Канонерка 658. Боевые операции малых кораблей Британии на Средиземноморье и Адриатике - Леонард Рейнолдс

А я немедленно по окончании процесса начал организовывать свой отъезд обратно в Анкону. Оказалось, что моего «приоритета 3» недостаточно, чтобы улететь на следующий день. Только 5 мая, проведя 6 часов в ожидании в Луке, я получил вожделенное место в самолете. Там были и другие моряки, которые всю дорогу уныло рассуждали, сколько дополнительного рома они не получат, если не вернутся на борт до объявления победы. Как и раньше, мы сделали остановку в Катании, и в беседе с пилотом, симпатичным пареньком из Южной Африки, я, к своему восторгу, узнал, что обратно мы полетим другим маршрутом – над Мессинским проливом и вдоль западного побережья Италии, а по достижении широты Бари повернем на восток через Апеннины.

Мы только вылетели из Катании и от нечего делать глазели вниз на пролив, отделяющий Сицилию от Италии, когда из кабины вышел штурман, улыбающийся во весь рот. Он потряс зажатым в руке листком бумаги и завопил, стараясь перекричать рев двигателей:

– Мы только что получили сообщение. Сегодня в 6.00 немцы подписали безусловную капитуляцию.

Восторженный гул голосов быстро стих. Никто не хотел демонстрировать свои чувства. Вместо этого все мы углубились в мысли о будущем – каково оно будет теперь? Что касается меня, я был горько разочарован, поскольку был лишен возможности услышать эту грандиозную новость на мостике своего корабля. На нем я провел всю войну, на нем она должна была и закончиться. Мне очень хотелось узнать, что происходит в этот момент на немецком военно-морском флоте в Северной Адриатике.

В Бари стало ясно, что нет ни одного шанса сразу же улететь в Анкону. Все самолеты были на земле – своеобразная мера предосторожности против слишком активных проявлений радости. Я разрешил своим матросам отправиться в Манфредонию на грузовике. Там их наверняка подкормят и дадут возможность поднять бокал за победу.

В ту ночь летчики устроили грандиозный праздник, но я чувствовал на нем себя как насильственно извлеченная из воды рыба. Я никого вокруг не знал и был рад, когда торжество закончилось.

На следующее утро, удостоверившись, что перспектива улететь не появилась, я отправился навестить Деррика и Джонни в госпитале. С собой я предусмотрительно захватил большую бутылку джина, и мы провели вместе несколько очень приятных часов, избавивших меня от депрессии. В госпитале царило праздничное настроение, и за соблюдением правил никто не следил, что немало способствовало веселью. И Деррик, и Джонни чувствовали себя хорошо и ожидали скорой отправки домой на плавучем госпитале. Мы вместе прослушали речь премьер-министра Черчилля, попрощались, и я потопал обратно в Бари.

Там меня ожидали хорошие новости. На следующее утро я мог улететь в Анкону.

Полет на гаванью Анконы оказался странным и волнующим. Перед самой посадкой я увидел у наших причалов группу из семи немецких катеров. В гавани стояли и другие корабли, явно не наши, но с удивительно знакомыми очертаниями. Это же лихтера! Да, парни здесь явно не теряли время зря.

На 658-ю я торопился изо всех сил. Когда я поднялся на борт, Чез Тернер, Тони и наш новый штурман Дерек Кинг сидели за столом – было время ленча. Я, разумеется, присоединился к ним и за едой узнал о событиях последних дней.

Они выглядели изрядно утомленными (ничего другого я и не ждал), потому что празднование длилось уже несколько дней подряд. И я, наконец, осознал, как много пропустил. Пока я протирал штаны в зале судебных заседаний на Мальте, 658-я (по большей части случайно) сыграла одну из самых видных ролей в принятии капитуляции целой флотилии немецких катеров.

Тони рассказал мне обо всем подробно. 3 мая в 6 часов утра его разбудил дежурный офицер базы.

– На входе стоит флотилия немецких торпедных катеров, – сообщил он, – с полным вооружением и торпедами, насколько нам известно. Иди туда, и пусть они сдадутся.

Тони объявил тревогу. В мгновение ока взревели двигатели, на палубу выскочили матросы, с причала полетели швартовные концы, и Чез повел лодку к выходу. В лихорадочной спешке он задел правым бортом причал и погнул гребной винт о каменистый выступ.

658-я подошла к выходу из гавани первой, за ней следовали несколько «восперов» из 28-й флотилии Джеррама. Чез выбрал стоящий впереди катер, на котором развевался белый флаг, приблизился и крикнул:

– Вы сдаетесь?

