Дядя самых честных правил 5 (СИ) - Александр Михайлович Горбов

закончить.

— Подождёт твоя носатая, а вот охота ждать не может. Надо идти, — с нажимом сказал он. — Тебе сейчас надо подальше от людей быть какое-то время.

Спорить с монахом было невозможно. Он упёрся рогом и пообещал, что потащит меня в лес силком, если я не пойду своими ногами. А в подтверждение своих слов включил Талант, заставив эфир изгибаться и дрожать, будто листья на ветру. У меня не нашлось аргументов, чтобы возражать против такой постановки вопроса.

— Правильно, — хмыкнул монах в бороду, — со мной спорить вредно для здоровья, отрок. Кто спорил, уже не расскажет, чем закончилось.

— И не скучно так жить? Вечно правым?

— Эх, отрок, — он фыркнул, — правым, левым — без разницы. Просто терпеть не могу, когда мне слово поперёк говорят, особенно желторотики всякие. Вот доживёшь до моих лет, сам поймёшь.

Чтобы собраться, мне хватило четверти часа. Припасы на десять дней, запасная одежда, пара одеял, бутылка с водой и «огнебой». Лукиан же захватил только котомку с едой и одолжил у меня ещё одно ружьё, причём пороховое, а не магическое.

— Люблю стрелять, — объяснил он, — даже белку в глаз бить умею. Всё, идём, а то вся дичь разбежится.

Я предупредил домашних о внезапной отлучке, и мы двинулись в сторону леса. Дорогу монах выбирал сам. Как мне показалось, он бесцельно менял направление, не особо приглядываясь к следам или выслеживая добычу. Через два дня таких прогулок по лесу я спросил:

— Отец Лукиан, а что мы ищем?

— Волка, — буркнул он, — череп волчий надобен.

Я только пожал плечами. Ну, хочет череп, пусть ищет. Только, боюсь, будет очень долго бродить по чаще. Следов хищников не попадалось, да и крестьяне не жаловались, что в округе серые появились. А мне гулять по лесу и ночевать под ёлками не сильно нравилось.

— А старый череп не подойдёт? В прошлом году я застрелил здесь стаю волков, думаю, кости до сих пор там лежат.

— Сам убил? Так ещё лучше будет. Давай, отрок, веди.

Пришлось вспоминать, где мы с Таней расправились с теми волками-мутантами, сбежавшими от Рокка. А потом ещё полтора дня разыскивать это место.

Эх, вот же было времечко! Дядино наследство ещё не свалилось на меня ворохом, проблем с Талантом не знал, с Таней только познакомился. И ведь вроде немного прошло, а столько событий было, и жизнь успела несколько раз поменяться. А что дальше будет?

Жаль, в этот раз я не мог сделать «клубок» для поиска. Пришлось вспоминать дорогу от усадьбы, искать овраг, где мы наткнулись на лёжку стаи, а затем путь до места бойни. Но под конец стало проще — я почувствовал впереди след от старых Знаков, наложенных год назад. Так что легко вывел нас к огромному валуну, на котором мы с Таней отбивались от волков.

Останки были на месте. Ни одно животное не рискнуло утащить кости мутантов, то ли брезгуя, то ли нутром чуя дурное колдовство. Так они и белели, чуть присыпанные старой палой листвой.

— Хороши!

Лукиан с довольным лицом бродил вокруг камня. Подбирал то один череп, то другой, цокая языком и разглядывая со всех сторон. А когда нашёл кости вожака, то чуть ли не прыгал от восторга.

— Ай, красота! Что же ты бросил такой знатный трофей, отрок? Надо было над камином повесить.

— Вы довольны, отец Лукиан?

— А то! Благодарствую, отрок, порадовал так порадовал.

— Можем возвращаться домой?

Он обернулся ко мне и с насмешкой покачал головой:

— Возвращаться? Всё впереди, отрок. Считай, только начинается.

Я не спорил. Время приближалось к вечеру, на лес уже опустились первые сумерки. Махнув рукой на монаха, я собрал хворост, запалил костерок и стал устраиваться на ночёвку.

От ужина Лукиан отказался. Сначала он сидел у огня, крутил в руках череп, чиркая по нему небольшим ножичком. То ли очищал, то ли рисовал какие-то значки. Затем отложил кости и убрёл в темноту леса. Вернулся через час с охапкой терпко пахнущих трав, поставил на огонь котелок и принялся варить в нём отвар. Находившись за день, я не обращал внимания на его бормотание и задремал, закутавшись в одеяло.

— Просыпайся, отрок.

Монах толкнул меня в бок. Я открыл глаза и проморгался. Вокруг стояла глубокая ночная темнота, в которой тлели только угли костра да плыли над верхушками деревьев яркие звезды.

— Что случилось?

— Время, отрок. Раздевайся.

Глава 36

Реинициация

— Что⁈

— Одёжу, говорю, сымай, отрок.

Слабый свет от углей осветил лицо монаха, склонившегося надо мной. Красноватые отблески делали его похожим на демона: чёрные провалы глаз, всклокоченные волосы, бездонная трещина рта.

— Отец Лукиан, вы рябиновки перепили?

Вместо ответа монах распахнул Талант. На мгновение у меня потемнело в глазах от страшного давления эфира. Даже дыхание перехватило от невозможной мощи, бурлящей на расстоянии вытянутой руки.

— Встань, отрок. — произнёс Лукиан глухим голосом. — Сейчас. Немедленно.

Под невозможным прессом магического давления даже пошевелиться было невыносимо. А попытка призвать Анубиса закончилась полным провалом — Талант, поджав хвост, забился на самую глубину и только скулил.

— Встать!

Монах потерял терпение, схватил меня за шиворот и вздёрнул на ноги.

— Сымай одёжу, быстро! Время уходит, отрок.

— А ты не охренел, Лукиан?

Собрав всю доступную силу, я попытался дать отпор монаху. У него что, белая горячка? Что за беспредел вообще⁈ Как ща дам в ухо кой-кому! А потом достану предателя-Анубиса и оттаскаю за несуществующий хвост.

— Урусов, — монах начал ощутимо заводиться, — делай, что сказано. Кому Талант нужен, тебе или мне? Давай уже, телись быстрее. Время, Урусов, время! Ритуал начинать пора, а ты как девица в брачную ночь.

— А сразу сказать не могли?

Я стянул с себя охотничью куртку.

— Догола раздевайся, Урусов, — бросил монах, отойдя к костру и убирая с огня котелок, — не замёрзнешь, чай не зима.

Он дождался, когда я всё с себя сниму, и скомандовал:

— Руки в стороны.

В котелке оказалась густая, остро пахнущая травами кашица. Монах перемешал её ладонью, шагнул ближе и пальцем принялся рисовать на мне узоры. Одновременно с художеством монах затянул однотонную мелодию, состоящую из протяжных звуков и тоскливых завываний. Самое удивительное, что они складывались в слова мрачного песнопения.

— Что ты так крепко спишь, спишь, не проснёшься?

Там, где на кожу ложились тёмные следы варева, я чувствовал лёгкое жжение и мятный холод.

— Хорош ли мы тебе построили крепкий дом, без окошечек, без хрустальных стёклышек?

Хитрая вязь линий на горле, грудине, солнечном сплетении и вокруг пупка.

— Ждать-то нам тебя не дождатися, глядеть-то нам на тебя не доглядетися.

Длинные полосы на руках и ногах.

— Нигде нам тебя не видывать, нигде нам про тебя не слыхивать.

Лицо монах разукрасил, как