Жена башмачника - Адриана Трижиани

Целыми днями нас муштровали на палубе. Приплыв в Англию, мы тут же на пароме отправились во Францию. Высадившись на побережье, прошагали десятки миль, то и дело разбивая лагерь и роя окопы, а когда не рыли, то прыгали в те, что вырыли другие солдаты до нас. Нельзя не задаться вопросом: что стало с этими людьми?

Мне посчастливилось завести хороших друзей. Хуан Торрес вырос в Коста-Рике, но живет в Нью-Йорке, на Сто шестнадцатой улице. Ему тридцать два, у него жена и шестеро детей, и он предан Матери Божьей Гваделупской. Когда я сказал ему, что мой брат – священник, он упал на одно колено и поцеловал мне руку. Так что, пожалуйста, помяни его в своих молитвах.

Не могу поверить в то, что наблюдаю здесь. Мы столько же времени хороним мертвых, сколько воюем с врагом. Прибыв на поле сражения, мы не видим земли – вся она покрыта трупами. Мудрые солдаты ожесточаются сердцем, но я этому не научился. И не думаю, что смогу, брат.

Земля истерзана, леса обгорели, а реки так переполнены пеплом с полей сражений, что вода загустела и еле-еле течет. Иногда мы натыкаемся на голубое озерцо или нетронутый уголок леса, и тогда я вижу, что Франция когда-то была прекрасна. Но теперь, увы, нет.

Нам сказали, что наш полк накрыло горчичным газом. Я дремал в окопе, сидя на собственной каске (лучше, чем в грязи!), и думал, что мы снова в монастыре, а сестра Тереза приготовила хлеб с айоли[68]. Но запах чеснока оказался ядом. Командир сказал нам, что нас задело только краешком, но солдаты думают по-другому. Я еще на себе ничего не ощутил, и это хорошо. Я курю не слишком много, поэтому еще могу чувствовать свои легкие.

Надеюсь увидеться с тобой в Риме весной, когда ты будешь произносить последние обеты. Думаю о тебе каждый день и шлю тебе свою любовь.

Чиро

Чиро считал, что у солдата есть два способа выжить на войне. И в его полку были примеры того и другого.

Рядовой Джозеф де Диа ружье держал наизготовку, шлем носил ровно, смотрел всегда вперед, один его взгляд мог устрашить врага. Его должны были спасти сноровка и порядок.

А вот майор Дуглас Лейбахер. Он патрулировал окопы, как простой рядовой, и вызывал дружный смех у солдат, разговаривая с ними холодными французскими ночами. Майор Лейбахер, укрепляя дух бойцов, помогал им выиграть войну. Его спасала ясная цель.

Чиро был хорошим солдатом – он подчинялся приказам, был всегда начеку, выполнял любое задание, – но с подозрением относился к политике, стоявшей за тактическими решениями. Людей часто перебрасывали с места на место без предварительной подготовки, и казалось, что за этим нет никакого плана. Чиро всегда ожидал худшего, составляя свой собственный план, потому что не доверял начальству.

Хотя Чиро хорошо представлял, на какие жертвы идет вместе с другими, но редко задумывался о смерти, несмотря на то что пули падали вокруг дождем. Для каждого солдата в конце концов наступает момент выбора – как именно встретить свой рок. Чиро прислушивался к внутреннему голосу. Видя ужасающую, бессмысленную трату человеческих ресурсов на полях Франции, он думал о людях, судьба которых оборвалась, не состоявшись. Чиро решил во что бы то ни стало бороться за свою жизнь и жизнь товарищей. Но не стремиться убить врага ради победы. Он будет убивать, только защищаясь.

Победы чаще всего казались почти случайными. Шагая по французской земле, полк неожиданно наткнулся на армейский склад боеприпасов в амбаре на старой ферме, а позже – на танковый завод, бывшую фабрику кружев. Но вел их вовсе не холодный расчет командования. Бесчисленные солдаты, объединенные в безымянные, отмеченные лишь номером полки, прочесывали деревушки в поисках всего, что только могло пригодиться армии.

Бывали дни, когда Чиро думал, что война окончена, – когда не звучало ни единого выстрела, не было ни единого признака движения в окрестных полях. Но потом все начиналось заново, и всегда одинаково: отдаленные звуки становились громче, и вот уже мир вокруг взрывался шквалом пуль и осколков. Танки грохотали, как камнедробилки в Альпах, их гусеницы расплющивали все, что попадалось на пути. Чиро они казались уродливыми. Разве можно найти красоту в том, что создано с единственной целью – разрушать?

Когда их полк достиг окопов Камбре, они остановились. Порой Чиро казалось, что он сойдет с ума от скуки. Долгими днями делать было нечего – разве что гадать, когда будет следующий штурм.

