Больше чем просто дом (сборник) - Френсис Фицджеральд

— Осторожнее! — Нельсон подскочил к Ноэль и попытался отвести ее руку и разобраться, что случилось.

— C’est liquide, — задыхаясь, прошептала Ноэль. — Est-ce que c’est le sang?[58]

Он силой отвел ее руку и вскричал:

— Нет, просто вода!

А потом обернулся к Оскару, который как раз показался в дверях:

— Принеси коньяка!

И к Николь:

— Идиотка, ты с ума сошла?

Николь молчала, тяжело дыша. Когда прибыл бренди, повисло долгое безмолвие, будто все они наблюдали за хирургической операцией. Нельсон влил бренди в рот Ноэль. Николь знаком попросила Оскара налить и ей, и, будто боясь без этого нарушить молчание, все они выпили по бокалу. А потом Ноэль и Нельсон заговорили разом:

— Найди мою шляпку…

— Это совершенно идиотское…

— Я сейчас же уйду…

— …происшествие. Я…

Все они посмотрели на Николь, а та произнесла:

— Попросите ее шофера подъехать к дверям.

Оскар стремительно вышел.

— Ты уверена, что не нужно позвать врача? — озабоченно спросил Нельсон.

— Я хочу уйти отсюда.

Через минуту, когда машина отъехала, Нельсон вернулся в дом и налил себе еще бокал бренди. По телу его прошла волна спадающего напряжения, докатилась и до лица. Николь увидела это, увидела и то, что он собирается с силами, дабы по возможности достойно выйти из положения.

— Я хотел бы знать, зачем ты это сделала, — потребовал он. — Нет, Оскар, не уходи.

Он понял, что история все равно просочится наружу.

— По какой такой причине…

— Заткнись! — рявкнула Николь.

— Ну, поцеловал я Ноэль, и что в этом ужасного? Это не имеет никакого значения.

Она презрительно фыркнула:

— Я слышала, что ты ей говорил.

— Ненормальная.

Он произнес это так, будто она и правда ненормальная, и ее захлестнула дикая ярость.

— Предатель! Все это время прикидывался таким честным, так следил за моим поведением — и всю дорогу забавлялся у меня за спиной с этой…

Она добавила серьезное слово и, будто окончательно от этого рассвирепев, кинулась к его стулу. Защищаясь от внезапного нападения, он резко вскинул руку, и костяшки раскрытой ладони угодили ей в глазницу. Прикрыв лицо рукой, так же как Ноэль десятью минутами раньше, она, рыдая, опустилась на пол.

— Не далековато ли это зашло? — осведомился Оскар.

— Да, — признал Нельсон. — Похоже.

— Ступай-ка на веранду, охладись.

Он перенес Николь на кушетку и сел рядом, держа ее руку.

— Соберись, соберись с духом, малышка, — повторял он снова и снова. — Ты что, Джек Демпси?[59] Нельзя так кидаться на француженок, по судам затаскают.

— Он сказал, что любит ее, — прерывисто всхлипнула Николь. — А она сказала, что они встретятся в обычном месте… Он туда и пошел?

— Он на веранде, ходит взад-вперед и жутко сожалеет, что случайно сделал тебе больно, а еще сильнее — что встретил на своем пути эту Ноэль Делони.

— Ну да!

— Может, ты ослышалась; да и в любом случае это ничего не доказывает.

Через двадцать минут внезапно вошел Нельсон и опустился на колени рядом с женой. Мистер Оскар Дейн, получивший очередное весомое подтверждение того, что он дает больше, чем берет, незаметно, но весьма охотно попятился к дверям.

Через час Нельсон и Николь рука об руку вышли с виллы и медленно двинулись в сторону «Кафе де Пари». Они пошли пешком, а не поехали в автомобиле, словно пытаясь воскресить давнюю простоту, распутать то, что так откровенно запуталось. Николь приняла его объяснения — не потому, что они были правдоподобны, а потому, что ей очень хотелось в них верить. Оба выглядели притихшими, обоим было стыдно.

В «Кафе де Пари» было в этот час очень приятно — сквозь желтые маркизы и красные зонтики просачивался, будто сквозь витражные стекла, солнечный свет. Оглядевшись, Николь заприметила молодую женщину, которую видела утром. Теперь с ней был спутник, и Нельсон тут же вспомнил, что эту молодую пару они видели в Алжире почти три года назад.

— Они переменились, — заметил он. — Мы, наверное, тоже, но не в такой степени. Они стали мрачнее, а у него вид рассеянный. Рассеянность всегда четче читается в светлых глазах, чем в темных. А девушка, как говорится, tout ce qu’il y a de chic,[60] но и у нее в лице какая-то угрюмость.

