Хан с лицом странника - Вячеслав Софронов

Не любил он их торговое отродье за вороватые глаза, загребущие руки, тянущие к себе все подряд, ничего не пропускающие мимо. "Кто смел, тот и съел!" — шутили они друг перед другом, выхватывая из-под носа товары подешевле, подряды на рыбу, муку, пеньку. Их неопрятность в еде, животная всеядность отталкивающе действовали на Басманова, стоило очутиться ему за одним столом с кем-нибудь из местных или заезжих мужиков с торговой сотни. Но и без них не обойдешься, как не крути, но от разговора не увернуться. Провиант ли закупить, сукна ли на одежду, или оружейный припас, а все с ихним братом толковать требовалось. Потом они уже сами тянулись к нему на двор, широко улыбаясь, лезли целоваться, расспрашивали о житье на Москве, делились своими бедами.

С одним из них, Саввой Заевым, он даже сошелся. Тот не набивался в родню и не тыкал под нос толстым кошелем, зато всегда выказывал уважение и услужливость, тут же раскланивался и уходил, как только хозяин вставал из-за стола. Он вез с Новгорода тонкое английское сукно, которого в Москве ткать не умели. Ему же они доставались от купцов, возивших товары с Архангельска, куда захаживали суда из Англии. Если жил Савва на Москве месяц, другой, то обычно раза три захаживал к Басманову на беседу.

— Вот ведь какой обычай пошел, — возмущался он, явившись как-то раз с разбитым носом и рассеченной щекой, — только начали мы торговлю с приказчиком моим, как идет мужичища саженного роста и ко мне. Говорит, так и так, положено с тебя, купец, пошлину взять. Я ему объясняю, мол, платил уже на торговом дворе, когда приехал. Меня там и записали в особую книгу и товар весь свой указал. А он толкует, дескать, то за товар платил, а теперь за место положено. Я подумал, подумал и отдал сколь просил.

— А много ли тот мужик просил, — поинтересовался Алексей Данилович, прикидывая про себя определить доход Заева.

— Да не так, чтоб много, но и подходяще, — ушел от прямого ответа купец. — Заплатил, значит, ему. И часу не прошло, как другой тянется следом и толкует мне, будто за сторожей платить надо, которые нас от воров стерегут. Уж тут я возмутился, кулаками замахал. А он кликнул еще двоих и взяли меня в клещи. Один кинжалище достает и мне в пузо тычет. Зарезать грозится, если деньжат не скину. Хоть караул кричи.

— Надо было бы и крикнуть.

— Зачем мне мертвому караул нужен? Их поймают нет ли, а я с распоротым брюхом живи потом, как получится. И этим дал, что просили. Только через короткий срок еще двое приперлись с такими же воровскими харями. Спрашивают, какой у меня товар. Английский, говорю им. Нельзя, говорят, сегодня английским торговать. Как так нельзя? Кто не велит? Московская сотня не велит, они мне отвечают. А мое, какое дело? Или барыш плати за английский товар, или уматывай отсюда, мне эти воры говорят. Не выдержал и огрел одного по башке кулаком. А кулак-то у меня, Алексей Данилович, сам видишь какой! Уложил того на месте. Зато второй, дружок его, меня колотушкой огрел и еще бы мог, да приказчик мой подсобил, помог отбиться.

— Так разве стрельцы царские не ходят по базару? Не приглядывают за порядком? — удивился Басманов.

— Стоят в сторонке и на нас поглядывают. Как те двое убрались, так и они подошли. Мол, чего мы не поделили? Рассказал им все как есть, а они послушали и дальше пошли. Сами ладьте с народом, говорят. А ихнее дело воров ловить. Разве то не воры были? — Савва сокрушенно поскреб в затылке и тронул распухший нос.

— И чего же теперь делать думаешь?

— А чего тут думать? Или свою охрану нанимать и деньгу им немалую платить, или обратно домой подаваться. Худо у вас тут на Москве стало, — вздохнул купец.

— Слышал я, что проказничают мужики, но не думал, будто среди белого дня грабить в открытую могут…

— Могут, еще как могут. Ты бы, батюшка, царю донес о том. А то ведь все приезжие съедут с Москвы. Кто торговать в убыток себе станет?

— Да… Дела… Будет ли толк с того, что донесу царю? Царь прикажет сыскать тех воров, а найдут ли? Ты на них покажешь?

— Да я бы показал… — Купец замялся, — так, поди, у них и дружки есть. Потом порешат меня в темном переулке. Вот их бы схватить на месте, когда они других щипать станут.

— Трусоват ты, Савва, однако, — хмыкнул Басманов.

— Я панциря не ношу, не в стрельцах хожу. Пистоля и того нет. Мое ли это дело расправу чинить? Мое дело торговать!

— Поди, разберись сейчас кому чем заниматься, — Алексей Данилович побарабанил пальцами по столешнице, — времечко нынче смутное, тяжкое. Не знаешь, чего и откуда ждать.

