Театр китового уса - Джоанна Куинн

за спиной, что необычайно неудобно, особенно под суровым дождем и хищным ветром.

Небо в Кенте шире, чем в Дорсете. Оно кажется более открытым. Кажется, будто погоде, чтобы добраться до нас, приходится отправляться в путь издалека, и она это ненавидит. Я сказал Гроувсу, что чувствую гонения Матушки Природы, а он ответил своим удивительным йоркширским акцентом, что я говорю странные вещи. Мы тащились по размокшему полю под штормовыми порывами в то время – я подумал о короле Лире, что бродил по ветренным степям, и провозгласил: «Мы для богов – что для мальчишек мухи: нас мучить – им забава». Гроувс сказал, что отошлет меня к своему предыдущему комментарию. Я его уже очень люблю.

Бродя вчера под бесконечными потоками воды, мы увидели человека, который снимал на железнодорожной станции знак «Кентербери». Он сообщил нам, что они снимают все названия станций, чтобы запутать немцев, если они вторгнутся. Я сказал, что, по моим предположениям, у немцев могут быть карты и компасы, не говоря уже о пистолетах, которые они наставят на людей, чтобы заставить сказать, где они находятся. Человек фыркнул и снова взобрался на лестницу.

На прошлых выходных в деревенском зале неподалеку были танцы. Я сопровождал Гроувса. Он обожает танцы. Он рассказывал, что они с друзьями копят деньги, чтобы посещать большие танцевальные залы, что разрослись танцполами и оркестрами, и нет «ниче» (ничего) лучше. Он кружил девушек по танцполу, едва мы прибыли, и на лице его была широкая улыбка.

На наших танцах были только граммофонные пластинки, никаких оркестров. Но в конце ночи они сыграли одну из тех медленных песен Луи Армстронга, что нравятся матери. Я не помню, как она называется, но она о мыслях о доме, и я подумал о ней (скорее всего покачивается под свой граммофон, милая мама), и отце, и Флосси, и тебе, и Чилкомбе, и всех там.

Вы все кажетесь много дальше, чем на самом деле. Этим я имею в виду, я мог бы запрыгнуть на поезд и вернуться тем же днем, если бы захотел. Но все это кажется довольно невероятным. И как мне найти нужную станцию, раз они теперь все безымянные?

В общем, я прислонился к стенке Икхэмского деревенского зала и выкурил сентиментальную сигарету, пока Гроувс элегантно фланировал мимо с пухлой и сияющей девушкой из ЖДС[42] со стрелкой на форменных чулках.

Я по всем вам скучаю. Я говорю с тобой каждый день. Надеюсь, ты слышишь меня.

Твой Дигби

PS: Я нахожу твою идею с «Бурей» крайне интересной. Решил, что следующим летом сыграю Просперо, если немцы позволят. Не говори мне, что я недостаточно стар. Война прекрасно состарит меня, я уверен.

К – Д

10 ноября 1939

Глостершир

Дорогой Дигс,

Черт. Мы теперь оба в бараках. Мой – хижина Ниссена[43] с железными кроватями и деревянным полом. Посередине – капризная печка с трубой, уходящей в крышу. Я делю его с пятнадцатью другими рекрутами, и большую часть нашего времени мы проводим в попытках не дать проклятой печке погаснуть.

Мы просыпаемся каждое утро в шесть, затем спешно омываем себя в открытом с обоих концов укрытии, сквозь которое с воем носится ветер. Здесь занятный набор персонажей – я сплю между официанткой из Линкольна и скрипачкой из Кардиффа – но в форме мы все кажемся собранными.

Она нарядная, Дигс. Форма ВВС. Пилотка с крылатым латунным значком. Китель с латунными пуговицами и пояс с латунной пряжкой. Все латунное нужно полировать каждый день – увлекательное занятие. Видел бы ты, как ловко я теперь завязываю галстуки.

Мы много маршируем под лай младшего командира с замашками мелкого тирана. Отдаем честь, участвуем в инспекциях и так далее. Собираем и разбираем вещмешок без конца, прежде чем отправиться стоять в очередь за капустными обедами, сжимая в руках жестяные тарелки и жестяные кружки (мы их зовем нашим «железом»).

Без сомнения, полезно приучаться к этому ритуальному послушанию, но досадно иметь так мало времени на себя. С другой стороны, мы так заняты, что я засыпаю, едва голова касается подушки.

Некоторые из девушек никогда не покидали дома. Девушка по имени Эдна из Уоррингтона всю прошлую неделю проплакала в постели. Я спросила, что случилось, а она ответила, что не может спать от тревоги за свою семью. Уверена, что их отравят газом немцы.

Я сказала ей, что семье она может помочь, победив Гитлера, и что активность – лучшее лекарство для встревоженного разума. А еще планы на будущее. К слову о котором, – я могу позволить тебе сыграть Просперо следующим летом, но ТОЛЬКО если ты согласишься, что все действо будет освещаться факелами. Объясню в следующий раз.

Так или иначе, вчера мы с Эдной носили вещи для одного из командиров звена. Я рассказывала ей о том, как была в Австрии, и изобразила Адольфа – брызгающий слюной голос у меня получается отменно – и командир звена, должно быть, услышал, потому что подошел спросить, говорю ли я по-немецки. Я сообщила, что говорю по-немецки и по-французски, и, хотя никогда не изучала математику, могу ей выучиться и стать отменным «служащим по особым поручениям». Он одарил меня довольно Перри-подобным взглядом – с сощуренными глазами и шевелящимися усами.

Оказывается, все происходит очень быстро, если армия считает, что ты можешь принести пользу. Мне сказали, что, когда я закончу базовую подготовку, меня заберут на дальнейшую подготовку для – ты не поверишь – «особых поручений»!

Вчера получила письмо от Флосс. К ней заглянула Миртл, которая находит войну крайне оживляющей – разве не смешно? Оказывается, она собирает изгнанных художников под свои роскошные крылья и проводит встречи для оставшихся без государств политиков. Она рассказала Флосси, что после кратких, но ДУШЕРАЗРУШИТЕЛЬНЫХ отношений с норвежским подводником не может смотреть на соленую селедку без слез, но в целом довольно положительно относится ко всему происходящему.

Каким-то образом до меня добралась одна из загадочных открыток Тараса. Довольно потрепанна, будто несколько раз прошла сквозь руки цензора. Изображение статуи Свободы с нарисованным на обратной стороне гибридным созданием. Помнишь, как мы корпели над его открытками? Искали символы, будто пытались прочитать будущее в чайных листьях.

Странно представлять всех, кого знаем, в новых и неожиданных местах. Будто война перетрясла мир, как набор костей, и все мы разлетелись в разные стороны. И это подходящий момент, чтобы закончить письмо и сказать, что надеюсь, что у тебя все в порядке, где