Приговоренные к жизни - Mars-MF-13

Расслабиться невозможно. Если бы у меня был пистолет с собой, то я бы уже сам выстрелил в неугомонную голову в очках напротив, громко читающую отвратительные стихи, аляповато пародирующие восточный стиль. В конце концов, мы с Чингизом чувствуем непреодолимую усталость от этой женщины искусства и её бесконечной болтовни без направления, вытаскиваем на улицу, сажаем её в первый попавшийся троллейбус и, ожесточённо ругаясь, выкидываем номера телефонов и визитки, что она нам напихала в карманы. Её статуэтку обезьяны (подаренную вместо обещанных носков) я отдариваю в тот же вечер (вдруг, в ней скрыт микрофон?). Похоже лёгкая форма паранойи неизбежна при моём теперешнем образе жизни.

Не люблю хиппи. Не люблю в их теперешнем виде. Контркультурная волна пламенной энергии хиппи 60-х, распространяясь взрывом по планете Торф, видимо потеряла первоначальный запас по ходу движения. Как остаточные круги по воде после большого всплеска. И, дойдя до отсталой, замкнутой в своём нищем наборе идей РФ, культура хиппи имеет только капли той былой энергии. Да и эти капли кристаллизовались под действием мороза в набор тотемов: бусики, фенечки, браслетики, волосня. У меня к россиянским хиппи коктейль чувств: презрения (40 %) и насмешки (60 %). Первоначальный протест сменился гуманистической реакцией. Движение хиппи заполонили собой тусовщики, а эти насекомые появляются лишь там, где созданы антисанитарные условия спокойствия и безопасности, старых пережёванных символов и затасканных слэнговых терминов, где пропал первоначальный дух нонконформизма, борьбы. Хиппи пропали, сгинули, похоронены в справочниках по леворадикализму.

Первые европейские хиппи создавали коммуны, из которых воспитывались гении искусства эпохи постмодерна и лидеры террористических организаций. А теперь… (гнусавым голосом): «Давай забудем про политику и политика забудет про нас. Давай запихнём лилию в дуло танка и танкист не выстрелит в нас. А после, глядя на его пример, не выстрелят и другие танкисты. Они сдерут с себя погоны и станут танцевать голыми на летнем лугу, петь и ритмично раскачиваться в медитациях». Тьфу, блядь. Уже проходили. Не танцуют танкисты голыми. Стреляют больше, одетыми в чёрные комбинезоны. Система — это несентиментальный механизм. Цветами и бусами её не очаруешь. Система просто не чувствует ни черта, она абсолютно нечувствительна, как к слову токарный станок. Поверь, очень трудно задобрить токарный станок, даже если быть крайне тактичным и учтивым, даже если знать всю историю живописи и музыки, быть ярким в одежде. Особенно трудно задобрить, если в нём закреплена особая болванка для обточки — ТЫ. И какой индивидуальностью ты бы не мыслил изначально, на выходе будет либо стандартная деталька к какому-то там узлу, либо кучка органических удобрений, это лишь вопрос времени и усилий, затраченных на тебя. Хотя тот же хипповский опыт по разрушению института семьи, безусловно, интересен. Им, детям цветов, место в солнечной Калифорнии, откуда они и вышли, или джунглях Бангладеш, чтоб Цивилизация по крайней мере лет 20 не добралась. В нашем промёрзшем климате хиппи — городские разукрашенные мышки, из норки в норку — шмыг-шмыг (в сквоте, при –20® особо не зашикуешь, чакры льдом слипнуться). Что сказать? — Без размаха они теперь, сплошное копирование. По-моему, обыкновенный агрегат «Xerox» отлично доказывает, что копия с копии изначально хуже. А если копировать сорок лет подряд, то получается говно, а не картинка. Скатывающиеся в конце концов под действием нехватки денег и жилья к обывательской жизни люди, к оханьям о своей «безвозвратно утерянных безумных годках». Как там мне Цвайг говорил?? «Перебродившая в уксус энергия молодости». Как только воспоминания о прошлом начинают перевешивать дерзкие проекты будущего, мечты — приходит старость. Открывай воротА!

