Марина Влади, обаятельная «колдунья» - Юрий Сушко

Кто-то из доброхотов от чистого сердца порекомендовал радикальный метод: «Он пьет — и ты пей, авось одумается… Попробуй».

Но Марина просто не понимала, как себя надо с ним вести, был уверен Юнгвальд-Хилькевич. Настаивала, чтобы он не пил, убеждала его, но в доме постоянно была водка. Это для Марины, которая всегда пила-то по чуть-чуть… Вот-вот, подпевал одесскому режиссеру его польский коллега Ежи Гофман: она же на глазах Высоцкого пила водку из стакана, выжимая туда лимон! А Шемякин, роняя скупую слезу, говорил жене: «Знаешь, мне кажется, Марина спивается… Сидиту телефона, ждет его звонка и с тоски — по чуть-чуть, по чуть-чуть… Поверь, уж я-то знаю, как это бывает…» Только Иван Дыховишня стоял на своем: «Марина удар спиртовой держала лучше многих мужиков…»

Вынужденно следя за фармакологическими новинками, Марина привозила из-за рубежа самые эффективные медицинские препараты, в том числе средство кодировки «Эспераль». Чуть ли не силой заставляла Владимира «зашиваться»:

— Ты боишься, да? Ладно, смотри. Доктор, начинайте с меня.

Но все равно продолжение следовало.

На завершающем этапе съемок «Сказа про то, как царь Петр арапа женил» Высоцкий, долгое время работавший без срывов, все чаще подходил к Митте и просил: «Саша, скорее. Снимай меня быстрее, снимай меня быстрее, я скоро не выдержу». И буквально на последних днях съемок он все-таки сорвался. Прилетела Марина, в очередной раз отвезла его в больницу Склифосовского, где работали надежные, испытанные врачи, а вернувшись, учинила Александру Наумовичу форменный допрос: «Что случилось? Как это все произошло? Володарский опять несет какой-то бред…»

Митта с грехом пополам пытался объяснить: «Марина, ну ты же знаешь, как Володя все воспринимает… близко к сердцу. В нем накапливается негатив, вся эта грязь… Ему нужно снимать стресс, который в нем оседает. Я его совсем не оправдываю. Но когда он начинает пить, выясняется, что он помнит все — каждую мельчайшую обиду, каждое вскользь брошенное неосторожное слово, каждую попытку его унизить. Пойми, в нем все это откладывается зарубками. А потом вырывается, ему нужно весь этот негатив выплеснуть из себя, чтобы очиститься, чтобы жить дальше, чтобы работать, писать…»

— Да-да, конечно, — кивнула Марина, но лицо ее оставалось безжизненным. — Я все понимаю… Я должна… Девятнадцать раз я возила его в реанимацию. Все. Сегодняшний — это последний…

Но оказалось, не последний. Свои московские исчезновения Высоцкий уже стал практиковать и в Париже. «Я знаю, как ей приходилось трудно, — говорил Ольбрыхский о своей „сестричке“. — Володя, приезжая в Париж, случалось, пропадал с Мишей Шемякиным — и хорошо еще, если только дня на три…»

Во время гастролей «Таганки» осенью 1977 года в Марселе Высоцкий резко «ушел в пике». Любимов вместе с Боровским искали несчастного Гамлета всю ночь напролет по всем русским кабакам, потом по портовым. Нашли на рассвете. Вечером Высоцкий должен был выйти на сцену. Юрий Петрович позвонил Марина в Париж, и она тут же примчалась.

«Он спал под снотворным до вечернего „Гамлета“, — вспоминала Алла Демидова, — а мы репетировали вариант на случай, если Высоцкий не сможет выйти на сцену… Так гениально он не играл никогда — ни до, ни после… Это уже было состояние не „вдоль обрыва, по-над пропастью“, а — по тонкому лучу через пропасть. Он был бледен как полотно. В интервалах между своими сценами прибегал в мою гримерную, ближайшую к кулисам, и его рвало в раковину сгустками крови. Марина, плача, руками выгребала это. Володя тогда мог умереть каждую секунду. Это знали мы. Это знала его жена. Это знал он сам — и выходил на сцену… Иначе Высоцкий не был бы Высоцким».

Но самым большим несчастьем в жизни Марины стало то, что, кроме пристрастия к алкоголю, он начал страдать еще и наркоманией. «Шприцы она обнаружила у него случайно в кармане, когда он „отключился“ после выпитого, — признался Шемякин, — и это, конечно, был страшный день в ее жизни. Она поняла, что это конец, потому что соединение наркотиков с алкоголем приблизило его кончину… В свое время это трижды проклятое зелье едва не отобрало у нее старшего сына, Игоря».

Когда во время свидания в Венеции Высоцкий наконец согласился с тем, что у него не хватает сил, чтобы остановиться, Марина чуть не столкнула его в воду. Потом, немного успокоившись, сказала:

— Ну, вот что, Володя. Из этого мало кто выскакивал, но ты — все же человек сильный. Давай решим так: или ты мне даешь слово, что все это прекратится, или мы с тобой расстаемся навсегда…

Потом, уже во Франции, когда Марине ее друзья (и московские, и парижские), видя ее состояние, близкое к истерике, безумный страх окончательно потерять любимого, советовали запереть Высоцкого в специализированной клинике, в тот самый Шерантон, она долго не могла пойти на это: «Потому что он был все-таки свободная птица. И его свобода для меня, как моя свобода, была дороже всего. И я не решилась на это… Никто не может сказать, что было бы. Я не знаю, если бы он пережил такое enfermement… чтобы заперли его… Я думаю, что он не прожил бы больше… Я не решилась… Свобода для меня самое… sacré, самое святое…»

В одном из последних своих писем он писал:

«Мариночка, любимая моя, я тону в неизвестности. У меня впечатление, что я смогу найти выход, несмотря на то что я сейчас нахожусь в каком-то слабом и неустойчивом периоде. Может быть, мне нужна будет обстановка, в которой я чувствовал бы себя необходимым, полезным и невольным. Главное — я хочу, чтобы ты оставила мне надежду, чтобы ты не принимала это за разрыв, ты — единственная, благодаря кому я смогу снова встать на ноги. Еще раз — я люблю тебя и не хочу, чтобы тебе было плохо. Потом все станет на свое место, мы поговорим и будем жить счастливо.

Тв. В. Высоцкий»

«А ты… одна ты виновата в рожденьи собственных детей»

— Не знаю, не знаю, мой милый. Ничего не знаю. Ну, поезжай с богом. Нет, постой… еще минуточку… Наклони ко мне ухо… Знаешь, о чем я жалею? — зашептала она, прикасаясь губами к моей щеке. — О том, что у меня нет от тебя ребеночка… Ах, как я была бы рада этому!

А. Куприн — «Олеся»

…На Ваганьковом, стоя у открытого гроба и не в силах отвести глаз от лица покойного мужа, Марина чуть слышно произнесла, ни к кому не обращаясь, в пустоту: «Как жаль, что у нас с ним не было общих детей…» Но тут же, словно очнувшись, коснулась руки Пьера, который был рядом. «Что, мам?» — вглядом спросил сын. «Ничего», — тоже глазами ответила она, мимоходом отметив, что сегодня Петька, слава богу, держится нормально, не как тогда, 25-го, когда они прилетели, и вечером ему пришлось вызывать «неотложку».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});