История Византийской империи. Эпоха смут - Федор Успенский

Стоявшие во главе императорской партии в Риме дука Василий и спафарий Марин составили будто бы заговор на жизнь папы; хотя заговор не удалось осуществить, но это характеризует отношения в Риме между приверженцами папы и императора. Экзарх Павел, которому было приказано провести в Италии распоряжение о сборе податей, нашел препятствие к тому в папе и, когда сделал попытку принудить его к исполнению царской воли силой, то встретил в Риме такие затруднения, каких никак не мог предвидеть. Прежде всего посланный им из Равенны отряд встретил сопротивление в милиции города Рима, которая выступила на защиту своего епископа. Но что всего удивительней, так это было появление лангобардов на стороне римского епископа: герцоги Сполето и Беневента поставили свои отряды на границах римских владений, чтобы оберегать папу от экзарха. События складывались слишком неблагоприятно для империи, ей приходилось отстаивать свои права в Италии против папы и лангобардов, которые в случае соглашения могли угрожать полным и окончательным освобождением Италии от чуждого господства. Ход событий направлялся, впрочем, не путем соглашения папы с лангобардским королем: итальянские дела с половины VIII в. получают всемирно-исторический интерес вследствие осложнения борьбы новыми элементами.

Папа Григорий II приносил с собою на римский престол дар широких политических комбинаций, который позволял ему частью предугадывать направление событий. Италия в то время готовилась к таким переменам, которые могли оказать весьма важное влияние на судьбы римского престола. Молодой король Лиутпранд, любимый всем народом, отличавшийся редкою честностью в сношениях с людьми, имел намерение обеспечить состояние лангобардов в Италии распространением владычества их если не на весь полуостров, то, по крайней мере, на экзархат. Мы знаем, что византийское господство в Италии, особенно в экзархате, нередко подвергалось колебаниям и поддерживалось слабыми военными силами. Симпатии местного населения, после того как лангобарды приняли католичество и сделались менее исключительными в отрицании римского права, не могли не склоняться в пользу лангобардов. Лиутпранд и хотел казаться, и действительно был христиански-католическим королем, защитником Церкви и почитателем духовенства. Со стороны вероисповедной и национальной интересы римского населения и лангобардские в начале VIII в. близки были к совершенному совпадению. И король, и папа ко взаимной пользе и выгодам могли желать одного: уничтожения греческого господства в Италии. Императорская иконоборческая политика может быть сравниваема с искрой, брошенной в горючий материал. Она оживила политическую и экономическую борьбу между императором и папой религиозными мотивами.

Мы видели выше, что папа отвечал полным несогласием привести в исполнение эдикт Льва против икон. Когда император повторил требование и присоединил угрозу низложения с престола, то папа созвал в Риме собор, на котором отвергнуты были императорские распоряжения, вследствие чего началась открытая вражда между императором и папой. Уведомляя императора о постановлении Римского собора, папа объяснял, что императору не следует вмешиваться в вопросы веры и подрывать установленные Церковью обычаи, и особенно энергично настаивал на отделении светской и духовной власти, реагируя против выражения царя: «Я царь и первосвященник, в котором действительно нельзя не видеть намека на римское языческое первосвященничество, соединенное с титулом императора». Здесь в первый раз выражены в определенной формуле отношения между светской и духовной властью. Первая разрешает мечом мирские дела и казнит тело человека заключением в темницу и смертью. Вторая же — без оружия и без средств к защите — властна над грешной душой и может подвергнуть ее церковному отлучению, но не с тем, чтобы беспощадно погубить, а чтобы обратить к божественной жизни. Так начинает заявлять о себе новый принцип деления двух величайших властей на земле, принцип, господствовавший в средние века. Решительный и строгий тон папы может быть объясняем новым положением, в каком оказалось теперь папство. Действительно, за ним стояли теперь национальные милиции Рима, Пентаполя и Истрии, готовые положить за него жизнь. На место византийских отрядов появляются местные войска под начальством своих дук (duces). В самой Равенне поднялась война между приверженцами папы и сторонниками экзарха, стоившая жизни представителю императора.