Я недавно разговаривал ещё с одним хиппи на улице. Вывод, который я сделал из этого постылого разговора: культурное увядание — их явная тенденция. Давно обратил внимание, что я привлекаю незнакомых людей на улице для душевного разговора. КО МНЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ КТО-ТО ПОДХОДИТ НА УЛИЦЕ И НАЧИНАЕТ ИЗЛИВАТЬ ДУШУ. Я не знаю, почему так происходит, но так происходит практически ежедневно. Я одеваюсь в принципе как все, стараюсь не вешать на себя любую символику и атрибутику, даже родную. В футбольной фанатской среде есть такой термин scarfer — человек, среднее звено между жёстким фанатом и мягкотелым болельщиком, болелой, «кузьмичом». Scarfer ходит на штадиум в своём городе, носит клубную символику, но не участвует в дерби (потасовках), не выезжает постоянно в другие города, то есть профессионалом не является, а скорее тусовщиком, любителем. И реальные фаны относятся к таким в общем-то презрительно, если конечно не видят, что это начинающий фан, «встающий на путь истинный». Атрибутика для фана — это раздражающая деталь одежды, ты тут же становишься яркой мишенью для невидимых врагов. Поэтому любой атрибутики по футбольной привычке я стараюсь избегать. Но люди на улицах всё равно кого-то узнают во мне. Подходят, начинают рассказывать: как у них да что в жизни. У меня обычная внешность, обычные волосы, самая обычная одежда, ну может ростом гораздо выше среднего. За что они цепляются? Они даже сами не могут внятно ответить, когда я их об этом спрашиваю. «Ну гляжу, ты свой парень, без выебонов…». Что их гонит ко мне?? Пока нерешаемый парадокс для меня.

Сейчас я думаю эти мысли в машине. Так как в последнее время разъезжаю по стране, по командировкам. Командировка почти каждую неделю.

Странствующий рыцарь путешествует по всему свету, заезжая в самые укромные уголки, он не боится запутанных лабиринтов и на каждом шагу совершает невозможное; он изнемогает от палящего солнца в безлюдной пустыне или, напротив, стоически выносит зимний холод и стужу; его не могут испугать львы, он не боится демонов и драконов — вот так, в постоянных подвигах, и проходит его жизнь.

Сервантес.

Угу, именно так. Пейзажи кругом удручающие. Скорбные равнины. Цвета из набора выдохшихся фломастеров. Блеклые покосившиеся деревянные домики вдоль дорог, потрескавшиеся пятиэтажки, сохнущая дранина шмоток на балконах хрущёб. Спальные микрорайоны — спят муторным пролетарским сном. На трассах бойня. Скомканные кабины, фуры в канавах, венки на столбах. Шлюхи из мелких городков на обочине рядком выстроились. Стоят помятые и иногда даже беременные, хотя есть и симпатяшки, те что новенькие в этом бизнесе. Кормлёные полицаи в ядовито-жёлтых жилетках.

Я залезаю в машину. Водитель — Саня Толстый — вынюхивает щепотку какого-то очередного своего speed'а и говорит «Ну чё, поехали??». «Поехали!». Я еду в Питер и вижу ржавые заводы, я еду в Лугу и вижу полуразвалившиеся островки сдохших заводов, я еду в Подмосковье и вижу останки цехов, в трухлявых кирпичных скелетах. Гнилые цистерны, рухнувшие бурые трубы, проросший травой по пояс взбугренный асфальт, маленькие фирмочки, десятки ООО, насилующих последнюю живую линию производства. Чебоксары, Псков, Тула, Калуга, Кострома, Нижний Новгород, Вологда, Владимир, Тверь — одно и тоже кругом. И прикольная Москва, часто продающая товар, производство которого в глаза не видела, управляющая предприятиями, на которых не была ни разу. Москва — это компьютерный клуб с игрой-хитом «Симулятор России». Человечки, заводики, машинки, прибыль от них всех, в виде циферок на мониторе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});