– Я хочу, – ответил голос на неплохом английском, – высадить своих людей на берег в качестве военнопленных и вернуться в Полу за следующей партией. Мы не хотим оставлять своих солдат в руках у партизан.

Совершенно очевидно, Чез не имел права принимать подобные решения. Поэтому он предложил командиру немецкой флотилии проследовать с ним в Анкону и вступить в переговоры с командованием.

Так и решили, и 658-я подошла к борту немецкого катера. Капитан Вуперманн оказался сдержанным человеком, вел себя с несомненным достоинством и производил очень приятное впечатление. Его должность соответствовала нашей должности командующего Береговых сил Средиземноморья.

Конечно, наше командование не могло позволить немецким катерам уйти, их отконвоировали на базу, а сошедших с катеров моряков увели.

Так что 658-я получила привилегию, выпавшую на долю лишь очень редких кораблей в военно-морской истории, – принять капитуляцию своих противников. Неплохой финал двухлетних сражений!

А я все это пропустил.

В северной части Адриатики события тоже развивались быстро. 658-я как раз возвращалась из патруля после охраны тральщиков, когда ей навстречу в северном направлении прошли 634-я, 651-я и 670-я. Авиация сообщила об обнаружении тридцати немецких кораблей, идущих из Триеста в Таглиаменто, и Тима Блая срочно направили на перехват. Он должен был попытаться заставить корабли идти в Анкону.

Эту историю я услышал от Гордона, старшего помощника на 634-й, у которого на борту был командир флотилии.

Они увидели большую группу судов, стоящих у входа в Таглиаменто, и тут же поступила информация с самолета-разведчика о том, что с них все еще ведут огонь по «спитфайрам» и белых флагов не видно. Тем не менее Тим решил приблизиться, чтобы проверить реакцию противника.

– Вывесим большой белый флаг, Гордон, и посмотрим, может быть, удастся заставить их вступить в переговоры.

Гордон принес из кают-компании скатерть, и, водрузив ее на мачту, дог-боты направились к конвою. Орудия были наготове, но повернуты в сторону носа и кормы в качестве демонстрации мирных намерений.

Тим передал световые сигналы на несколько вражеских кораблей, но они явно никого не заинтересовали. Потом наши катера подошли к группе речных судов, и их командир согласился на переговоры. Была достигнута договоренность о его встрече.

Потом еще три корабля выразили готовность идти в Анкону, но именно на этой стадии, когда ситуация стала вполне благоприятной, на берегу совершенно не вовремя появились солдаты и захватили порт.

Это осложнило положение Тима, поскольку его задачей было отвести вражеские корабли в Анкону и не позволить затопить их в Таглиаменто. Немцы упорствовали.

Во второй половине дня подошли дополнительные канонерки. Вечером они выстроились полукругом и всю ночь продолжали вести наблюдение за кораблями противника. Утром немцы продолжили проведение политики затягивания времени, но с канонерок высадили призовые команды, и в конце концов удалось увести в Анкону четырнадцать кораблей.

Преодолев все трудности переговоров, Тиму и его парням пришлось выдержать упорное сражение с непогодой, вызвавшей множество задержек с буксировкой, скорость которой периодически снижалась до двух узлов. Да и о минных полях приходилось помнить постоянно.

За умелые действия в экстремальной ситуации Тим впоследствии был награжден и стал офицером ордена Британской империи.

И все это происходило в мое отсутствие! В такое было бы трудно поверить, если бы не существовало весомых свидетельств – ряда торпедных катеров, стоящих у причала, – у хищников вырвали зубы, теперь они никому не могли причинить вреда. А в центре бухты покачивались неуклюжие, громоздкие лихтера.

Я поднялся на мостик и огляделся вокруг. На мачте каждого еще недавно грозного корабля болталось два флага – военно-морской и черная свастика.

Наша война закончилась.

Эпилог

С окончанием войны на Средиземноморье завершилась и карьера 658-й. Еще три месяца она оставалась на Адриатике, выполняя самые разные задания. Сначала она выполняла функцию некого почетного маяка, направляющего идущие в Триест конвои вдоль очищенного от мин канала, затем была «понижена» до шлюпки, перевозящей матросов, отправляющихся на берег в увольнительную, со стоящих на рейде крейсеров.

После этого были другие задания, включая расстрел плавучих мин, срезанных минными тральщиками.