросил тот. – Я ведь это никому не показывал и сжег сразу после того, как написал.

– Рукописи не горят, – сурово ответил старший лейтенант.

«Господи, – лихорадочно соображал Азалий Самуилович, – что они еще на меня имеют? Жутко даже себе представить… Вот так, век живешь и не знаешь, что ты давно под колпаком, что в любой момент к тебе могут заявиться, показать удостоверение и запихнуть в „черный воронок“. И потом доказывай, что ты не баран. Впрочем, что тут доказывать? Я и есть баран».

– Молчите… – констатировал старший лейтенант. – Понимаю. Трудно найти аргументы на столь веские доводы. Или вы забыли, все что для нас свято? Так я напомню. Где ваш партбилет?

– Вот, – дрожащей рукой Расторгуев вытащил из внутреннего кармана пиджака красную книжицу. – Возле сердца ношу.

– И чей портрет вы видите на обложке? – вкрадчиво спросил Сердешников.

– Ленина. Владимира Ильича.

– Так какого хрена вы написали сей рассказик в тот самый день, когда подали заявление на вступление в партию?! – взвился сизым соколом старший лейтенант. – А может быть, до сих пор уверены, что мы поверим в мифического Захара Степановича? Не было у вас такого преподавателя и не могло быть. Да и в морге вы ни разу не были. Пока… – многозначительно добавил Сердешников. – Причем, и рассказать вам подобную историю никто не мог. Эту версию мы давно отработали и убедились, что данный пасквиль – плод вашего ума. Или, точнее, – глупости.

– Но… Но если вы это знали, почему же меня в партию приняли? – промямлил Расторгуев.

– Почему? А вы не догадываетесь?

– Нет, – испуганно пробормотал Азалий Самуилович.

– А потому что вами, козлами, управлять тогда легче. Смирные и так никуда не денутся, а вот с раздолбаями надо ухо держать востро. Стало быть и получалось: в партию приняли – и одной проблемой меньше. Удивлены? А ничего странного тут нет. Такие, как вы – это те же зомби. Что хочешь приказывай, ослушаться не посмеют. Еще бы, партия велела, значит, выполним, задницу порвем, но выполним. Дорвались! Нельзя же все по инерции исполнять! Думать, оно ведь тоже иногда полезно. Вы ж страну, извините за выражение, прогадили, а все кричите про одобрям-с! А что вы одобрили? Кооперативы, частную инициативу и борьбу с алкоголизмом? Да ведомо ли вам, к чему все это может привести?

Азалий Самуилович окончательно был сбит с толку. Либо перед ним сидел провокатор, либо на тюрьму ему уже и впрямь не следовало надеяться. Судя по столь душевному разговору – с Чубянки ему не уйти. Расстреляют, и еще одной, как выразился этот тип, проблемой меньше. Оставалось лишь прикинуться полным дурачком.

– Вы это о чем? – пискнул Расторгуев. – Я вас решительно не понимаю. Разве вы не коммунист?

– Ну, да! В нашем учреждении вы когда-нибудь встречали непартийных?

– Значит, вы против политики партии?

– Эх, – вздохнул старший лейтенант, – так вы ничего и не поняли. Думаете, в вашей собаке дело? Дездемона – это мелочь по сравнению с тем, что твориться в городе. Аномальщины нам хватает и без говорящих псин.

– Но позвольте, тогда почему…

– Просто хорошие люди позвонили, как им отказать? – с этими словами Сердешников вытащил из ящика письменного стола «макаров» и устало посмотрел в глаза председателю секции беллетристов.

– При попытке к бегству? – хрипло спросил Азалий Самуилович.

– При ней, родимой, – кивнул старший лейтенант, взводя курок.

Тетя Соня – вахтер припойского общежития – конечно не знала, что по просьбе Сереги Бубенцова ее под свою защиту взяли ни много, ни мало, а сами славянские боги. Посему эта достойная женщина, поразмыслив, решила действовать по принципу «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих».

Выждав несколько дней и убедившись, что ни грозное начальство, ни комендант в отношении ее ничего не предпринимают, тетя Соня усмотрела в этом особо опасную каверзу и решила начать упреждающую атаку сама.

– Так, дарагуша, – сказала она в одно прекрасное утро своему мужу, большому почитателю и непревзойденному ценителю зеленого змия, – крутись, как хочешь, делай, как знаешь, но чтобы сегодня ты напаил нашего каменданта до парасячьего визга. Вот тебе деньги, прапить можете все.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});