Блудные братья - Евгений Филенко

— А наутро он исчез, — докончил Кратов.

— Угу. Может быть, это пушистик в человеческом облике приходил меня навестить? Убедиться, что со мной все хорошо?

— Все-таки ваш пушистик был кошкой, — сказал Кратов. — Только это была очень добрая и умная кошка. Все кошки умные, но по-своему, по-кошачьи, отчего мы их не всегда понимаем. Вам встретилось редкое исключение: кошка умная по-человечески.

— На Магии очень мало кошек, — шмыгнула носом Озма. — Я вот сейчас думаю: может быть, это был дорадх?

— Угу, — глубокомысленно промычал Кратов. — Летели мимо эхайны и обронили дорадха… Это была кошка или какой-нибудь местный зверек. Что, у вас не бывает ручных зверьков?

— Отчего же, — сказала Озма. — Плюмигер, у которого перья растут сквозь чешую. И он ест все, что добрые люди выбрасывают, этакая ходячая система утилизации отходов. Согласитесь, что не очень-то его погладишь по головке. И уж ни за что не пустишь к себе под одеяло!

— Пожалуй, — согласился Кратов. — А вы слыхали про домовых?

12

Глубокой ночью, когда Озма давно уже утихомирилась в своей спаленке (то есть перестала капризничать, перебирать блюда за небогатым ужином, распевать фривольные песенки на новолате и каждую минуту срываться проведывать дорадха в его стеклянном узилище), когда на черно-бархатном небе над черно-хрустальным океаном разложились узоры чужих созвездий, Кратов на цыпочках прокрался к терминалу и наугад включил один из полутора десятков развлекательных каналов.

Посреди узкой, запакощенной улочки, чудом втиснутой между сырыми стенами грубой каменной кладки два типа в одинаковых (так, по крайней мере, показалось Кратову!) долгополых черных плащах садили один по другому из ручных энергоразрядников. Возможно, модели «Горний Гнев». Вопреки всем известным Кратову спецификациям, при каждом залпе оружие издавало страшный лопающийся звук. Самым удивительным было то, что поединщики никак не могли попасть в цель с расстояния от силы двадцать шагов. Спустя какое-то время к веселью присоединилось еще человек по десять с каждой стороны, и улочка превратилась в сущий ад. И это сразу перестало походить на Суд справедливости и силы, в котором, как известно, всегда участвуют двое («ездовых животных в расчет числа поединщиков брать не надлежит», — сурово присовокуплял Статут справедливости).

Временами во весь экран возникали перекошенные ненавистью рожи, изрыгавшие невнятные команды пополам с чудовищной руганью. За одну-две минуты Кратов удесятерил свой запас ненормативной эхайнской лексики, по сравнению с которой уже привычный «драд-двегорш» казался щебетанием светской барышни. В кого-то наконец попали, причем последствия были самыми ужасными — грудь пораженного не красилась аккуратным отверстием с оплавленными краями, как следовало бы ожидать, а взорвалась кровавыми брызгами и едва ли не вывернулась наизнанку! Кратов сглотнул, отгоняя тошноту. Он должен был признать, что при всей своей мерзости это зрелище не лишено было некой варварской эстетики!

Внизу экрана ожила и заплясала полоска вычурного текста, который на сей раз был вполне разборчив. Зрителю предлагалось быть у своего терминала завтра об эту же пору с тем, чтобы насладиться продолжением приключенческого сериала «Векхешу — векхешья смерть». Затем его, зрителя, попросили за призовое вознаграждение угадать, будет ли смертельно ранен этой ночью некий Агсахах Скотина или же нет.

А в левом верхнем углу экрана болтался знакомый уже значок: воздушный шарик, проткнутый двумя стрелками.

Кратов внезапно ощутил себя таким же шариком, который неласково проткнули и выпустили весь воздух.

Улица, освещаемая сполохами перестрелки, свернулась в тугой узел и сгинула, а на ее место явилась объемная карта местности, по которой двигались крохотные фигурки, а кое-где поднимались аккуратные столбики черного дыма. Проступившее сквозь картину женское лицо с озабоченным выражением выпалило скороговоркой несколько фраз, а возникший из ничего указующий перст сопроводил ее слова тычками в различные возвышенности и скопления игрушечных домиков, которые сразу же занялись язычками пламени. В этой словесной трескотне с трудом угадывались знакомые слова: «Гверн… мятежники… танковая атака… огромные потери… нет повода для паники…»

Без какого-либо перехода информационная врезка пропала, и неутомимые труженики «Векхешьей смерти» продолжили любимое занятие.

Кратов выключил терминал.

Несколько минут он молча сидел в полной темноте, собираясь с мыслями.

Он только что сделал два неприятных открытия.

