Дочь хранителя тайны - Ким Эдвардс

– Эй, Пол! – Дюк обернулся к нему и показал небольшой глянцевый снимок: – Ни как это ты?

Пол сидел неподвижно, обхватив руками колени, и прислушивался к свисту воздуха в легких. Дюк равнодушно выпустил снимок из пальцев и вместе с остальными принялся как безумный расшвыривать по полу фотографии.

Пол затаил дыхание, мечтая исчезнуть. От страха он не смел шелохнуться, а когда все же решился – неведомым образом оказался в темной комнате, в углу у шкафа с папками, который отец всегда держал на замке. Съежившись, он прислушивался к звукам снаружи: грохот, взрывы смеха, звон стекла. Наконец шум чуть стих, дверь открылась и раздался голос Дюка:

– Эй, старик, ты тут живой?

Пол не ответил. Ребята за стенкой перебросились парой слов и ушли, протопав по лестнице. Пол медленно встал и во мраке выбрался в галерею, сплошь в грудах изуродованных снимков. Выглянув в окно, он увидел Дюка – тот катил по дорожке велосипед, затем вскочил в седло, нажал на педали и свернул на шоссе.

Смертельно уставший, Пол обвел взглядом галерею: всюду шелестящие на сквозняке фотографии, гирлянды пленок свисают со столов и ламп. На крашеных досках пола блестят зеленые бутылочные осколки, все, что можно, залито пивом, стены – в непристойных надписях и рисунках. Пол бессильно прислонился к двери, съехал вниз и сел прямо в грязь. Скоро придется подняться, по возможности убрать, разложить фотографии.

Под рукой у него оказалось довольно старое фото. Место неизвестное: ветхий домик, прилепившийся к горе. Перед ним четыре человека: женщина в старомодном длинном платье и фартуке сцепила на животе руки; прядь волос, выбившаяся от ветра, легла на лицо. Рядом – худой, согнутый, как запятая, мужчина с прижатой к груди шляпой. Женщина чуть повернулась к нему, оба явно сдерживали улыбки, словно кто-то из них только что пошутил и они готовы были разразиться смехом. К женщине прислонилась светловолосая девочка, а между родителями стоял мальчик примерно того же возраста, что и Пол, и очень серьезно смотрел прямо в объектив. Семейство казалось странно знакомым. Пол, изнуренный марихуаной, чуть не плача от изнеможения, закрыл глаза.

Когда он проснулся, в восточных окнах полыхал рассвет и в центре этого сияния темнел силуэт. Отец…

– Какого черта, Пол? – рявкнул он.

Тот приподнялся, пытаясь сообразить, где он и что с ним произошло. Вокруг – изувеченные, в следах от грязных ботинок фотографии и серпантин пленок. На крашеном полу – отметины от битого стекла. Сейчас стошнит, подумал Пол, заслоняясь рукой от света.

– Боже милостивый, Пол! Что тут произошло? – Отец опустился на корточки, поднял фотографию неизвестной семьи и, не выпуская из рук снимка, обвел расширенным взглядом разгром.

– Что случилось? – спросил он уже тише.

– Друзья приходили. Похоже, ситуация вышла из-под контроля.

– Похоже, – согласился отец, прижимая руку ко лбу. – Дюк был?

Пол замялся, но все-таки кивнул. Он еле сдерживал слезы, а от хаоса вокруг его сердце, казалось, сдавливал безжалостный кулак.

– Это все… ты сделал, Пол? – спросил отец на удивление мягким тоном.

Пол замотал головой:

– Нет. Но я их не остановил.

Отец помолчал.

– Чтобы привести тут все в божеский вид, понадобится не одна неделя, – сказал он наконец. – Этим займешься ты. Поможешь мне восстановить папки. Работа большая. Долгая. Тебе придется отказаться от репетиций.

Пол кивнул, но не смог удержаться:

– Ты пользуешься предлогом, чтобы запретить мне играть.

– Неправда. Черт возьми, Пол, ты знаешь, что это не так!

Отец покачал головой, и Пол испугался, что он сейчас встанет и уйдет, но тот почему-то смотрел на фотографию семьи перед маленьким домиком. Она была черно-белой, с резным краем.

– Ты знаешь, кто это? – спросил отец.

– Нет, – сказал Пол – и тут же понял, что знает. – А-а! – протянул он, указывая на мальчик на крылечке, – это ведь ты.

– Точно. В твоем возрасте. С мамой, папой и сестрой. У меня была сестра, слышал об этом? Джун. У нее был прекрасный слух, как у тебя. Это последняя фотография, где мы все вместе. Следующей осенью Джун умерла от порока сердца. Ее смерть едва не убила мою мать.

Пол посмотрел на фотографию другими глазами. Оказывается, это близкие родственники. Можно сказать, семья. Бабушка Дюка жила с ним, пекла пироги и каждый день смотрела мыльные оперы. Пол рассматривал женщину, еле сдерживавшую смех, – бабушку, которой он не знал.

– Она умерла? – спросил он.

– Мама? Да. Но позже. Твой дед тоже. Оба были не очень старыми. Им нелегко пришлось в жизни, Пол, денег не было. И речь не о богатстве – временами нам не хватало на еду. Мой отец, очень работящий человек, сильно переживал. Мать тоже, потому что они не могли вылечить Джун. В твоем возрасте я уже подрабатывал летом, чтобы иметь возможность учиться в школе в городе. Потом Джун умерла, и я поклялся приложить все усилия, чтобы сделать мир лучше. – Он покачал головой. – Само собой, мне это не удалось. И все-таки, Пол… подумай о том, как мы живем. Мы далеко не бедствуем. Не боимся остаться голодными. Ты можешь пойти в любой колледж. А у тебя хватает ума только на то, чтобы накуриться с друзьями и выбросить все псу под хвост.

В горле Пола застрял комок, он не смог ничего ответить. Окружающий мир был все еще слишком ярок и не вполне устойчив. Ему хотелось сделать что-нибудь, чтобы голос отца перестал быть таким печальным, а безмолвие, наполнявшее их дом, навсегда исчезло. А больше всего на свете он желал, чтобы этот миг – когда отец сидел рядом и рассказывал историю семьи – никогда не кончался. Он боялся сказать что-то не то и все испортить, как избыток света портит фотографию, и тогда уже назад пути нет.

– Прости меня, – пробормотал он.

Отец, не поднимая глаз, кивнул и быстро, легко провел рукой по волосам Пола.

– Конечно, – сказал он.

– Я все уберу.

– Конечно, – повторил отец.

– Но я все равно люблю музыку, – произнес Пол, понимая, что говорит не то, что слова его сейчас – как свет для негатива, и все же не в силах сдержаться. – Гитара – моя жизнь. Я никогда от нее не откажусь. Отец сидел молча, повесив голову. Затем вздохнул и поднялся на ноги. – Только не отрезай все пути прямо сейчас, – проговорил он. – Больше я ни о чем не прошу.

– Пол проводил глазами отца, скрывшегося в темной комнате, и принялся на коленях собирать осколки. Где-то далеко мчались поезда; за окнами простиралось безграничное, ясное небо. Пол на мгновение замер, прислушиваясь к тому, что делает отец, и представляя, как те же руки аккуратно чинят человеческое тело.

Сентябрь 1977

Каролина двумя пальцами ухватила за уголок поляроидный снимок, выползавший из камеры. Изображение уже начинало проявляться. Стол, накрытый белой скатертью, казалось, плыл по морю темной травы. Чуть подсвеченный луно-цвет карабкался на гору. Феба, в платье для конфирмации, была пока лишь бледным пятном.