Повести и рассказы - Исаак Григорьевич Гольдберг

то дрогнуло, светлое, мгновенное.

— А зачем в отряде такая куча женщин?.. Тоже за мужьями?..

На бледных щеках у женщины заалело.

— Я не знаю… Мне нет никакого дела до тех женщин…

— Та — ак…

Молчание. Нехорошее, смутное. И вдруг несуразное:

— Что же мне с вами делать? А?..

Женщина изумленно пожала плечами, растерянно взглянула на Коврижкина, собралась что — то сказать, а он:

— Я с бабами не воюю!.. Куда мне такие пленные?! Только лишняя обуза! И зачем вы претесь с войском!?.. Вот возись тут с вами!.. Да!

Коврижкин пошарил на столе под бумагами, достал табак, занялся папироской.

Женщина внимательно следила за жилистыми руками, за широкими (с желтыми с черными каемками ногтями) пальцами, свертывавшими газетную мятую бумагу. Она подождала, пока папироска была скручена, и когда Коврижкин широко лизнул языком бумажку, склеивая ее, сказала:

— Ваше дело… Вы что хотите, то можете сделать с нами… со мной… Я в вашей власти… Только богом я вас умоляю — позвольте мне мужа похоронить… Похороню, а потом как вам угодно… Только бы мне самой его похоронить!

Коврижкин (доносил он в это время зажженную спичку к папироске) широко взмахнул рукой, отбрасывая не догоревшую спичку, потемнел, стал злым.

— Вашего мужа, барыня, надо бы по правде — то как падаль бросить!.. Как падаль, чтоб воронье его исклевало!.. Так!.. Ежели попался бы он мне живьем, я бы сам вот этими руками (вытянул сильные жилистые рабочие руки к отшатнувшейся женщине), вот этими бы!.. задавил, как гадину… Да не пришлось… Миновало это его. Ну, его фарт… А теперь…

Выпрямился, сжал челюсти, поиграл желваками на дубленых щеках.

— Теперь разрешаю вам хоронить его! Разрешаю. Здесь.

Женщина вздохнула, сжалась, стала меньше, голову наклонила.

— Спасибо…

— А похороните — отправлю вас совместно с остальными в Иркутск… Идите.

Женщина встала. Человек с винтовкой, стоявший у дверей, подобрав, оружие ловчее в левую руку, посторонился. Женщина помедлила уходить.

— Я попросила бы вас, — нерешительно сказала она, — отправить меня в город одну… не с этими…

Коврижкин уперся руками в стол и холодно, чуть — чуть издеваясь, взглянул на женщину.

— Не могу… Пойдете совместно с другими… Для меня все едино — вы ли, они ли… Так!..

17. Тело подполковника Недочетова

Занесло за утро гроб снегом. Намело возле саней сугробы. Чтобы пройти, чтобы добраться до гроба, надо тропу проминать в рыхлом, сыпучем — ярком снегу. Тяжело вдове, Валентине Яковлевне, в набухших валенках снег утаптывать, дорогу к мужу прокладывать. Тяжело. Человек с ружьем, прошедший за нею по приказу Коврижкина, обошел ее.

— Обожди! Я протопочку проложу. Легше станет.

Прошел — широкий медвежий след за собою оставил. По следу медвежьему — вдова. Встала возле гроба, ознобленными руками смахнула снежный покров. Перекрестилась. И, перекрестившись, растерянно оглянулась: как же все устроить?

Но уже подходили праздные, любопытные. Растаптывая снег, валили к гробу, к женщине. Оглядывали, осматривали. Ждали. Молчали.

Знали, что в гробу лежит (пронеслось по коврижкинской стае, от пленных известилось) лютый враг, злой, беспощадный при жизни. Знали, что возле гроба стоит скорбная, молчаливая, придавленная — вдова врага этого. Знали и молчали. И в молчании этом было зловещее, непереносимое, бьющее.

Вдова оглянулась — и побелело ее лицо. И спрятала она глаза от толпы, от жадных неотрывных глаз.

Тот, кто помог ей по снегу пройти, обернулся к толпе и сказал.