— Доброго ждать нечего, — осмелел неожиданно Савва, — покамест нас, купцов, за людей не считают, а каждый норовит урвать с нашего брата поболе, жизни доброй не будет. Наши мужики сказывали, что в Ревель ездили, у ляхов бывали, так у них там торговые люди — наипервейшие в государстве. К ним все с поклоном и с почтением. Будь ты хоть князь или царев человек. Плати за товар сколь положено, и весь сказ. Я же здесь на Москве многих бояр знаю, но лишь ты, Алексей Данилович, по-людски со мной разговариваешь. А другие — как с собакой, — купец смахнул невидимую слезу, тяжело вздохнув.

— Да уж ладно тебе напраслину возводить, — отмахнулся Басманов, хотя и знал, тот говорит истинную правду. Так и есть, бояре дальше ворот купцов в дом к себе не пускали. Могли и псов цепных на них спустить, а то товар возьмут, а платить не платят. Особенно приезжих с Новгорода не жаловали. Прав Заев. Прав.

— То не напраслина, коль уж разговор зашел, то скажу тебе больше, знай. У нас, в Новгороде, давно разговоры идут, что Москва не один город на белом свете. Можно торговать и в Дерпте, и в Ревеле, да мало ли, где еще. Уж больно чванливый народ у вас, боярин. Ты не обессудь за прямое слово, а добра ждать не приходится.

— Неужели Новгород против Москвы пойдет?

— А как иначе? Чем мы хуже Москвы будем? Ровня самому Киеву. Пробовали с нами и суздальцы и владимирцы воевать, а что толку. Мы по копеечке скинемся и найдем кого хошь для обороны. Прошлый царь тоже пробовал, да только стоит Новгород живехонек и ничегошеньки ему не придет. Пожелаем, так вообще от Москвы отложимся…

— Но-но… — осадил купца Басманов, — ты тут лишнего не болтай. У царя везде свои уши есть. За себя не боишься, так меня не подводи под измену. — Заев испуганно заморгал белесыми ресницами, огляделся по сторонам горницы.

— Ладно, прав ты, боярин, лишнего болтать не следует. Пойду я, однако, а то засиделся.

Заходил он и проститься перед отъездом, сообщив с печалью про свои убытки в московской торговле, сказал шепотом:

— То, что я в тот раз наговорил, ты уж забудь. Будто не было того разговора вовсе. Верно, не свидимся боле, прощай. В другой раз поеду к немцам торговать. Так-то сподручнее будет.

И точно, Алексей Данилович вскоре заметил, как стали пустеть базарные ряды. Почти все купцы съезжали с Москвы, не желая терпеть убытки от расплодившихся воров и разбойников. Да какое ему дело до купцов? Беспокоило другое… Бояре, с которыми дружил и запросто хаживал ранее по делам и в праздные дни, вдруг стали молчаливее и сумрачнее. Не мог поначалу понять причину, но вскоре разобрался. Причина крылась опять же в царском непостоянстве, когда тот мог сначала приблизить к себе одного, другого, а потом вдруг оттолкнуть, насмеяться над седобородым воином, служившим еще его отцу. Неохотно ехали к царскому двору… Больше сидели по домам, а некоторые вздумали и государя поменять… Вроде, как Андрей Курбский… Вот тогда и началось… Иван Васильевич зверел и рвал волосы на себе, ногами топал на бояр как на малых детей.

Чего же в том необычного, коль захотел кто съехать с Москвы на иную службу? Испокон веку так было… И к нам ехали, и от нас к ним, кому как сподручнее. Только, поди, объясни то царю Ивану. Бороду с корнем вырвет. Нет, прав купец, как не крути, а изменилось чего-то на Москве, не стало той вольной жизни. Добра ждать действительно не приходится…

… Не успели Басмановы погостить у себя в слободе на высоком берегу Оки, как прилетел гонец с порубежья с худой вестью, что идет Орда из степи, обходя дозоры и сторожевые посты стороной. Уже в двух переходах от их слободы стоит лагерем.

Алексей Данилович, не мешкая, велел сыну готовить коней, а сам кликнул слуг, приехавших с ними. Было их не больше двух десятков, но каждый не по одному разу бился и с ляхами, и с татарами, и стоил троих новичков.

— Слыхал добрую весть? — спросил Михея Кукшу, пришедшего первым на зов хозяина. Кукша служил с ним с самого казанского похода и когда раздевался, то случайный человек мог содрогнуться от того, сколько ран у Михея на теле. Брали его и в полон крымцы, но уходил он и вновь ехал рядом с Басмановым, как ни в чем не бывало, скупо улыбаясь лицом, отмеченным наискось сабельным шрамом.

— Как не слыхать, — дернул щекой Михей, — давненько нос не казали, гости дорогие. Поди, опять Девлету не сидится в Крыму.