Эффект пустоты (СИ) - Терри Тери

Согревшись на солнцепеке, мы вскоре начинаем дремать. Моя голова лежит на груди Кая, его руки обнимают меня, и я слышу, как под моей щекой стучит его сердце: тук-тук, тук-тук. Он гладит мои волосы.

Мысли путаются, и в полусне я куда-то плыву. Знаю, что нужно поспать, но пока не хочу впадать в забытье, хочу остаться здесь, с Каем, под теплым солнцем, греющим кожу, слушать биение его сердца и музыку моря, звучащую где-то внизу.

Даже не заметив, выхожу из тела и касаюсь мира вокруг — травы, пульсирующей жизнью, насекомых, пауков и тех, кто роет землю, рыб в воде и птиц в воздухе.

И самого острова.

Остров живой — у земли и скал есть память и есть цель. Ему нанесли рану, но он исцелится и будет жить дальше.

Здесь, прямо возле меня, присутствует еще одна жизнь; она отдельная, но тесно связана и переплетена с моей, как эта рука, зарывшаяся в мои волосы.

Мысленно касаюсь сознания Кая. Он тоже почти уснул, но вдруг вздрагивает и пробуждается. Трясет головой, и я понимаю, что ему не нравится мое вторжение.

— Прости, — шепчу я и покидаю его.

Сердце Кая все так же бьется под щекой, а руки обнимают меня, но я чувствую, что меня не пустили, и я одна.

22

КЕЛЛИ

Раньше я не бывала в этой части Мейнленда, главного острова Шетлендов, и мне требуется какое-то время, чтобы разобраться, куда нам идти. Оказывается, это хорошо, что Кай и Шэй задержались для отдыха. База ВВС, о которой говорил Локи, расположена неподалеку, на возвышенности, и если бы они пошли через остров сразу, днем, нас могли бы заметить.

И я понимаю, что им надо поспать; они всю ночь глаз не сомкнули на этом ужасном судне.

Тем не менее во мне все кричит, что надо идти дальше. Мы так близко от дома Первого! Я могу долететь туда за несколько минут. А сколько времени придется шагать им? Доберемся туда, узнаем, где его искать, и можно возвращаться.

И тогда я сожгу его и буду смотреть, как он умирает.

Ненавижу этот остров. Он вызывает воспоминания о том, что сделали со мной и еще с очень многими людьми.

Большая часть острова опалена, почернела и обуглилась, но уже видны признаки исцеления. На черном появляются зеленые лоскуты, трава тянется к небу; летают птицы и насекомые, по земле снуют какие-то проворные твари. Некоторые части острова, как та, на которой стоит дом доктора 1, катастрофа вообще не затронула, и там все живет, растет и дышит, как и раньше. На этой самой базе ВВС есть люди, и в районе взорвавшегося нефтехранилища тоже.

Это неправильно, что жизнь возвращается; неправильно, что тут снова люди. Остров должен оставаться мертвым и темным, как все сожженные или заживо погребенные под землей.

Как много людей погибло. Где остальные — такие, как я? Почему нет других призраков? Я боюсь встретить кого-то и одновременно пугаюсь мысли, что никогда не встречу. Если я одна такая, то обречена на вечное одиночество, и никто не сможет услышать меня.

Не считая Шэй. Она никогда меня не покинет.

23

ШЭЙ

Лежу в траве, моя голова у нее на коленках. Мама вплетает мне в волосы полевые цветы. Она напевает песенку; я ее знаю, только не помню слова.

Что-то вроде ла-де-да, де-де-да, сначала медленнее, потом быстрее и снова: ла-де-да, де-де-да…

— Я по тебе скучаю, — говорит она между строчками.

— Так останься.

Она качает головой и принимается напевать слова, не имеющие смысла. Мама пела мне их давным-давно, когда еще ребенком укачивала на руках.

— Почему Келли остается, а ты не можешь? Мама улыбается.

«— А ты как думаешь? — И снова напевает свою песенку.

Глупый вопрос. Мама никогда бы не покинула меня, если бы могла остаться, значит, вопрос неверный.

Ла-де-да, де-де-да…

«Шэй, пора просыпаться».