— Товарищ командир сказывал, чтоб гроб похоронить этот… Айда, ребята, которые с лопатами. Ройте на погосте могилу… А которые желающие — давайте гроб подымать…

В толпе колыхнулось. Нет еще слов — но повеяло уже гневом.

В толпе колыхнулось злое, холодное. И никто не вышел, никто не подошел к саням, ко гробу.

Вдова Валентина Яковлевна сжалась, ближе к гробу прильнула. Не глядит, не шевелится, но вся напряглась, не ушами только — всем телом слушает.

И вот:

— Черти его пушшай хоронят!..

— Это кого бы из гроба вытряхнуть, на назем, в говно!..

— Как дохлятину!.. Как падаль!

— Стерву такую на свалку тащить надо, а не хоронить!

— Да вместе бы с барынькой! С офицершей!..

— Со всеми бы шлюхами!..

Разорвало толпу, всколыхнуло, ожгло. Вот оно! Вот пришло!

Куда уйти от этих криков, от злобы, от этого возмездия? Куда? — Сжалась вдова, Валентина Яковлевна, окаменела, спрятала глаза, и в глазах — бессильный гнев и отчаянье. И стыд. Откуда — то пришедший, незнаемый, неожиданный стыд…

Колыхнулась, взорвалась толпа — но погасла почему — то.

Там, за спинами, задние увидели кого — то, удушили крики, заворчали.

Там сзади — Коврижкин.

— Почему галдеж?

Расступились (распахнулась толпа, вобрала в себя Коврижкина, замкнулась), пропустили к гробу, к вдове — застывшей, испуганной женщине.

— Чего шумите?

Из толпы, снова наростая, вскипая полетело:

— Пошто сволочь эту приказал хоронить?

— Собаке — собачья смерть!

— Вытряхнем стерву из гроба!

— Вытряхнем!..

Но, прорезая толпу и разноголосый галдеж, Коврижкинское властное, кремневое:

— Эй, тише!.. Помолчите — ка! Эй!..

И смолкло.

В едва осевшую тишину, в отстоявшемся молчании плеснулся бабий голос:

— Господин… Товарищ командир! Позвольте!.. Товарищ!..

Ко гробу, к вдове, к Коврижкину протискивалась (за нею следом конвоир) растрепанная, раскрасневшаяся, толстая, совсем не в себе Королева Безле. Протиснулась, отдышалась, сомлела.

— Господин товарищ… Позвольте объяснить вам… Позвольте.

В серых Коврижкинских глазах — изумление. Жадное любопытство в толпе. Новая тревога у молчащей (ушибленной, придавленной) вдовы.

Коврижкин скосил губы, усмехнулся:

— Ну, в чем дело?.. Говорите!

Королева Безле оглянулась на вдову, передохнула и:

— В этом гробу нет подполковника Недочетова…

— Вы врете!.. Как вы смеете!.. Тут мой муж!.. мой муж!..

— Лопнуло молчание. Вскинулась, ожила, затрепетала вдова. — Вы врете!..

Повел бровями (удивленно и досадливо) Коврижкин, рукой взметнул к голове: да замолчи, мол! — и строго толстой, растерянной:

— Говорите — ка толком — в чем дело?

— Да я толком: никакого Недочетова тут нету!.. Не хороните, пожалуйста, не хороните!..

— Кто?!

Широко раскрыты глаза у вдовы, Валентины Яковлевны, а в глазах последний, обжигающий испуг.

— Кто?! — Эхом отдается в толпе. Но оборачивается Коврижкин, и толпе:

— Помолчите!

И снова к толстой, нелепой, к Королеве Безле.

— В чем дело?.. Спрашиваю — в чем дело?.. Кто в гробу?.. В гробу кто?..

— Золото… деньги!..

Охнуло, грохнуло, раскатилось в толпе. И за грохотом не слышен крик — женский, отчаянный, тоскливый.

Возле гроба выросли люди, завозились. Крак! Отстала крышка. Раскрыт гроб.

Улыбающееся веселое лицо обернул Коврижкин к толпе.

— Верно!.. Вот так покойничек!..

— А — а — а! Покойник!.. Хо — хо!..

— Награбили! Нахапали!

— Ловкачи!

— Ай да полковник!.. По — ко — ойничек!!..

— Ура-а!!!

18. Королева Безле — свидетельница