Монахини Сан-Никола научили его, что важнейшие решения не следует принимать в состоянии предельной усталости. Но похоже, каждое решение в окопах принималось именно так. Ставкой были жизнь или смерть, малейшее действие требовало храбрости и умения, и все здесь бесконечно устали, были голодны, промокли и продрогли до костей.

Со смертью невозможно заключить мир. Вокруг этого вертелись все разговоры. Одни просили товарищей застрелить их, если потеряют конечности. Другие клялись повернуть оружие против себя, если попадут в плен. У каждого солдата было свое представление о том, что можно вытерпеть, находясь на грани, и собственные ночные кошмары о том, что за этой гранью лежит.

От смерти уклонялись и ускользали, ее обманывали ежедневно. Но она все равно находила свои жертвы.

Чиро понимал, почему необходимо доставлять из Америки на поля Франции кораблями десять тысяч человек ежедневно. Дело было в намерении победить числом, и неважно, существовал или нет единый план победы.

Некоторые начинали цепляться за сны. Другим смерть стала казаться выходом из того кошмара, через который им пришлось пройти. Но у Чиро было по-другому. Он боролся с ледяной лихорадкой страха, потому что знал, что обязан вернуться домой.

Энца спрятала в вечернюю сумочку пригласительный билет с золотым тиснением. Взглянула в зеркало, окинув критическим взглядом свой жемчужно-серый парчовый наряд. Узкий прямой силуэт платья, оголявшего одно плечо, показался эффектным даже его создательнице.

Длинные черные волосы Энца зачесала наверх, натянула серебристые атласные перчатки до локтей. Этот рискованный контраст ткани и нежно розовевшего обнаженного плеча был хорошо продуман.

Дон Гепферт каждую осень давала вечеринку для всего штата Метрополитен-опера, включая совет директоров, технических сотрудников, актеров и дизайнеров. Единственный раз за год все департаменты Мет собирались вместе в неформальной обстановке, и каждый, работавший в здании Оперы, относился к этой вечеринке как к наилучшему вознаграждению.

Миссис Гепферт владела двухуровневыми апартаментами в двадцать комнат на Парк-авеню, с окнами от пола до потолка и высоченными сводчатыми потолками, напоминавшими Энце своды собора. По стенам вдоль удивительно реалистичных шпалер карабкались розовые плети, светлый английский ситец, толстые шерстяные ковры и низко висящие лампы придавали квартире уют, несмотря на ее размеры.

Вечеринка была в разгаре. Играл струнный квартет, повсюду слышались болтовня и смех, комнаты были заполнены народом, но Энца, Колин, Лаура и Вито отыскали тихий уголок в библиотеке.

Энца устроилась в бледно-зеленом бархатном кресле с высокой спинкой, обращенном к камину, а Вито подкладывал поленья в огонь. Французские окна, выходящие на террасу, были распахнуты, маркизы над ними развернуты, по периметру балкона расставлены небольшие радиаторы. Вечер парил между осенью и зимой. Ночной воздух пах морозцем, но было еще достаточно тепло, чтобы выйти наружу в легкой накидке. Колин принес Лауре выпить.

– Вот это настоящая жизнь! – сказала та.

– Добрые друзья и отличное вино, – согласился Колин.

Вито присел к Энце на подлокотник кресла. Она держала бокал с шампанским, он тоже взял свой.

– За нас! – провозгласил Вито.

Колин, Лаура и Энца подняли бокалы.

– Мне бы хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась, – вздохнула Энца. Иногда она так безоглядно отдавалась настоящему, что забывала боль прошлого, и тогда чувство вины не мешало ей наслаждаться мгновением. Ее новая жизнь держалась на крепких опорах, легко выдерживавших удивление и радость.

– Она и не обязана кончаться, – заметила Лаура.

– Мне нравится, к чему все идет. – Колин притянул Лауру ближе.

– Мне тоже. – Вито обнял Энцу.

– Я подперла дверь «Милбэнк-хаус» старой туфлей, чтобы можно было попасть внутрь. – Лаура отсалютовала себе бокалом и отпила глоток вина. – Сегодня мы можем гулять столько, сколько захотим, и не ждать рассвета на крыльце, будто приятельствуем с молочником.

– Я лично отправляюсь на прогулку с красивейшей девушкой на свете, – рассмеялся Колин.

– Не забудь об этом.

У Лауры выдалась отличная неделя. Наконец-то Колин познакомил ее с сыновьями, и они показались ей такими же неугомонными, как собственные братья, которых она помогала растить. Она могла играть с ними в бейсбол, бегать наперегонки и бороться, это понравилось мальчишкам и произвело впечатление на Колина. Лаура входила в жизнь своего любимого так, как привыкла шить: серьезно отнесясь к наметке, она избавляла себя от сюрпризов в будущем. Но ей придется проявить гибкость, если она выйдет замуж за Колина и станет матерью его сыновьям.