Это сказала не мама; она все поет. Я морщу лоб и сажусь.

Келлн рядом — прохладное темное пятно на свету, в то время как мама — тепло и свет во тьме. Они не одинаковые, а совсем, совсем разные.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Почему-то я думаю, что…

«Проснись, Шэй, — опять зовет Келли. — Пора идти».

Сажусь и сразу просыпаюсь. Кай потягивается и зевает; Келли рядом с ним, на лице и в позе — нетерпение. Я в отчаянии, что мамы больше нет рядом, мне так невыносимо хочется вернуться в свой сон, к ее рукам, слушать ее пение.

Кай берет меня за руку.

— Что такое, Шэй? Что-нибудь не так?

Я только молча киваю, начинаю плакать, и он прижимает меня к себе.

24

КЕЛЛИ

— Сколько же сейчас времени? — Кай смотрит на часы. — Уже за полночь, а по-настоящему так и не стемнело.

— И темнее не станет: мы слишком близко к северу, — говорит Шэй. — Белые ночи. В это время года не бывает по-настоящему темно, а зимой есть период, когда даже не рассветает.

— Ты бывала здесь раньше?

— Да. Здесь жил мой дядя со своей семьей. — Шэй старается не заплакать снова и отворачивается, чтобы не видел Кай. — Мы несколько раз приезжали к нему, но не полярной ночью. Хотя кузены мне про нее рассказывали.

— В полутьме легче находить дорогу, но и заметить нас легче.

— Это так. Но только если за нами следить, а зачем им это делать, если они считают, что на острове больше никого нет?

«Поблизости никого», — говорю я.

— Келли говорит, что поблизости никого.

Держусь впереди них над тропой, которую нашла. Она уводит в сторону от базы ВВС и затем сворачивает в обход развалин нефтебазы, к дому Первого.

Как же медленно они идут.

Шэй замкнулась, погрузилась в себя. С самого пробуждения она расстроена, словно это место огорчает ее не меньше, чем меня.

Возвращаюсь и иду рядом с ней.

«Шэй?»

«Что?»

«Ты в порядке?»

Она молчит. Вздыхает.

«Более-менее. А ты?»

«То же самое. Почему ты плакала, когда проснулась?»

«Мне снилась мама».

Ох.

«Когда я проснулась, то почувствовала себя так, будто потеряла ее еще раз и снова осталась одна».

«Ты никогда не останешься одна, Шэй. Я всегда буду с тобой».

25

ШЭЙ

Солнце уже поднимается из моря, когда мы наконец подходим к белому дому. Нам пришлось пересечь выжженную пустыню, потом пройти по косе из камня и песка, связывающей этот практически отдельный остров с Мейнлендом. Огонь не добрался сюда: земля покрыта сочной травой, повсюду полевые цветы. Дом стоит на красивом месте с видом на море и скалы, но вкус и запах пепла, смерти настолько близок, что ветер не в силах отнести его в сторону.

Кай пробует открыть входную дверь.

— Заперто, — говорит он.

Обходим дом, проверяем все окна и двери — безрезультатно.

— Придется вламываться, — говорит Кай. — Хотя, похоже, окна из специального противоударного стекла, возможно, из-за сильных ветров с моря. Трудно будет разбить.

— На двери цифровой замок, — сообщаю я и открываю маленький ящик. — Может, я сумею как-нибудь угадать код.

Внутри стандартная цифровая панель с пронумерованными кнопками. Сколько цифр может быть в коде — три? Четыре? Для моих глаз и пальцев кнопки одинаковы, но, возможно, на них остались какие-то следы? Закрываю глаза и прикасаюсь к ним.

На пяти кнопках круглые отметины — следы легких касаний пальцами, частицы пота. Это 1,2,3, 5, 7. Значит, в коде как минимум пять цифр, или больше, если какие-то повторяются более одного раза.

Слишком много комбинаций, чтобы перепробовать их все. Открыв глаза, отступаю на шаг и смотрю на дом. Цифры могут быть случайными или что-то значить, но даже если они значат что-то личное, например дату рождения, мне их никогда не угадать.