Итальянские города прогнали греческих чиновников и избрали своих национальных вождей, была мысль об избрании своего императора. Стоило папе захотеть, и византийской власти теперь же наступил бы конец. Но Григорий очень хорошо понимал, что при тогдашних обстоятельствах в этом перевороте весь выигрыш был бы на стороне короля лангобардов. Он не мог не сознавать, что своим возвышением папство обязано именно отдаленности центральной власти. Поэтому, находя еще не своевременным окончательный разрыв с империей, он желал легальными мерами подействовать на императора и успокоить движение в Италии. Соображения папы были весьма основательны, ибо лангобардский король Лиутпранд также внимательно присматривался к событиям и готов был немедленно воспользоваться ослаблением византийского влияния в интересах лангобардской национальности. Король Лиугпранд был противник, каким папа не мог пренебрегать. Романизованные и обратившиеся к католичеству лангобарды уже не были враждебно настроены к итальянскому населению и мало отличались от итальянцев по обычаям. Для Лиутпранда, так же как для папы, представлялось невозможным не воспользоваться возбужденным состоянием греческой Италии, в которое она была приведена эдиктом против иконопочитания. Экзархат и Пентаполь служили постоянным укором неблагоразумной уступчивости предшественников Лиутпранда; он не только был рад изгнанию греческих чиновников, но, без сомнения, и поддерживал восстание. В 727 г., когда в Равенне убили экзарха Павла, Лиутпранд явился с войском перед городом и взял его. В некоторых городах экзархата и Пентаполя также посадил он свои гарнизоны и затем двинулся к Риму. Тогда Григорий II понял, что власти римского епископа более угрожает не византийский император, а король, что для папы выгоднее придерживаться Византии, чтобы достигнуть исполнения своих широких планов. И вот с Григорием II начинается особая дипломатическая наука, которая служила недостижимым идеалом для политиков европейских стран. Лиутпранд был весьма честный и искренно верующий человек; именем св. Петра и Церкви на него можно было действовать весьма убедительно. Григорий не только уговорил его оставить намерение завоевать Рим, но еще получил в дар св. Петру город Сутри, в 40 верстах от Рима, — первый дар Церкви целого города, основание и первое приобретение для будущей церковной области, крепость на дороге между Равенной и Римом.

Лиутпранд, однако, скоро должен был пожалеть о своем добродушии, когда папа вооружил против него венецианцев; чтобы лишить Лиутпранда новых завоеваний, папа помирился даже с греками[217]. Греческий и венецианский флот, по его настоянию, явился под Равенной, прогнал из нее лангобардов и восстановил греческое господство в экзархате. Король лангобардов, оскорбленный таким вероломством, вступил в союз с новым экзархом, патрикием Евтихием, и решился наказать папу. В 729 г. мы видим его под стенами Рима — момент чрезвычайно знаменательный для папы и судеб лангобардского народа. Григорий не защищался, хотя никто так ясно не сознавал важности события. Он отправился в лагерь Лиутпранда, обратился к нему с горячею речью, и король падает перед ним на колени. Так искусно затронул папа чувствительнейшие струны души его. Григорий не дает ему времени прийти в себя, ведет послушного короля к гробу св. апостола, и здесь Лиутпранд отрекся от своих замыслов на политические завоевания, пожертвовал интересами народа в угоду наместника св. Петра. Взаимные отношения Григория II и Лиутпранда обусловливали уступчивость папы императору и не позволяли ему прервать сношения с Византией.

В конце концов, по крайней мере внешним образом, перевес остался на стороне империи, и революция в Италии была потушена частью военной силой, частью подкупом и дипломатическими переговорами. Теперь император снова начал приводить в исполнение свои планы по отношению к реорганизации податной системы в Италии и подведению ее устройства к однообразию, принятому для всей империи. Но, главным образом, имелось в виду нанести удар церковному могуществу и ослабить материальные средства папы, заключавшиеся в церковных имуществах, рассеянных по всей Италии, по преимуществу же на юге.

Ход событий продолжался в том же направлении и при преемнике Григория II, сирийце по происхождению Григории III (731–741). Он послал в Константинополь обычное посольство с извещением об избрании на престол и с ходатайством об утверждении избрания. Но при этом папа не преминул коснуться и вопроса об иконах. Посол не решился показаться на глаза императору и возвратился назад. Хотя Римский собор епископов простил его, но обязал вновь принять на себя ту же миссию. Но на сей раз он задержан был в Сицилии и сослан в изгнание на один год. В Риме составился собор, произведший отлучение против иконоборцев; косвенно это отлучение задевало и императора, который принял вызов и отвечал на него энергичной мерой. Дабы лишить папу средств воздействовать на западные провинции и вместе с тем наказать его за враждебные действия, выразившиеся в восстании сицилийском и в общем революционном движении Италии, император сделал распоряжение об отделении от римского престола всех епископий, лежащих на восток от Адриатического моря, равно как Сицилии и Калабрии, и о подчинении их константинопольскому патриарху. Вследствие этой меры константинопольский патриарх сделался действительным главой всей Церкви в империи, а римский папа низводился на степень провинциального епископа, так что его противодействие принимаемым в империи догматическим и церковным мерам могло теперь считаться совершенно неопасным. Этот шаг со стороны Льва Исавра имел громадное историческое значение, послужив начальным мотивом к отделению Востока и Запада и к обособленному развитию церковно-политических отношений в Риме и в Византии. Не довольствуясь указанной мерой, император наложил руку на материальные средства римского престола, подвергнув секвестру церковные владения (патримонии св. Петра) в Сицилии, Бруттии и Калабрии, приносившие в папскую казну до 3 ½ талантов золота [218]. Этой мерой нанесен был большой удар Римской Церкви и, с другой стороны, уничтожено было влияние папы в Южной Италии. В административном отношении Италия разделена была тогда на три самостоятельные управления, подобно византийским фемам: Сицилия с Южной Италией, Рим и Равенна.