— Мне она нравится.

— Хочешь, я пойду и выясню, та же это пара или нет?

— Нет! Так поступают одни неприкаянные туристы. У них наверняка есть свои друзья.

К ним тоже как раз подсели знакомые.

— Нельсон, а что про сегодняшний вечер? — спросила через некоторое время Николь. — Думаешь, мы сможем после всего этого появиться у Голдингов?

— Не только сможем, но и должны. Если поползут слухи, а мы не придем, мы подарим им такой повод для сплетен… Эй, да что там…

На другом конце зала происходило что-то бурное и яростное; раздался женский крик, за одним из столов все повскакали на ноги и дружно отшатнулись. А потом поднялись и сидевшие за другими столиками и устремились вперед. На краткий миг супруги Келли увидели лицо девушки, за которой наблюдали: оно было бледно и искажено гневом. Николь, перепугавшись, схватила Нельсона за рукав:

— Я хочу уйти. Мне сегодня столько не выдержать. Отвези меня домой. Неужели все с ума посходили?

По дороге Нельсон глянул в лицо Николь и опешил, поняв, что к Голдингам на яхту они все-таки не поедут. Под глазом у Николь явственно и безошибочно обозначился синяк — синяк, который к одиннадцати вечера уже не скроешь даже при помощи всех косметических средств в герцогстве. Сердце у него упало, но он решил ничего не говорить, пока они не доберутся до дому.

III

В Катехизисе есть ценный совет: беги искушений — и, перебравшись через месяц в Париж, Келли составили список тех мест, куда больше никогда не пойдут, и тех людей, которых не хотят больше видеть. Среди мест имелось несколько известных баров, все ночные клубы, за исключением одного-другого, самых благопристойных, все мыслимые клубы, открытые рано по утрам, и все летние курорты, на которых предаются кутежам ради кутежей, бесшабашным и беспрестанным кутежам, которые и являются гвоздем сезона.

В списке нежеланных людей оказались три четверти тех, с кем они общались в последние два года. Двигал ими не снобизм, а инстинкт самосохранения, хотя к нему и примешивался некоторый глубинный страх, что они навеки обрывают все контакты с человечеством.

Впрочем, в мире всегда хватает любопытства, и порой люди становятся желанны именно потому, что до них трудно добраться. Они выяснили, что в Париже есть и другие пары, которым интересны лишь те, кто чурается большинства. Первая волна их знакомцев состояла по большей части из американцев, слегка присоленных европейцами; вторая — из европейцев, подперченных американцами. Вторая волна и представляла собой «общество», и местами даже соприкасалась с высшими слоями, состоящими из титулованных особ, владельцев солидных состояний, плюс нескольких гениев; но все они имели власть. До особой близости с великими дело не дошло, но они завели новых друзей более консервативного типа. Кроме того, Нельсон вновь занялся живописью; завел студию, а еще они посещали мастерские Бранкузи, Леже и Дюшана.[61] Вроде бы они более прежнего соучаствовали в своего рода процессе, и когда поминались некие вульгарные встречи, они испытывали презрение к первым двум годам, проведенным в Европе, а о былых своих знакомых говорили «этот сброд» или «люди, с которыми зря тратишь время».

В итоге, придерживаясь установленных для себя правил, они все же часто принимали гостей и часто бывали в других домах. Были они молоды, хороши собой, образованны; они разобрались, что подходит, а что не подходит, и приспособились к этому. Более того, они были щедры по природе и готовы, в пределах разумного, сорить деньгами.

Бывая в обществе, обычно пьешь спиртное. Для Николь, которая до жути боялась утратить свою изысканность, утерять свою свежесть и упустить хоть один лучик восхищения, это не было угрозой, а вот Нельсон, упершийся в жизни в некий предел, вскоре понял, что искушений выпить на этих камерных приемах не меньше, чем в более открытом и буйном мире. Он не сделался пьяницей, не совершал ничего откровенно непристойного, однако выходить в свет, не подогревшись алкоголем, ему теперь не хотелось. Мысль о том, что нужно возродить в нем былую серьезность и ответственность, подвигла Николь, через год после переезда в Париж, на решение завести ребенка.

Примерно тогда же она познакомились с графом Чики Саролаем. Был он привлекательным реликтом австрийского двора, без состояния и без претензий, будто у него таковое имеется, однако с прочными светскими и финансовыми связями во Франции. Сестра его вышла за маркиза де ла Кло Диронделя, который, помимо принадлежности к древнему аристократическому роду, был преуспевающим парижским банкиром. А граф Чики был перекати-поле и таким же откровенным кровососом, как Оскар Дейн, только в более высоких сферах.