Во-первых, та видеозапись, что подсунули ему Агбайаби и Понтефракт в качестве наглядной демонстрации Суда справедливости и силы, была фрагментом какого-то игрового сериала. О чем свидетельствовали значок в левом верхнем углу экрана и текстовая реклама в виде бегущей строки.

Отсюда следовало, что многие, если не почти все представления об эхайнском менталитете зиждились на их развлекательной субкультуре для невзыскательного потребителя.

Отсюда следовало, что свирепость и кровожадность эхайнов были здорово и, хотелось надеяться, неумышленно преувеличены.

Отсюда следовало также, что в подготовке носовской агентуры для засылки в Эхайнор были допущены фатальные просчеты.

И, во-вторых, что т'гард Лихлэбр, дабы избегнуть наказания за какие-то неясные Кратову прегрешения перед властвующим двором, сначала похитил Озму в надежде спровоцировать военную операцию Федерации против своего сюзерена. А когда это не удалось, поднял вооруженный мятеж.

Обычное для Эхайнора дело. «Кто же был вашим противником, геургут?» — «Был бы полководец, а противник найдется…»

13

— Вы удивлены? — строго спросила Авлур Этхозш Эограпп, супер-женщина и супер-директор, иначе — геобкихф Департамента внешней разведки (правда, всего лишь второй).

Она была облачена во все ту же бесформенную пелерину (униформа женского персонала спецслужб?), но сейчас от нее пахло чем-то вроде только что приготовленного салата из огурцов. Возможно даже, со свежей редиской и укропом…

— Удивлен, — согласился Кратов, про себя исходя желудочным соком. — С того момента, как я очутился в Эхайноре, я только и делаю, что удивляюсь. Но вы, янтайрн, очевидно, имели в виду вполне определенный контекст, не так ли?

— Именно так. Я имела в виду: не удивило ли вас мое приглашение прогуляться по Садам Равновесия.

— И это — в том числе…

Они находились в очень странном месте.

Это было закрытое помещение, напоминавшее гигантский стеклянный пузырь, чьи стены являли собой мозаику из фрагментов разной величины и всех цветов радуги. Проникавший снаружи насыщенный желтый свет преломлялся и рассеивался самым фантастическим образом. Уже одно это превращало окружающее в камеру чудес, а тех, кто в ней находился — в ее странные экспонаты. Но, вдобавок ко всему, сверху, сбоку, прямо из крупного галечника, которым с выдумкой и неким скрытым смыслом выложены были полы, то есть — отовсюду, тянулись и причудливо сплетались в сияющее облако бесконечно долгие стебли, усы и плети. Словно принадлежавшие непомерно разросшейся гигантской омеле, они целиком состояли из таких же разнокалиберных осколков полупрозрачного стекла, где отшлифованных, а где и опасно изостренных, и даже зазубренных. Так что тем, кто неспешно прогуливался извилистыми тропинками, присыпанными тяжелым песком цвета охры, приходилось пребывать в состоянии полного внимания с тем, чтобы ненароком не пораниться о случайно спустившийся к самому лицу побег. Побеги эти трепетали в потоках прохладного воздуха и временами издавали едва слышный мелодичный перезвон. «Озму бы сюда, — подумал Кратов. — Уж она наверняка уловила бы в этом скрытую мелодию и мигом приручила бы ее своим голосом… Если это — дело рук эхайнских, я могу лишь снять перед неизвестным мастером шляпу. А если что-то живое, то даже знать не хочу, чем его подкармливают».

— В каждом эхайнском доме есть свой Сад Равновесия, — сказала Эограпп. — У нас нет религии в вашем понимании. Мы верим в то, что эхайном могут овладеть демоны — хотя, в зависимости от образованности, вкладываем в это понятие разное содержание. Мы верим, что на эхайна может снизойти благодать небес. Наша религия проста: между темной и светлой сторонами души должно быть соблюдено равновесие. Если возобладает темная сторона, эхайн окажется во власти буйных страстей, и тогда рано или поздно демоны увлекут его за собой. Если одержит верх светлая сторона — такой эхайн не сможет защищать свою честь и свой род, он будет слишком рефлексивен для этого. Прежде, во времена жестокие и смутные, равновесие не соблюдалось. Эхайны готовы были истребить самих себя. Теперь мы живем в постоянном самоограничении, которое единственно может уберечь нашу цивилизацию от демонов. Мы строим свои дома из хрупких материалов, которые можно разнести вдребезги одним ударом кулака — но не делаем этого. Вгоняем самих себя в узкие границы совершенства. Мы не молимся высшим существам, как вы, люди. Взамен мы размышляем о душе в Садах Равновесия, где нельзя давать волю сильным эмоциям.